Знак от умершей сестры

Моя мама всю свою жизнь посвятила медицине. Буду­чи подростком, она хотела стать химиком, но после того, как тяжело заболела и умерла ее маленькая сестренка, твердо решила пойти учиться на детского онколога.

Мама очень была привязана к Люсе, младшенькой. Это даже была не сестринская любовь, а почти ма­теринская. Катя очень хотела, чтобы у нее появился братик, и, когда уже почти потеряла веру в то, что родите­ли подарят ей это счастье, родилась Люся. Моей маме было 10 лет, так что была она уже сознательной и безот­казной няней для малышки.

Ласковее, заботливее старшей сестры не бывало на свете. Так Катя стала незаменимой помощницей для своей матери. Но в 6 лет Люсе поста­вили страшный диагноз. Родители почернели от горя, мать непрерывно плакала, и Катя, от которой все скры­вали, еще не понимая, что за беда пришла в их дом, плакала тоже, чув­ствуя надвигающуюся катастрофу.

Люся умирала тихо, слава богу без особых болей. Она просто постоянно спала, а открывая глаза, видела сест­ру, лежащую рядом, и нежно брала ее за руку.

— Почитаешь? — спрашивала она слабым голоском.

— Конечно! Какую сказку?

Когда сестры не стало, Катя замол­чала на две недели. Она сидела в углу дивана, глядя в окно, и не произноси­ла ни слова. Почти не ела. Ее даже по­казывали врачам, но те только прописали успокоительное. Почти год Катя приходила в себя, а потом объявила родителям: «Стану врачом! Спасу как можно больше детей!»

И стала. Окончила вуз с красным дипломом. Потом диссертацию на­писала. И больше 20 лет лечила ре­бятишек от рака. И каждое выздо­ровление считала своей большой победой, а каждую смерть — личной трагедией. Всегда вспоминала Люсю. И говорила: «Вот опять предала ее». Я, конечно, кидалась убеждать, горя­чо твердила: «Ты все сделала, что мог­ла!» Но мама считала, что в ответе за каждую неспасенную жизнь.

Три года назад мама сама заболела онкологией. Не знаю, как мы прогляде­ли эту страшную гадость, но, когда выяснилось, что у мамы рак, оказалось, что делать операцию уже поздно. До последних дней, пока позволяли силы и здоровье, мама пыталась вырвать из лап смерти хоть еще одного ребенка. Ходила на работу, несмотря на то что была на краю. Однажды она упала в обморок прямо во время обхода. И вот тогда главврач и близкий друг нашей семьи настоял на том, чтобы мама взя­ла длительный отпуск, как он сформулировал, «чтобы восстановить силы».

— Сереж, не надо сказок, я же врач, ты забыл? — улыбалась мама.

— Дядя Сережа, скажите, что все будет хорошо! — требовала я, хватая его за руку. — Ну, скажите ей, что она выберется!

— Врать не стану, — опускал он глаза. — Мы будем пытаться… А ты увези ее на дачу пока. Пусть забудет о работе… Там свежий воздух и соловьи поют…

В начале июня мы с ней уехали в деревню под Рузу. Я понимала, что конец близок, но старалась держаться изо всех сил. Изображала энтузиазм и веру в светлое будущее. Плакать по­зволяла себе только ночью. Мама в первые дни еще гуляла по саду, по­том, когда пошли сильные обезболи­вающие, почти не вставала с постели. Это было грустное лето…

В тот августовский день разбуше­валась страшная гроза. Молнии свер­кали так, словно кто-то решил разне­сти наш домик с мезонином в клочья. На небо страшно было взглянуть: оно полыхало и готово было обрушить­ся на землю. Дождь хлестал яростно, словно небеса исторгли годовой запас воды. И ветер, я помню, как пугающе завывал шквалистый ветер.

— Сонечка, отведи меня на веран­ду, пожалуйста, — попросила мама.

— Но там такой ураган, мамуль.

— И хорошо, — настаивала она. — Хочу ощутить силу стихии!

