Квартирка старенькая, можно сказать, убогая. На стенах желтые обои – гладкие, без рисунка. Светло-лимонный цвет. Потолок когда-то был покрыт водоэмульсионной краской. Она местами вздулась пузырями, местами свисает узкими серыми полосками.
Подоконник облез, между досками образовалась большая щель, в которую запросто свалится крышка от банки. Окна тусклые из-за пыли.
На полу коричневый ковер. Старая мебель. Дверки шкафа закрываются на бумажку.
Она говорит, что в этой квартире остановилось время. Муж умер, и время остановилось. А его портреты продолжают висеть на грязно-лимонных обоях.
Ей не хочется что-нибудь изменить. Да и сил нет. И родни нет. И денег нет, чтобы нанять. В принципе, можно и в такой квартире жить спокойно. Главное, не обращать внимания. Не смотри на потолок, не огорчай себя обоями и гнилым подоконником. Зачем? Делу же не поможешь. Правильно: сколько ни говори о халве, во рту сладко не станет.
Вот и здесь, сколько ни смотри – ничего не изменится. Главное в другом, что тепло, что свой угол. А портретики покойного мужа у нее хватит сил протереть влажной тряпкой.
В шкафу – хлеб. В холодильнике – молоко. Есть картошка, есть еще что-то из продуктов. Жить можно.
На стенах портретики покойного мужа. На одном он в парадном костюме. На другом в обнимку – с ней. Молоды и красивы. А еще в Крыму, а еще – на огороде.
Разные эпизоды. И ощущение, что он рядом.
Она все ему прощала. И неровный характер, и даже грубость. Потому что за всем этим пряталась золотая душа. Она проявляла себя в искорках глаз, в ласковом движении рук, в теплоте голоса.
Они познакомились, когда ей было около сорока. Ему – больше. И она знала, что у него есть семья: жена и дочь. И добровольно согласилась на роль «субботней» жены.
Когда придет, когда не придет. А она его ждала. И жила от субботы до субботы. Как-то судьба подарила им сказочный подарок: жена с дочерью уехали на полмесяца на Азовское море. И он пришел к ней.
Они жили в ее квартире. И он за неделю покрыл стены красивыми лимонными обоями. А потолок – покрасил водоэмульсионной краской. Тогда они притащили из магазина большой ковер и положили его на пол.
Это все память. И старая квартира хранит прикосновение его рук.
Иногда он уезжал в «командировку». И тогда они безвылазно сидели в четырех стенах. Она просила, чтобы ее отпустили с работы на эти два-три дня. Если отказывали, то брала больничный. Ей было все равно, что про нее подумают. Потому что три-четыре дня быть с ним – это такая роскошь, это такое счастье, от которого можно заплакать.
Да и кто поймет это счастье – когда человек, на которого ты молишься – рядом?
Он уезжает в «командировку», приходит к ней с небольшим чемоданчиком. Она с раннего утра ждет его у кухонного окна. Затекают руки, потому что они опираются о подоконник. Затекают ноги. А она стоит и смотрит. Дорожка, которая ведет к троллейбусной остановке. Она видит спины – люди идут на работу. А оттуда – с остановки – никого. Поэтому сразу можно увидеть идущего человека. И она боится пропустить, просмотреть, не увидеть.
Стоять, смотреть, не отрывая глаз от дорожки, это же тоже счастье. Мало кто поймет. Но это настоящее счастье. Потому что ты знаешь, что он все равно придет.
Главное – не упустить мгновение.
Наконец вспышка тепла, тело наливается истомой, глаза сами начинают почему-то плакать. Это от умиления, конечно. Потому что показалась любимая фигура.
Нужно подбежать к двери и открыть ее настежь. Плевать на любопытные глаза соседей. Надо открыть дверь и слушать шаги. Все ближе, ближе, и сорваться – метнуться радостной птицей – навстречу и вцепиться в него. И не отпускать целую минуту. Замереть на лестнице.
Разве это кто поймет?
И страшное. Ей позвонила его вдова. Она сказала, что выполняет его волю. Поэтому и звонит. А еще сказала, что ее появление нежелательно.
И добавила: «Надеюсь, ты понимаешь»? Прямо так «ты» и сказала, хотя они ни разу друг друга не видели.
Но она все равно пошла. Со стороны посмотреть. Душой проститься. И вернулась домой «убитая».
Пусть подоконник смеётся своей расщелиной, пусть кусочки водоэмульсионной краски свисают полосками. Пусть. Зато это он красил. Зато это он клеил обои.
Это все, что у нее осталось. Да, еще портретики остались. Их можно протереть влажной тряпкой. Только душу не протрешь...
Автор: Георгий Жаркой
