— Бабушка, бабушка, помоги!!! — Дурно выли за калиткой, перемеживая слова рыданиями. Серафима поморщилась, совершено не желая связываться с дурной бабой — ведь предупреждала её!
А теперь всё, помоги, да спаси, да ошибку излечи! А как можно излечить отсутствие мозгов?! Да никак! Наделают с горячей головы, а потом бегут к бабушке.
Серафима прислушалась к чужим рыданиям. Перед соседями было неудобно, придется помогать, видимо. Вздохнула тяжело, да распахнула оконце. Ноги её уже не держали толком. и она много времени проводила за вязанием, да разглядыванием деревенской улицы. Благо, что дочка живёт через два дома, бегает к ней каждый день, ухаживает. Серафима всё пытается её остановить, а девка голову упрямо наклонит, троих внуков под мышку — и ну пошла по дому хозяйничать! Хорошую дочку вырастила Серафима, и внуки славные подрастают.
— Заходи, бесстыжая, а то устроила здесь концерт. — Крикнула Серафима в окно, недовольно поджимая сухие, тонкие губы. В распахнутое окно врывается свежесть летнего вечера, и женщина довольно жмурится.
Рыдания у калитки мигом стихают, и во двор торопливо заходит дородная женщина в нелепом, цветастом платье. Сорок лет, а одевается как молодуха! Серафима неодобрительно качает головой, но не собирается никому морали читать по этому поводу. Не её это дело!
Она терпеливо ждёт, когда женщина поднимется по скрипучему крыльцу, зайдёт в дом, и плюхнется на табуретку напротив. Лицо опухшее, заплаканное, носом шмыгает.
— Сопли вытри. — Говорит Серафима, снова берясь за спицы. — И рассказывай! Только правду, соврёшь — выгоню, и помогать не буду.
А ведь всё равно симпатичная, даже с опухшим лицом. Полнота женщину не портит, наоборот, какого-то даже шарма придаёт. Хотя волосы и выцвели от работы на огороде. суставы опухшие от того, что много трудится. И ладони небось шершавые по той же причине. Ну совсем не городская девица! Но неуловимо что-то в этой женщине привлекает, простота наверное, бесхитростный взгляд. От такой никакого удара в спину ожидать не стоит.
Женщина, зовут её Катя — Серафима выуживает имя из глубин памяти, мнётся, поджимает губы и всхлипывает. Старушка не предлагает ей воды или чаю, и спицы серебрятся в свете обычной лампы, которая свисает с потолка.
Катя делает глубокий вздох и начинает:
— Я... я с детства Кольку Лобникова любила. Вроде как даже начали к свадьбе готовиться, а он взял, да бросил меня, в город уехал. Говорили, что он нашёл там невесту богатую, а потом и вовсе на ней женился. — Женщина прерывается ,всхлипнуть, словно жалости ищет. Но Серафима невозмутимо продолжает вязать. Она знает, что вскоре Катя сосредоточится на спицах, и будет рассказывать всё, как положено, да и успокоится немного.
— Любила я его сильно. Стоило мне подумать о том, что он там, в городе. нашёл себе жену лучшему, так хотелось от злости на край света бежать! Ведь мы тогда свадьбы не дождались, и... всё случилось. Получилось, что порченая я осталась, и нашли мне родители нового жениха, чтобы позор мой скрыть. Никто даже не догадался, и я вышла за Борьку. — Серафима помнила рослого парня, который с любовью смотрел на свою жену. Да и сейчас, спустя столько лет смотрел точно так же.
— Родили двоих детей... а пару месяцев назад Колька вернулся. Всё такое же красивый, как и тогда! Я уже думала, что успокоилась душа моя, но стоило мне Колю увидеть... так словно разум потеряла. — Женщина звучала виновато. Она действительно чувствовала свою вину перед мужем и детьми.
— Держалась как могла, но Колька словно нарочно мне всё время на глаза попадался. Любезничал, за руки хватал. А потом закрутил роман с Галькой, дояркой. Хотя в городе его ждала жена с детьми! И такая меня злость взяла... я к Самадае пошла. Отомстить ему хотела. За то, что он тогда сделал, и за то, что сейчас.
