— Смотри, какой красавец-офицер. Форма-то как сидит! Как влитая! Такой молодой! Будто из кино, вон, недавно в сериале похожего видела. Это к кому ж у нас такой? — ткнула локтем сидящую рядом на лавочке подругу баба Зоя.
Остальные тоже встрепенулись. День стоял сентябрьский и погожий. Бушевала золотая осень, солнце играло на погонах незнакомца. Он оглядывал глазами все вокруг. Лицо суровое, губы плотно сжаты. Но вот и они озарились улыбкой — из подъезда вышла пожилая женщина.
Сгорбленная, лицо сморщенное, соседки посмеивались: «точно печеное яблоко», седые волосы торчат из-под косынки. Чуть прищурилась. И вдруг замерла. Рука задрожала, расстёгивая воротник, пара пуговиц отлетела, и покатилось по ступенькам. Женщина схватилась за перила, чтобы удержаться на ногах. Но он уже подбежал, и сильные руки подхватили, не дали упасть.
Жадно вглядывалась в его лицо. Изменился. Глаза по-прежнему холодные, стального цвета. И та же решимость, готовность защищать от всего мира, если понадобится. Поцеловал ей руку, прижался к щеке. Дорожки слез.
— Толя… Толечка мой! Вернулся, милый мой, вернулся. Не чаяла уж тебя у видеть. Думала, не простишь, сыночек! – все говорила она.
— Это чего это? Это кто? Это что, Толька? Да нет, не может быть. Обозналась Санька, не он. Совсем из ума выжила! Тот-то был от горшка два вершка, бледный как поганка. Носа не совал сюда сколько, сгинул, поди, давно! – выдохнула баба Зоя.
— А чего ж он тогда ее обнимает да целует? Он это, Зоя. Глаза его. Я сразу узнала. Зря вы мальчонке предрекали ерунду всякую. Всегда думала, что достойным человеком он станет, это вы ему шанса не хотели давать! – покачала головой старушка в белой шляпе.
А двое просто стояли, обнявшись.
Годы назад:
Когда Александра с сыном переехали в этот город и дом, люди смотрели на нее с восхищением. Во-первых, очень красивая. Во-вторых, одевалась так, что все ахали. Шубка натуральная, платья модные. Все эти вещи были какие-то чужие, нездешние, словно отголоски далекой красивой жизни. Да и в гости к ней когда бывало соседки приходили, все восхищались хрусталем, сервизами, коврами, модной стенкой.
— Богачка! – вынесли вердикт.
С молодой женщиной был ребенок. Совсем малыш еще. Его она тоже одевала как кукленка. А вот папы крохи рядом не было. И вообще никого из родни. Долго все думали, догадки строили. Но она ни с кем не делилась. И только однажды дала слабину.
Плохо тогда вдруг стало. Накатила тоска, одиночество. И так участливо утешала ее на лавочке Зоя, соседка. Она и растрезвонила всем вокруг, что да как… Такой стала цена за откровенность.
— Отца-то у нее посадили. Начальник какой-то был. Или директор… Тьфу, не запомнила, чего. И там он от сердца, того. Мать тоже не пережила. А отец ребенка-то из экспедиции не вернулся. Бедняга. Вот жить-то с таким грузом! Мы по сравнению с ней счастливые просто! Квартиру разменяла, сюда поехала. Дура, конечно. Кто ж по своей воле в тьмутаракань поедет? Но видно, деньги нужны были. Жить-то надо на что-то. Ручки-то у нее, видели? Ни дня не работала, похоже. Неженка. С ребенком и с тем не умеет обращаться. Прынцесса, тоже мне, — делилась женщина впечатлениями с другими соседками.
— Ты ж сама говорила, что у них всего полно дома. Нам такого век не видать! – встряла в разговор востроносая Степанида.
— Ии-ии. Не сама ж она на это заработала. Спустит, все, вот увидите. А дальше что? Прынцессам нельзя одним быть. Зачахнут! – вынесла вердикт Зоя.
В чем-то она оказалась права. Та самая Александра постепенно распродавала все вещи. И видимо, сильно мучило ее прошлое, не отпускало. Начала прикладываться к бутылке, появились друзья довольно сомнительного происхождения.
Вскоре из всей красоты и убранства в доме ничего не осталось. Украшения продала. С работой тоже не ладилось. Пробовала и секретарем быть (внешность и диплом позволяли), потом устроилась продавцом, затем – уборщицей. Подолгу нигде не задерживалась.
Одни ее жалели, другие злорадствовали. К тому времени, когда ребенку Александры исполнилось 7 лет, ни она сама, ни обстановка в ее квартире уже не напоминали былой роскоши.
Мальчик рос слабый, болезненный. Мать его вечно с чужими людьми оставляла. Когда ему три исполнилось, просила соседок присмотреть да шла к друзьям.
