Немцы зашли в деревню в октябре 1941г., и как оказалось, надолго и основательно. Небольшая деревня Теряево с десятью дворами располагалась во Ржевском районе в двадцати километрах от города Ржева в сторону Твери и в трех километрах от большой деревни Мануйлово, находящейся недалеко от трассы ведущей на областную столицу Тверь, тогда называвшейся городом Калининым.
В Мануйлове немцы расположили свой штаб, как, потом оказалось, дивизии, оборонявшей от наших войск северное направление захваченного ими многострадального города Ржев. Началась долгая, и кровопролитная стояние и битва получившей потом в той войне свое название — Ржевская, в которой за неполных два года погибло только с нашей стороны более миллиона человек — солдат и офицеров. Местное население тоже несло потери, но в основном не только от пуль и снарядов, но еще и от голода, болезней и угона населения в Германию на хозяйственные работы.
Рассказ этот, написан в основном со слов моей матери, которой было на момент начала немецкой оккупации всего три года и пережившей всю оккупацию в деревне Теряево вместе со своей матерью, бабушкой и дедом и своим братом Женей, бывшим ее старше тогда всего на два года. Многое было также рассказано и дополнено ее матерью, моей бабушкой, которой уже, к сожалению, давно нет в живых.
Жили они все, в это описываемое время, в своем родовом доме по линии матери, в деревне Теряево, потому что мой дед, призванный на фронт, и работавший до войны директором льнопредприятия, не успел их вывезти за линию фронта. Прадед Семен, который был хозяином этого дома, прошел солдатом в первую мировую турецкую войну на кавказском фронте, и всегда ходил, по рассказам матери, в старой военной, еще, наверное, царского образца форме, так как гражданскую не любил, был по-военному строен, высок и подтянут. Занимался он до войны тем, что разводил пчел и содержал пасеку. Была у них, как и у всех, корова для молока и масла и другое домашнее хозяйство, запасы картошки и зерна.
Когда немцы вошли в деревню, почти перед самой зимой, то ничего из этого буквально за неделю-две не осталось. Забрали корову, домашнюю птицу, и все съестные запасы приготовленные для зимы. Уже в середине зимы для местных, в том числе и семьи моей матери, начался голод. Выжили и не умерли сразу от голода, благодаря русской смекалке моего прадеда Семена, который перед приходом немцев успел закопать два бидона меда, один в огороде, который долго не мог откопать и забрать, так как кругом были немцы и сразу бы отняли, а второй дома в сенях, закопав его в землю сразу под лестницей ведущей на чердак.
Причем то, что закопал он бидон именно сразу под первой ступенькой лестницы, и спасло семью в первое время от голодной смерти, так как прадед точно рассчитал, что они будут искать еду везде... И они действительно искололи штыками и шомполами все в доме и вокруг лестницы тоже, ища спрятанные съестные запасы. Но вот под ступенькой не догадались , потому что, было это очень уж явно на виду, и доска ступеньки мешала шомполу войти прямо в землю. От голодной смерти он свою семью,с Божией помощью, спас, но вот от голода, ни этот мед ни прадед все равно спасти семью не могли.
Голодали и недоедали все и малые и старые. По рассказам бабушки, весной, когда трехгодовалая моя мать со своим пятилетним братом выходили на улицу, то даже небольшой порыв ветра сбивал их с ног, и им приходилось помогать подняться, так как детских сил от недоедания для этого у них самих не хватало. А весной и ближе к лету, когда появлялась зеленая трава, бабушка со своей матерью собирали крапиву и лебеду и пекли из них для еды травяные лепешки.
Тут еще следует сказать о таком случае, в котором явно видится помощь Божия, благодаря которой осталась жива и моя бабушка и не погибла вся семья. От недоедания и слабости быстро развиваются всякие инфекционные заболевания. И моя бабушка Настя заболела и слегла от страшной болезни — тифа, что в тех военных условиях при, отсутствии возможности лечения, лекарств и достаточной еды, равнозначно смерти не только ей, но и всей семье, так как эта болезнь быстро передается от больного к окружающим и близким.
Немцы, узнав, что в доме появился инфекционный больной, сообщили об этом своему врачу, который пришел к ним в этот же день вечером. Осмотрел, потом помог перенести бабушку в отдельное помещение амбарной пристройки и..., назначил лечение и обеспечил всеми необходимыми лекарствами. А после приходил почти каждый день, принося лекарства и контролируя лечение, рискуя при этом, самому заразиться этим смертельным тифом. И бабушка, Анастасия Семеновна, пошла на поправку и выздоровела и никто из семьи больше не заболел.
Оказал их семье помощь в их трудной жизни на выживание, а скорее всего и в очередной раз спас от гибели, еще один немецкий унтер-офицер, подразделение которого квартировалась в их деревне. Заметив около их дома маленькую красивую девочку, мою мать, и ее пятилетнего брата, которые, наверное, напомнили ему его оставленную им семью с такими-же маленькими детьми в Германии, он стал навещать их, чтобы поиграть с ними и поразговаривать.
Одно такое его посещение, по рассказам бабушки чуть не закончилось трагически, от которого она, по ее словам, чуть не поседела. Показав перед этим моей бабушке фото своих детей, по возрасту схожих с моей маленькой матерью и ее маленьким братом, моим дядей, немец спросил, как зовут мою мать, на что бабушка ответила, что зовут ее Света. Немец посадил ее на колени и, гладя ее по голове на ломаном русском спросил:
— Как жиффе-ешь, деффочка? .