Серафима поморщилась. Приблудная Самадая промышляла нечистыми делами. Вечно из-за неё проблемы были. да ещё и жила за околицей, словно сторонилась жить рядом с людьми. Серафима пару раз видела её на улице — сгорбленная старуха в каком-то тёмном, несуразном платке ковыляла куда-то по улице.
— Что сделала? — коротко спросила Серафима, и женщина испуганно сжалась, услышав её грозный тон.
— Она сказала... что нужно на кладбище, на старой могиле вещь Кольки закопать. Полить чем-то, слова произнести... — Женщина резко осипла. Серафима поняла — наконец стало доходить, что натворила. Хороший признак, может и исправить будет легче. — Она сказала... что накажет его. А... а получилось, что оно за мной начало ходить. Снится в кошмарах, за волосы таскает, злой такой!
— Ещё бы.
— Бабушка, помоги. — Снова заплакала навзрыд Катя. — Понимаю, что натворила, всё исправить хочу!
— Дурная ты баба, Катька. — Серафима вздохнула тяжело, прикрыла глаза, словно прислушиваясь. Спицы замерли в её руках. — Слушай внимательно, Катя, что сделать надо. А коли не сделаешь, то он тебя с собой уволочёт. Разозлила ты его тем, что разбудила, да ещё и с такой ерундой. Самадая специально тебя неправильно научила, видать хочет поживиться тем, что останется. Ишь чего удумала — мертвяку скормить... А вдруг не угомонится?
— Мертвецу?
— Мертвяку. Это разные вещи.
Просидела Катя у Серафимы до самой темноты. Внимательно всё выслушала, после чего домой побёгла. Совесть Серафимы была чиста — рассказала что делать необходимо, а там уже дело её.
***
Кате страшно было до одури. Но ещё страшнее было потерять привычную жизнь. Понимала она, что натворила, понимала и хотела всё исправить!
До сих пор не понимала, что её дёрнуло Кольке мстить. Было бы за что!
Вернувшись домой, Катя уснуть не смогла. Проворочалась, и встала ещё до крика петухов. Украдкой вышла из дома, и как была, так и побежала на кладбище, исполнять то, что Серафима наказала. Отыскала старую, безымянную могилу, над которой непотребство совершила, и встала рядом на колени, положив на невзрачный холмик хлеб, завёрнутый в белую тряпицу.
И начала прощения вымаливаться, клятвенно обещая, что и за могилкой присмотрит, и не потревожит больше. Серафима Катю хорошо научила, и та, не взирая на страх, помнила правильные слова. Жмурилась крепко, чувствуя холодное дыхание где-то за левым плечом, и прощение искренне просила, как и обещание позаботится о могиле.
Она почувствовала, как ледяные пальцы ложатся сзади на шею, чуть сжимаются, царапая обломками ногтей кожу и женщина жмурится ещё сильнее, произнося молитву. Губы совсем непослушные, она едва находит силы ими шевелить.
А потом, с первым криком петуха. неожиданно всё пропадает. Катя долго не решается открыть глаза, а когда открывает — хлеба нет, а земля совсем не потревожена. Но неприятного ощущения чего-то холодного за плечом нет. Она прибирается на могиле, а после возвращается домой, радостная от того, что получилось. Права вот муж, когда её увидел, за сердце схватился — Катя была вся седая, а лицо изрезало пара новых морщин! Объяснить она это толком не смогла, да потом все и попривыкли.
А Колька? А что Колька? Сунулся было к Кате, когда та дома одна была, да она его так хворостиной отходила, что тот решил в город вернулся, дабы жить подальше от сумасшедшей бабы.
Серафима чувствовала облегчение. Конечно, в её года тяжело уже помощь даётся, да и Катя сама расплатилась за свою глупость.
Самадая на глаза Кате теперь не показывалась, а женщина решила, что и для этой старухи хворостину найдёт.
