Был морозный и неуютный декабрьский вечер. В автобусе дуло по ногам, сам автобус мотало по ледяным кочкам, было много народу и Вере Николаевне с трудом удалось найти свободное место. Она тихонечко пристроилась на ледяном сидении, съёжилась, стараясь сохранить тепло и осторожно пристроила на колени большую сумку, из которой так вкусно пахло.
Зелёная сумка известной компании была тяжёлой и очень неудобной. Вера Николаевна подумала: это сколько же стоит такой вот ужин, который некоторые могут легко заказать себе по телефону и спокойно дожидаться курьера…а вкусно-то как пахнет…Старушка неловко сглотнула, и, стараясь не думать о том, что ей уже пора бы поужинать тоже, стала смотреть в окно.
Мороз разрисовал стёкла автобуса сказочными узорами, похожими на закрученную спиралями жизнь самой Веры Николаевны. Ехать было не близко и она вспоминала. Вспоминала, как приехала в это большой сибирский город молоденькой девчонкой после пединститута и стала преподавать русский язык и литературу в новой 37 школе, в огромном заводском районе. Как любила своих ребятишек, старалась рассказать им о прекрасной русской литературе и научить читать серьёзные книги, как занималась после уроков, стараясь научить их грамотно писать, несмотря на все трудности.
Прошли годы, Вера Николаевна стала опытным педагогом. Сколько ребят прошло через её руки, многие помнили свою учительницу… кто-то любил, кто-то не очень… кто-то писал письма и присылал открытки с поздравлениями к 8 марта и ко Дню учителя, а кто-то не узнавал, встретив случайно на улице.
Всякие были ребята, старательные и не очень, хулиганы и ботаники, как теперь принято говорить… кто-то старался получить пятёрку по её предмету, а кто-то наплевав на всё, просто просиживал на задней парте, ожидая конца урока, ожидая конца учёбы вообще.
Ермаков… Паша Ермаков, вдруг вспомнилось Вере Николаевне. Пожалуй только с ним учительский опыт и житейская мудрость дали сбой. Ох уж этот Ермаков! Горе горькое…школьное наказание последних лет работы. Появился в школе этот мальчик классе в пятом…да, пожалуй, именно в пятом классе. Вера Николаевна тогда взял классное руководство, весной проводив в самостоятельную жизнь свой очередной 11 класс. Повзрослевшие ребята разлетелись, отпраздновав свой выпускной и пообещав учителям не забывать школу...
–Да забудут, как пить дать забудут — усмехнулась, вспоминая Вера Николаевна.
Новый класс, пятый «Б» встретил классного руководителя насторожённо, класс был сборный, из двух школ, многие ребята были незнакомы между собой. Вера Николаевна сразу обратила внимание на маленького мальчишку, который сгорбился на последней парте и что-то там чиркал…то ли на листочке, то ли на крышке парты.
Знакомясь с классом, Вера Николаевна назвала фамилию мальчика: Ермаков Паша. Тот, не вставая с парты, поднял руку: «Тута я». И началось… Мальчишка был непоседливый и какой-то неухоженный, растрёпанный, школьная форма, которую с таким трудом вводила директор, всегда неглаженная, рубашка застёгнута сикось-накось.
Девчонки шептались: от Ермакова противно пахнет. Действительно, от мальчика частенько пахло…некрасиво пахло…бедностью и отчаянием. Вера Николаевна, как классный руководитель, посещала своих учеников и вскоре познакомилась с родителями Ермакова. Жили они в заводском общежитии, не богато жили. В семье ещё трое детей, все старше Пашки, отец работает на заводе, попивает…ну, не пьяница, а по заводским меркам, «в меру пьющий работяга».
Мать колготилась по дому и вечерами мыла полы в общежитии, тут же. В общем, понятно было, что жизнь у Пашки не фонтан. Но тогда, в девяностые годы, всем было нелегко, все старались выживать как могли. Вера Николаевна пыталась заинтересовать Ермакова, пыталась заниматься с ним после уроков, но это было бесполезно. Нахмурится, набычится, молчит и только глазами своими посверкивает в сторону. А глаза у него были зелёные-зелёные, яркие, с чёрным кружочком вокруг радужки, странные глаза, но очень красивые. А сам Пашка продолжал оставаться обормотом, лентяем и полным пофигистом по отношению к учёбе.
