Марина быстро шагала по заснеженной дорожке. Снег хрустел под подошвами ботинок. Морозный воздух пощипывал нос и щеки.
«Лучше б на автобусе поехала…» — думала женщина, кутаясь в вязаный шарф и еще больше ускоряя шаг.
Засыпанный снегом светофор на перекрестке усердно отсчитывал секунды до включения зеленого сигнала. Марина остановилась.
— Эй! Это… твоя? – чья-то рука коснулась ее плеча.
За спиной стоял пожилой мужчина и держал в руке Маринкину кожаную перчатку.
— Обронила, спасибо, — рассеяно ответила она.
Дедок смотрел на нее из-под нависших седых бровей. Шапка-ушанка, сдвинутая на глаза, дубленка на овчине, словно из старого советского фильма, и валенки.
— Не теряй больше. Вещь хорошая, — вымолвил дед и как-то по-особому шмыгнул носом.
И что-то такое особенное почудилось Марине. В глазах защипало, а в груди предательски сжалось.
Светофор запищал, и пешеходы быстро двинулись вперед. И только Марина стояла неподвижно посреди улицы, провожая взглядом удаляющуюся фигуру деда. Нос-картошка, глубокие морщины, добрые, но грустные глаза цвета хмурого осеннего неба. Да вроде и дубленка такая же: тяжелая, теплая, с овчинным воротником и изрядно потертыми карманами. Он был так похож на… папу.
Женщина отошла от дороги и присела на занесенную скамейку у лестницы.
Папа… Она так редко о нем думала. Но в эту секунду, казалось уже забытый образ, со всей яркостью возник в памяти. Его голос с особой постановкой слов в предложении, его взгляд.
Когда Марине было лет пять, они с папой ездили в деревню. За домом на пригорке рос густой лес. Может быть, сейчас он и не показался бы таким величественным, но тогда для пятилетней девочки – гигантские вековые сосны выглядели волшебно.
После обеда они с папой ходили собирать лесную землянику: мелкую, но очень ароматную и сладкую. Маринка с большой эмалированной кружкой шла по тропинке.
— Вон там слева ежик. Видишь? – сказал папа.
И правда: в кустах мелькнула серо-коричневая колючая шубка. Девочка аж подпрыгнула от радости.
— Шурх-шурх, — раздалось над головой. Это уже привычные белки, цепко хватаясь острыми коготками за шершавые стволы, шустро лазали по деревьям вверх и вниз, только хвостики мелькали среди ветвей.
Марина вертела головой из стороны в сторону, удивляясь таинственному лесу.
— Смотри! – папа подошел сзади и положил руки на ее плечи.
Впереди на тропинку вышла лисица. Она деловито обнюхала ближайшие кусты и побежала дальше, вильнув на прощанье своим пушистым огненным хвостом.
«Как в сказке!» — думала девочка, затаив дыхание. На плечах ощущалась тяжесть отцовской ладони, и, казалось, что нет в мире места безопаснее.
А вечером Марина сидела у папы на коленках. Он, закрытый и скупой на эмоции, редко брал ее на руки. Маленькими пальчиками она гладила жесткую щетину на его лице и смеялась, потому что папа норовил коснуться колючим подбородком ее шеи.
Пожалуй, она больше никогда не была так сказочно счастлива!
Когда Маринке было двенадцать, она упросила отца взять ее в лес.
— Я далеко пойду. Ты будешь ныть, что устала, — повторял он, собирая большой походный рюкзак.
— Не буду, честно-честно. Ну, можно с тобой?
И он согласился. Только взял обещание, что если Марина хоть раз пожалуется, больше не пойдет с ним даже на ближайшие сопки.
Они долго ехали на автобусе. Марина тихо сидела рядом, стараясь никак не тревожить отца, погруженного в свои мысли. За окном мелькали рыжеватые сопки и зеркальные глади озер.
Редкий северный лес, не такой могучий, как тогда в детстве в Предуралье, встретил их сыростью и мелким дождем. Тощие полуголые деревья, спутанные заросли карликовых березок, едва доходящих до колена, чавкающий под ногами мох и особый запах осеннего леса.
Они шли по дорожкам, по еле заметным тропинкам или просто через бурелом. На пригожих полянах останавливались, чтобы собрать железными «грабилками» чернику. Ведерки быстро заполнялось сочными фиолетовыми ягодами.
По пути они почти не разговаривали. Отец быстро шел вперед, а Марина старалась не отставать. Ноги ныли от усталости, да и сапоги окончательно промокли. Но она молча шла следом.
На привалах отец разводил небольшой костер, чтобы погреться. Из рюкзака девочка доставала картошку в мундирах, мамины пирожки с яйцом и рисом и большой термос со сладким крепким чаем. Папа курил и начинал рассказывать:
— Это хвощ. Вот, видишь? Растет в болотистых местах. Летом стебель зеленый, а осенью становится черным. Он лечебный. А это плаун. Его еще волчьей лапой называют.
— А почему?
— Да не знаю я, называют, да и ладно.
Отец помнил название каждой травинки и кустика, каждого гриба и ягоды. Он любил природу, любил по осени уйти на несколько дней в лес и всегда возвращался с полными котомками брусники и морошки, подберезовиков или лисичек. Среди бетонных коробок и асфальтированных улиц отец был тихим, замкнутым, словно не в своей тарелке. И только вдали от города он дышал полной грудью. Плечи расправлялись, и шаг становился уверенным.
Марина внимательно слушала папу. Его лицо, обычно холодное и безучастное, оживало. Глаза светились, даже голос менялся, когда он с увлечением рассказывал об очередном невзрачном кустике с мелкими желтыми цветками.
«Золотарник», — повторяла в уме девочка, запоминая новое название.
Они снова ехали в автобусе. За окном темнело. Папа дремал, иногда открывая глаза на резких поворотах. Марина смотрела в окно на удаляющиеся сопки, где они еще днем собирали чернику.
Пожалуй, она больше никогда не была так по-осеннему счастлива!
Когда Марине было почти двадцать пять, они с мужем и маленьким сыном отмечали первый новый год в своей квартире: пригласили родителей мужа и папу с братом. За столом было тесно, потому что новые стулья еще не купили, но очень тепло и по-домашнему уютно. Игры, шутки, тосты, бой курантов, холодное шампанское и сладкие мандарины. Казалось, в эту волшебную ночь могут исполниться любые желания.
Маринка на правах хозяйки суетилась на кухне.
— Иди за стол уже, — папа стоял в дверях и смотрел, как она режет новую порцию огурцов.
Он постарел. Глубокие складки залегли между бровей. Единственный парадный костюм, который они вместе покупали на ее свадьбу несколько лет назад, сейчас мешковато висел на осунувшихся плечах.
Марина отложила нож, вытерла передником руки и подошла к отцу. В сердце так непривычно защемило, как-то настороженно, по-особому. Она обняла его, уткнулась носом в ворот его рубашки и, кажется, впервые в жизни тихо-тихо сказала:
— Пап, я люблю тебя.
— Ну, чего ты, — засмущался отец, но объятья не разжал.
И такая большая любовь накрыла Маринку. Она вновь почувствовала себя маленькой девочкой на коленках у самого родного человека.
Пожалуй, она больше никогда не была так по-детски счастлива!
Светофор усердно отсчитывал секунды. Марина сидела на скамейке у лестницы. Она смотрела на темное небо, где морозный воздух искрился миллиардами крошечных снежинок.
— Золотарник. Я запомнила. Я так скучаю по тебе, папа…
Автор: Оксана Собинина