Что удивительно — малыш этот, Толик, никогда не плакал. Копошился в песочнице с машинкой. И все с надеждой смотрел по сторонам: не возвращается ли мама? Высунет головку из песочницы, точно бельчонок и тревожно озирается. Светленький, хрупкий такой. Кто-то жалел его, угощали пирожком или компоту выносили. А малыш полпирожка съедал, остальное деловито прятал в карманчик, завернув в платочек.
— Невкусно? – интересовались люди.
— Очень вкусно! Но я это я маме оставлю. Она придет, тоже поест, — серьезно отвечал ребенок.
— У меня внучок чудный! Крепкий, здоровый! Ему на вид все 10 дашь, хотя ровесник этого Тольки. А этому 7 лет, а будто пять. Как микроб. Мать, вроде пока не пила, красавица была. В отца, наверное, уродился такой задохлик! – шушукалась Зоя с женщинами во дворе.
Толик пошел в школу. А после нее прибирался дома. Маму спать укладывал. Потом шел за молоком или за хлебом. Она все-таки пыталась работать, эта самая Александра. Денег хватало еле-еле. Мальчик обычно ходил в том, что кто отдаст.
Иногда мать зашивала порванную одежду, за что он получил прозвище о дворе «Толька-заплатка».
Готовил ребенок сам. Мог суп сварить, блинов нажарить, пирожки делал с картошкой, которую давали сердобольные люди. Говорил, что вкусно получается и надолго хватает, наесться вдоволь можно. Пытался выпроводить из квартиры засидевшихся маминых гостей.
Однажды на мороженку мелочи нашел. Пошел с другими детьми. Мороженое продавалось из больших деревянных ящиков. И за ним стояла очередь. Все покупали помногу, стояли с полиэтиленовыми пакетами. Мальчику хватило на одну. Стаканчик был бумажный, с разноцветными вишенками. И палочка. И мороженое пахло по-особому. Когда он вырос, все пытался найти такое же, с таким вкусом. И тогда ему очень-очень хотелось съесть этот самый стаканчик мороженого. Рядом были другие ребята, которые по дороге домой успели уже по две мороженки умять.
— Ты чего не ешь, Только? Клюёшь только. Оно же вкусное! – толкали его локтем.
— Я потом. Дома, — отвечал он.
И на всю жизнь запомнил эти три взмаха палочкой. И тающие вкусные кусочки мороженого во рту.
— Мамочка! Мам, я тебе мороженку принес, поешь, а? Тебе сразу понравится! – шептал Толик.
Александра лежала на диване. Приподнялась на локте, посмотрела на сына мутными глазами. Дрожащими руками взяла лакомство, съела.
— Ты там это… тоже поешь на кухне. Дядя Коля что-то принес, — и снова упала дальше спать.
Толик прошел на кухню. Там валялась мерзлая курица и мешочек с рожками.
— Суп сварю! Поедим с мамой, – обрадовался мальчик.
Во дворе его вначале пробовали дразнить. И неконфликтный по натуре Толик не огрызался. Но когда Димка, которому исполнилось 12, прокричал, что он сын пропойки, Толик не стерпел. И хотя противник был выше его и толще в два раза, кинулся на него.
После этого его трогать перестали.
Местных кумушек удивляла любовь ребенка к непутевой матери. Их дети и внуки могли закапризничать, в чем-то не послушаться, а Толик кое-как тащил к подъезду мать, которая была идти сама не в состоянии. Хлопал половички, прибирался. Стирал одежду. Неловко, по-ребячьи. Однажды Зина с третьей квартиры зашла, а он белье в ванной полощет. Большие простыни, пододеяльники. Потом потащил все это на улицу, сушиться.
Когда Александра шла мыть полы, отправлялся с ней и помогал. Старался, чтобы она отдыхала больше, а сам возился с ведром и шваброй.
Мать его, когда в адекватном состоянии была, брала его с собой на поляну. Там они батон жарили, потом посыпали солью и ели. И казался тот поджаристый батон и смеющаяся мама рядом самым главным счастьем в жизни Толика…
Потом в школе он написал сочинение. Оно было с ошибками. И совсем короткое. Начиналось с предложения: «Я горжусь своими родителями…».
— Еще и родителями гордится, было б кем. Отец сгинул, мать вон, дурная баба. Никчемный вырастет, точно! Он неказистый, живет в нищете, — презрительно кривилась баба Зоя, чей внук Никита учился в одной школе с Толиком.
— Ну что уж ты, Зоя. Мать-то его, сама говорила, из приличной семьи, жила раньше красиво, — отмечали другие в ответ.
— Так-то раньше. Сейчас-то голь перекатная. И мальчишка такой же будет. Он перед глазами пример матери видит. Помяните мое слово, такой же забулдыга будет. Ему на кого надеяться? Никто его не воспитывает, улица разве. Уроки за ним никто не проверяет. И помочь, если что, некому. Один он. Мать в расчет не беру! И чего жизнь так несправедлива? Кто хочет детей да живет хорошо, родить не могут. А такие вот, как эта Санька-пропойка, которым и дети-то не нужны, они ж для них как сорняк на клумбе, рожают! – ответила Зоя.