Так и ходил в школу расхристанный, грязный и неухоженный. Хулиганил и дрался постоянно, отчаянно отбиваясь от врагов, которыми становились все одноклассники, которые дразнили мальчишку, говорили про него гадости и жаловались учителям на его выходки. Кто расколотил окно в учительской из рогатки? Ермаков. Кто притащил в школу бродячую собаку, прятал её под партой и, в конце концов она покусала и самого Пашку и троих одноклассников, которые пытались её выгнать из класса? Ермаков, который утверждал, что это ценная порода и он спасает её от живодёров.
Месяц вся компания ходила в поликлинику и получала уколы от бешенства. После этого мальчишки устроили Ермакову «тёмную» и он ходил с синяками, не выдав, правда, своих обидчиков. Хотя мама красы и гордости класса Стасика Кривицкого, писала заявление в милицию и ходила жаловаться родителям Пашки.
Отец его выдрал в очередной раз. Через несколько дней портфель Кривицкого после урока физкультуры оказался висящим на верхушке трубы котельной…доставали спецы из МЧС. Кто портфель туда пристроил, догадывались все, но как и каким образом., если мчсники еле туда забрались? Так и продолжалась учёба Ермакова, ни шатко ни валко, похоже было, что ему на всё наплевать.
Вера Николаевна только охала в очередной раз, читая опусы Пашки: « Торас Бульба воще фашыстом был…дитей польскихь на саблю паднимал…какой же он герой нафик ?»
Ну ладно, Ермаков, это твоё мнение, но ошибок-то, ошибок понаделал! Ермаков, так будешь учиться, будешь дворником работать, и то, если возьмут.
-А мне наплевать!
-Ермаков! Выйди из класса!
-Ну и пойду, подумаешь…
-Ермаков, чтобы завтра без матери в школу ни ногой!
-Верниколавна, не надо мать вызывать…болеет она...переживает сильно.
-Переживает? Так ты учись нормально, тогда и не будет переживать. И вынь, наконец, руки из карманов!
-Да не за меня она переживает, а за отца… она уйдёт в школу, так папаня моментально опять напьётся и гонять будет соседей, сестрёнок тоже. Они дуры здоровые, да бестолковые совсем…
-Ермаков, а ты толковый, да?
-Я-то?
-Ты-то!!!
-Я толковый, просто у меня времени мало, надо матери помочь, бабка со своим огородом не справляется, папаню почти каждый день с работы встретить и домой привесть, чтобы не начал бухать. А на заводе и работы-то нет, так ходят по привычке, авось что будет. Вот к вечеру народ и начинает бухать…
-Ладно, Ермаков, иди. Да иди уже, Ермаков, сил моих нет на тебя смотреть. Кстати, а кто нарисовал в кабинете литературы шаржи на учителей, на обратной стороне портретов классиков? Это не ты, Ермаков?
-Верниколавна, ей богу, не я, это наветы, это происки врагов, чесслово!
-Ах, вот как ты заговорил, а что же на уроке придуриваешься и говоришь как нищий на базаре, трёх слов связать не можешь, а, Ермаков? Библиотекарь наша уже жаловалась мне, что ты все книги перечитал, но только приключения, а ни одной по программе не берешь? -Верниколавна, да не могу я читать этого Достоевского и от Горького меня мутит, ей богу! --Ермаков!
-А что, Ермаков? Я правду говорю. А вы лишь Стасика слушаете: ах, русская литература…ах, какая прелесть…я вчера весь вечер рыдал над Настасьей Филипповной…ах…Да мура всё это, а вы верите! —
Ладно, Ермаков иди с глаз моих долой. И чтобы завтра отец в школу пришёл!
-Да ладно…
-Не ладно, а чтобы пришёл!
Так и хулиганил Пашка, плохо учился, бывал часто бит отцом, но Вера Николаевна перестала вызывать его родителей в школу, как только увидела в тот день наутро Пашку, избитого, с синяками. Тот сидел, как всегда, на последней парте, сверкал своими зелёными глазами, в которых стояли слёзы и утирал нос рукавом грязной, как всегда рубахи.
