Первая суббота после пенсии у стариков Карцевых в хлопотах и нервах.
С вечера Зоя Артёмовна ставит тесто, Шурик — малоежка, но булочки со сливовым джемом, цедрой и орехами обожает, за уши не оттащить.
Встают рано, чтобы всё успеть, даже обходятся без бурчания, кто кому спать мешал — кто храпел, кто всю ночь в туалет шастал, быстро завтракают, проверяют друг друга, все ли таблетки приняты, и за дело.
Зоя Артёмовна к плите, Герман Петрович пакует сумку, книжку заворачивает в целлофан, вроде дождя не обещали, но мало ли, в купленной красной машинке подкручивает колеса, у китайцев этих всё на живую нитку.
В десять выбираются.
Ехать далеко, две пересадки.
По дороге Зоя Артёмовна думает: вот же голова пустая, цедру-то в начинку положить забыла, расстраивается.
Герман Петрович думает: не отвалятся ли колёса.
И по отдельности думают об одном и том же.
До инсульта Герман Петрович хорошо зарабатывал, таких автомехаников на весь город раз-два и обчёлся, к двадцатилетию купили дочке квартиру, что ей с родителями топтаться, надо свою жизнь устраивать. Со своей жизнью долго не складывалось, уже и не надеялись, а в тридцать два дочка таки вышла замуж, Шурик родился, бабушкино и дедушкино счастье.
Зять оказался заполошный, неумный и с амбициями, то сигаретами торговал, то пылесосами, то лекарствами от всех болезней. Везде прогорал, но всякий раз кидался в новый прожект, в котором непременно разбогатеет. В новые прожекты ухнули жигули, потом дача, потом карцевская гордость — из кучи хлама возрождённая победа 57-го года, спасибо соседу, нашёл понимающего покупателя, за победой гараж, туда же.
Год назад зятя осенило. У тестя квартира в тихом центре, в сталинке, потолки три сорок, кухня двенадцать метров, прихожая хоть танцы устраивай, если поменять на меньшую на окраине, то доплаты плюс кредит хватит, чтоб открыть продуктовый магазинчик на рынке. Зять уже и вариант обмена присмотрел, хрущёвку рядом с железной дорогой, ну маленькая, а сколько там старикам надо, поместятся.
Дочка рыдала на тему «иначе он меня бросит». Германа Петровича как резануло — не «нас с Шуриком», а «меня».
Обычно-то он был уступчив, лишь бы тихо, а тут упёрся, понимал, что квартира улетит туда же, куда и всё остальное, с чем Шурик останется. Опять спасибо соседу, свёл со знающим юристом, оформили документы так, чтоб комар носа не подточил, чтоб никаких лазеек, чтоб ни зятю, ни дочке, только внуку.
Зять оскорбился, дочка разобиделась, любезность с ласковостью ветром сдуло.
Шурик уже высматривал их из окна, замахал руками, запрыгал.
Подождали на лавочке у подъезда, через минут десять дочка его вывела, забрала сумки, сухо сказала, чтоб к четырём был дома.
Добрались до парка, по всем качелям-каруселям прошлись, по тем, на которые детей без взрослых пускают, мороженое ели, в тире стреляли, Зоя Артемовна как снайпер, у Шурика похуже, а Герман Петрович всё в молоко, руки дрожат, где тут прицелишься.
У дома Шурик стал просить, чтобы зашли, он рисунки свои покажет, знаете, как учительница хвалила, даже Веронику так не хвалила, а Веронику вообще всегда хвалят, ну деда, ну бабушка, ну пойдёмте, на пять минуточек, ну деда!
Поднялись. Дочка открыла, лицо каменное.
У Шурика способности, а может, и талант, чтоб так ребёнок в семь лет рисовал — глазам не веришь, в кого пошёл, в роду художников не водилось.
Зять поздороваться не вышел.
Когда уходили, услышали, как в гостиной он громко сказал дочке, когда уже таскаться сюда перестанут, им что? мёдом тут намазано?! помирать давно пора, а они по гостям, по гостям!
Дочка промолчала.
Шурик тоже услышал, сжался, уставился в пол.
Домой добирались долго, неудачно.
На второй пересадке Герману Петровичу стало плохо, повезло, что люди отзывчивые, на скамейку усадили, воды принесли, хотели даже скорую вызывать, от скорой Карцевы отказались, какая скорая, какая больница, уже нечего лечить.
Молодая пара, одеты как два чучела, остановила такси, Герман Петрович не знал, сколько сейчас такси стоит, предполагал, что недёшево, ничего, он посидит, отдышится и поедут помаленьку.
Таксист стоял над душой.
Зоя Артёмовна сказала ему:
— Спасибо, не надо, вы, голубчик мой, поезжайте, мы сами.
А таксист заявил:
— Так мне эти, молодые, заплатили, это что, не ваши?
Довёз, довёл до подъезда, помог до квартиры дойти, хороший человек.
Зоя Артёмовна наплакалась, напилась валокордина, уснула.
Герман Петрович смотрит телевизор.
Не видя.
Звонит телефон.
Шурик, тихонько, чтоб родители не слышали:
— Деда, ты не помирай, хорошо? И бабушка пускай не помирает. Деда, скажи, честное слово, что не будете помирать! Меня Вероника клятве научила, деда, повторяй, между морем и туманом между горем и обманом ни за что я не совру никогда я не помру, деда, повторяй!
Герман Петрович повторяет:
— Между морем и туманом...
Ну, значит, можно жить!
Автор: Наталья Волнистая