Толик как раз из подъезда выйти собирался. Услышал он все это. Хотел выйти, защитить маму, но вдруг остановился. Он принял вдруг решение. Этот 11-летний мальчик. Решение стать человеком. И показать им всем, что он никогда, никогда в жизни не будет таким, как они его видят.
Толик засел за учебники. Он много читал. Стал заниматься спортом. Подрабатывал, где мог.
Еще любил слушать рассказы дяди Саши-летчика. Так его звали во дворе. Бывшего военного. Он, в отличие от других, над Толиком не смеялся. И про мать его плохо не говорил.
— Слабые мы все бываем, Толя. Мать не вини. Видел у меня у внучки, у Машеньки, куклу? Я ей привез, когда к товарищу ездил. Кукла заводная. И ходит, ручками машет. А потом завод заканчивается. И кукла падает. Завести – снова будет такой же. С людьми также бывает. Они могут сломаться. И больше, в отличие от кукол, не завестись. Не все сильные. Мама твоя пережила много, не выдержала. Помогай ей. У всех своя ноша. И надо этот крест нести. Будь папка твой рядом, уверен, не было бы этого. Ничего, сынок. Вырастешь, поможешь ей. Ведь поможешь? – он погладил Толика по белокурым волосам.
Тот серьезно кивнул. И дядя Саша в очередной раз удивился, какие необычные глаза у ребенка. Серые, чистого цвета.
Мать Толика в ту пору сошлась с дядей Мишей, тот дворником работал. Прожили они несколько лет. Дядя Миша человеком был беззлобным, хоть и любил иногда покутить.
Когда Толик учиться поступать поехал, он попросил его об одном: чтобы маму его не оставлял.
— Я вам денег высылать буду, как они появятся. Мамка пропадет одна. Но если я с ней останусь, ничего у меня и никогда здесь не получится. Помогите, пожалуйста! – попросил Толик.
Дядя Миша закивал головой. Забегая вперед – слово он свое сдержал.
А вот Санька, мать Толика, без сына заскучала. Срывалась, конечно, как и раньше. Но держалась. Могла месяц капли в рот не брать. Все письма читала от сына. Что военный он у нее. Но ей не верили.
— Алкаш! Такой же! Таскается где-то по городам. Наверное, милостыню собирает на вокзалах, – утвердительно кивала головой баба Зоя.
Время шло. И давно забыли Толика во дворе. Все, кроме матери, дяди Миши и дяди Саши-летчика.
А он отдавал всего себя служению Родине. Потому что нужно было взять ему свою, с детства загаданную высоту.
И вернулся. Спустя годы. Домой. К матери.
— Здравствуйте, баба Зоя! – белозубо улыбнулся офицер в форме.
— Толя… Ты, что ли? Поверить не могу! Какой ты… Вырос. Не узнала бы ни за что, если б увидела. И откуда что взялось? Ты же в детстве-то как воробушек был. Серый, маленький, незаметный. А теперь… орел! Дай-ка я тебя поцелую! Всегда говорила, что из Толика человек получится! – и баба Зоя резво соскочила со скамейки.
— Шампусика надо! Толечка! За встречу! – продолжила она.
— Нет, баба Зоя. Я крепче сока ничего не пью. Вам могу взять, раз хотите! – рассмеялся Толя.
А Санька, его мама, все держала сына за руку. И распрямилась как-то сразу. Все лицо мокрое утирала. Потом вдруг выпустила его руку, да сумку в мусорку свою неловко бросила. Звякнуло там что-то. В гости она к друзьям шла. Поговорить с ними, посидеть. Сына вспомнить. А он вот, приехал. Не забыл, вернулся.
— Мам! Ты что там выкинула-то? – Толик вскинул бровь.
— Да это… Ерунда, родной. Это выкинуть надо было. Давай, домой, там, правда… Ничего не готовила я. Ну ничего, сварим, да? Сготовим, Толик, правда? – и Александра все заглядывала сыну в лицо.
И держала его за руку, словно боялась, что он исчезнет, растворится в воздухе, как и ее жизнь.
— Мам, ты погоди, я только за мороженым сбегаю? И знаешь, куплю целый пакет! Или давай, вместе сходим! Я там много чего привез, но вдруг ты что-то еще хочешь? – Толя наклонился к маме.
И они пошли вниз по улице. Молодой мужчина все придерживал пожилую женщину за плечи.
— Ну, вот гляньте, бабоньки, что делается! Ребенком совсем не занималась, а какой вырос! Это ж надо, как повезло этой Саньке-пропойце! Чудо какое-то не иначе! Мы с нашим Петькой сладить не можем, всю душу в него вложили. Что я, что родители! Несправедливая жизнь. Заморыши в люди выбиваются, — вздохнула баба Зоя.
Толик вдруг обернулся. И еще раз в знак приветствия помахал соседкам рукой и прокричал:
— Здоровья всем! Не уходите, я вам сейчас торт и конфеты принесу!
И пошел дальше, бережно поддерживая мать, чьи глаза сияли гордостью и счастьем...
Автор: Татьяна Пахоменко