Как-то Вера Николаевна принесла из дома стопочку стареньких, но чистых рубашек, брючек курточек — сын вырос давно, а тут мальчишка почти заброшенный. После уроков она оставила в классе Ермакова и положила ему на парту пакет.
-Что это — угрюмо спросил Пашка.
-Паша — сказала учительница, это хорошие и чистые вещи для тебя. Мой сын вырос, ему уже не нужно, а тебе пригодится, бери и носи на здоровье.
Пашка вскочил: я не нищий! Ничего мне от вас не надо! Вообще ничего! И швырнул пакет на пол…разлетелись по классу старательно выстиранные и выглаженные рубашечки…Вера Николаевна качнула головой: ну и ладно, мне тоже ничего не надо. Надоело.
Автобус тряхнуло на ледяных горках в очередной раз и Вера Николаевна очнулась…посмотрела вокруг, народу становилось всё меньше, автобус подъезжал к коттеджному посёлку, откуда и поступил заказ на доставку ужина. Тут автобус чихнул и остановился у закрытого переезда…это надолго… Старушка вздохнула и опять стала смотреть в замёрзшее окно, вспоминая былое…
В девятом классе Ермаков пропал надолго, ходили слухи, что Ермаков бросил школу окончательно, вроде бы его видели на рынке, попивающим пиво с работягами, кто-то, кажется, Стасик Кривицкий, говорил, что Ермакова видели, когда его забирала милиция. У Веры Николаевны в это время хватало и своих проблем: с мужем развелись, да и не было любви особой у них, сын не поступил в институт в очередной раз, устроил дома скандал и уехал к другу в Москву, даже не попрощавшись с матерью. Потом кто-то из учителей сказал, что в общежитии, где жила семья Ермаковых, произошёл пожар, что погибло несколько человек и что, вроде бы, пожар устроил отец Ермакова, будучи в подпитии.
В 10 классе, совершенно неожиданно, в классе появился опять Пашка Ермаков. Но какой! Парень за год вымахал в огромного детину. Высокий, красивый, с русой шевелюрой г густых волос и своими отчаянно-зелёными глазами. Куда подевался замурзанный и вечно сопливый шкет в грязных рубашках и растоптанных ботинках на два размера больше? Чистые, хотя и не новые джинсы, аккуратная и выглаженная рубашка, стильная причёска, хороший рюкзак и, главное, уверенные движения и спокойный взгляд.
-О, гляньте-ка, ребята, кто к нам явился? Ермак, ты откуда нарисовался? Говорили, что тебя замели в ментовку? Украл наверное что-то или наркотой вздумал побаловаться? Куда тебе идти-то? А?
-Говорят, в Москве кур доят? А тебе, болезный, — и Пашка положил руку на плечо, как всегда, ерничающего и подкалывающего слабого, Стасика — я бы посоветовал заткнуться и помолчать, целее будешь.
-Кто? Я? Да ты на кого пасть разеваешь? Да я тебе…Пашка повернулся и молча посмотрел в глаза Кривицкого, тот как-то сразу замолчал и стал рыться в рюкзаке, делая вид, что очень занят.
Вера Николаевна удивилась, увидев своё «горе», как она считала, поскольку именно на этом мальчишке вся её педагогическая уверенность дала окончательный сбой.
-О, Ермаков? Мы рады тебя видеть. Не сочтёшь ли ты уместным пояснить, почему же ты пришёл в 10 класс, когда так упорно старался завалить даже 9? Или передумал?
-А он хочет дворником стать, с полным школьным образованием, глядишь, ему лучшую метлу дадут…или как папаня будет выпивать и с собутыльниками обсуждать философские аспекты творчества Стендаля — не удержался, как всегда, Кривицкий. Его подпевалы заржали в полный голос. Ермаков встал, подошёл к гогочущему Стасику и отвесил ему полноценный подзатыльник, процедив сквозь сжатые зубы:
-Родителей не трогай, урою!
-Ермаков — по привычке начало было Вера Николаевна, но почему-то остановилась…Так, не отвлекаемся, продолжаем урок…
В учительской обсуждали очередную выходку Ермакова и его судьбу: оказывается, летом, действительно, был пожар в общежитии, погибли родители Пашки, и действительно, виновником пожара был пьяный пашкин отец. Сестрёнок, уже взрослых, забрали какие-то далёкие родственники, в деревню, где-то на Дальнем Востоке, а Пашке места там не нашлось.