Мать начала говорить и все понимать довольно рано, и самое главное, слышанные ею дома обрывки рассказов своей матери и своей бабки с дедом, со словами проклятий на немцев, ей запомнились и отложились глубоко в ее детском сознании. Она посмотрела на немецкого унтер-офицера и ответила громко и отчетливо, с обидой и детским негодованием:
— Плохо живем... Фашисты проклятые все украли, и корову нашу забрали.
Так как немец уже больше года воевал в России, то он уже многие русские слова знал и понимал, а уж тем более, понял словосочетание «фашисты проклятые». Бабушка стоявшая рядом похолодела от ужаса, и как она потом говорила, уже решила что вот, сейчас их вместе тут с детьми и расстреляют... Немец, продолжая сидеть, улыбнулся, медленно опустил ребенка с колен на пол, и обратившись к бабушке, как бы оправдываясь, сказал на своем ломаном немецком вперемешку с русскими словами, из чего можно было понять, что он не хотел войны, и что он не виноват.
Потом он еще часто приходил к ним в дом, принося детям какие-то сладости и еду и отводя, как я понимаю, в общении с детьми свою душу и, вспоминая о своей далекой семье и мирном времени. Этот же унтер-офицер спас их потом от угона в лагерь в Германию и также, от более чем вероятной там, либо по дороге, гибели. Придя как-то к ним, домой он объяснил, что пришел приказ и составлены большие списки местного населения предназначенных для угона их в Германию, и попросил написать как их фамилии и имена. Когда прадед написал ему свои фамилии, он ушел. А потом сообщил, что им ничего не угрожает и что их не заберут.
Возможно, и скорее всего, каким-то образом он сумел вычеркнуть их из списка угона в Германию... Как звали того немца, спасшего тогда мою трехлетнюю мать, моего пятилетнего дядю, сейчас уже умершего, бабушку у которой муж, мой дед, был на фронте на войне с этим немцем, прадеда ветерана первой мировой войны и воевавшего уже тогда с немцами и с турками, и его жену, мою прабабушку, — от угона в Германию, и более чем вероятной их смерти еще по дороге туда, — бабушка и мать не запомнили.
Как окончил свою жизнь этот немец, погиб ли в бескрайней России или сумел остаться живым и вернулся к своей, тоже оставшейся в живых, семье в Германию, я тоже не знаю. Все-таки, хотелось бы надеяться, что остался в живых и вернулся к своей семье, потому-что не был на этой войне зверем а оставался человеком, волею судеб и не по своей воле оказавшейся в армии своего немецкого народа воевавшего с моим русским народом...
Этот же немец спас также их потом, еще один раз, уже от голодной смерти... Доев, закопанные и спрятанные ранее прадедом Семеном под лестницей, остатки меда, есть им опять стало нечего, и немец, видя, что они голодают, спросил, чем он может помочь. И прадед Семен, решился рассказать ему о закопанном им в огороде бидоне меда, который он не может на виду у немцев отрыть и забрать в дом... Немец понял, и на следующий день пришел и сообщил что вечером на ночь заступает в караул по деревне, и чтобы прадед откопал этот бидон именно этой ночью пока он будет в карауле. Так вот получилось, что спас он нашу семью от гибели дважды.
Закончилась война... А еще до окончания войны немцы ушли из деревни и из города Ржева. Вернулся живым с войны мой дед Иван, материн отец, уже в офицерском звании. Деда я застал живым, и он мне рассказывал о войне, о том, как воевал на этой войне. Но это уже была другая война, где воевали мужчины, здесь же рассказ о войне которую вынесла на своих плечах наше мирное население, русские женщины, старики и дети, об их лишениях и страданиях, и как и во всякое трудное время, о вмешательстве и помощи Божией через людей, от которых и помощи никак не могли ожидать, как в истории с этим немцем и немецким врачом.
И заканчивая, скажу еще немного , о своем деде Иване, который когда вернулся с войны, первым делом обнял всех и показал им довоенную детскую фотографию моей матери и ее брата Жени, где маленькая девочка, моя мать, стоит на стуле, а рядом стоит ее маленький брат, мой дядя. Эту фотографию, как дед сказал, он всю войну проносил с собой в верхнем кармане гимнастерки с левой стороны у самого сердца. Кстати, тот немец, дважды спасший семью моего деда — нашу семью, по рассказам бабушки, вынимал фото своих детей тоже из верхнего кармана своего серого френча, которую он, скорее всего, тоже всегда носил с собой, и тоже никогда с ней не расставался.
Дед почему-то часто потом говорил, и верил в то, что именно благодаря этой фотографии, он остался в живых в той войне. Незадолго до своей смерти дед опять возвратился к Богу, а в детстве до войны он и вообще пел мальчиком в местной церкви на клиросе, и вновь стал верующим человеком. Теперь эта детская фотография с моей матерью и ее братом — моим дядей, которую дед всю войну проносил на своей груди в кармане гимнастерки, висит у меня на стене в рамке под стеклом, на самом видном месте.
Вот она!
Автор: Д. Тюриков