Я вывела ее на веранду, усадила в кресло. Закутала в плед. Мне было не по себе. Я закрывала уши руками от жутких раскатов грома, втягивала го­лову от пугающих вспышек и ежилась от пронизывающего ветра. А маме вроде даже было хорошо. Она улы­балась и чуть взмахивала исхудавшей кистью, словно дирижировала этим светопреставлением.

Вдруг сверкнула особенно яркая вспышка, раздался такой грохот, что я вскрикнула и с головой закрылась пледом. И после этого стало тихо-тихо. Как будто и дождь прекратился. Я вы­сунула голову. Действительно ветер стих. Буря улеглась. Только я увидела, как в замедленной съемке, что прямо напротив входа висит небольшой све­тящийся шар, он слегка шипит и пуль­сирует.

Мне стало страшно, я никогда не видела шаровых молний, но поду­мала, что это она и есть. Вскочила, что­бы закрыть маму собой, и, видимо, от движения воздуха шар рванул следом: пролетел пару метров по веранде и за­мер. А мама, оттолкнув меня от себя, вдруг протянула к нему руки. Мне по­казалось, что шар послушно направил­ся в ее объятия. «Нет!» — заорала я, но он вдруг взорвался, раздался грохот, и я, отброшенная волной, полетела к дальней стене.

Головой я ударилась так сильно, что потеряла сознание. Не знаю, сколько лежала там… А ког­да очнулась, мама сидела надо мной, гладила по волосам и звала по имени: «Соня, Соня…» Я поднялась, покачива­ясь. Едва переставляя ноги, позволила ей перевести меня в кресло. И толь­ко плюхнувшись в него, поняла: «Но мама же ходит! Сама! Еще и меня тащила почти бесчувственную. И сейчас стоит надо мной, улыбается, а утром не могла подняться самостоятельно с кровати?!»

— Мам, ты как? Тебя не задело? Тебе лучше?

— Гораздо! — она налила мне воды.

— Но мне показалось, молния ле­тела прямо к тебе… Я так испугалась!

— Напрасно. Это был добрый знак. От Люси…

— Что? — я не сразу поняла, о чем она. — Люся послала этот шар? Ты хо­рошо себя чувствуешь?

— Нет, я не сошла с ума, не бой­ся! — мама засмеялась своим бархат­ным раскатистым смехом, который я обожала и которого не слышала уже год, а может, и больше… Со времен, когда озвучили ее диагноз.

— Ты бы присела, мам…

— Не хочу! А знаешь, я не умру! — весело сказала мама.

— Конечно, нет, — кивнула я, но внутренне сжалась и едва сдержала слезы.

— Люся сказала, что не умру! Мне пока рано. Она придет за мной потом…

Я подумала: «Ну вот, пошли мета­стазы в мозг! Теперь она начнет терять разум… Это самое ужасное!»

В тот вечер она была весела как-то истерически, но зато поела с большим аппетитом. Давно я не видела у нее чистой тарелки после ужина. Назавтра мама была еще бодрее: просила чаю с малиной и свежего творога. Я броси­лась по деревне искать тетку с коро­вой. И так день за днем она потихонь­ку возвращалась к жизни…

Через месяц мы с мамой приехали на плановое обследование к дяде Се­реже, и он очень удивился, увидев, как мама сама вышла из такси.

— Ого! Да у тебя румянец! Или это сила макияжа? — он обнял ее. — Какое-то волшебное место у вас под Рузой… Просто целебный край.

Сделав анализы, он вынужден был признать, что опухоль уменьшилась. В разы. «Не знаю, что сказать… Чуде­са!» — разводил он руками. И через пару месяцев мы снова услышали: «Невероятно! Но это ремиссия!»

Через полгода мама вернулась в строй. Она и сегодня спасает детские жизни, вырывая их из когтистых лап смерти. И каждый вечер, вернувшись домой, сидит полчаса с портретом Люси в руках и что-то шепчет ей. Точно молится.

Автор: Life-story