Он попал в детский дом, но сам настоял, что закончит школу и 11 классов именно в своей 37 школе. Казалось бы, по всем канонам литературы должна наступить развязка и начаться новая и счастливая жизнь Пашки Ермакова. Так-то оно так, но в жизни всё не так складно.
Пашка по-прежнему плохо учился, несмотря на прилагаемые старания. В общем-то и стараний было не очень много. Пашка работал. Работал по ночам в автомастерской. Приходил после ночи на уроки, вымытый в душе, с ещё мокрыми волосами, с еле отмытыми руками, в заусеницах и чёрной каймой под ногтями, пахнущий бензином, маслами и табаком. Взрослый, вернее, старающийся казаться взрослым, мальчишка, засыпающий на уроках. Но отношение к нему в школе переменилось.
Он сторонился одноклассников, они ему были неинтересны. Девочки заглядывались на Пашку и кокетничали — ему было неинтересно. Ему было неинтересно и на уроках, и Вера Николаевна не понимала, зачем ему 10 и 11 класс, если можно было остановиться на 9. Ах, ну да, ну да…Ермаков, тебе только в дворники идти. — вспоминала она свои постоянные слова.
Неожиданно, как-то после очередной двойки за сочинение и всегдашнего комментария от Кривицкого: ты, Ермаков, можешь толком знать только один язык — матерный, Пашка обернулся и выдал какую-то энергичную фразу по-английски своему недоброжелателю. Тот оторопел, покраснел и заорал: да ты…да я ...тебе... в приличном обществе такое не говорят! А Пашка в ответ: так я же только матерный знаю...
Оказалось, что в Пашке проснулся интерес к английскому языку. Вроде бы всё понятно: песни, магнитофоны, диски и так далее, как у всех в этом возрасте, но у Пашки и магнитофона-то не было. Вот у Пашки, совершенно неожиданно и «пошёл» английский язык. Нет, конечно же, преподаватель английского языка, Берта Ивановна, не считала Пашку гением, напротив, она на него жаловалась: этот паршивец не хочет учить правила, его совершенно не интересует грамматика, он только разговаривает и поёт. Да, только разговаривает…но как разговаривает!
У него произношение как у лорда с трёхсотлетней генеалогией, он меня поправляет и говорит, и говорит. Под партой читает на уроке английские детективы на языке оригинала и ему наплевать на остальной класс! Но всё равно, за английский, я ему должна поставить двойку за год! Ни одной контрольной не написано!
К концу школы Пашка так и не выправился, учился плохо, ему еле-еле, делая скидку на обстоятельства, выставили в аттестате тройки. Слава богу, идиотский ЕГЭ начинался лишь на следующий год. Иначе он бы никогда не закончил школу. На выпускной вечер Пашка так и не пришёл, только в последний день занятий принёс огромный и красивый букет цветов и подарил Вере Николаевне: спасибо вам, вы одна только видели во мне человека, хоть и отправляли в дворники.
Спасибо… и поцеловал руку. Вера Николаевна залилась краской и буквально упала на стул. Разумеется, Кривицкий пытался что-то вякнуть, но Пашка только посмотрел в его сторону и тот замолчал. В последнее время с Ермаковым побаивались связываться, парень и так был выше и сильнее всех в классе, да и слухи ходили разные про его дружбу с отчаянными зареченскими пацанами, постоянными гостями всех отделений милиции.
Прошло много лет. Ученики повзрослели, иногда Вера Николаевна встречалась с ними, мимоходом, но ни с кем не общалась. Выйдя на пенсию, вообще погрузилась в свои заботы, вспоминая своего бестолкового ученика лишь временами, видя как проказят соседские мальчишки или выслушивая пересуды соседок о подвигах внуков в школе. Жизнь прошла, словно и не было её. Не очень-то она была сладкой, как оказалось, а такие планы были... Сын так и не вернулся з Москвы, где-то там учился, что-то там закончил или нет, Вера Николаевна не знала – не очень-то её радовал письмами.
Женился, дочка родилась. Узнала о его делах, когда пришла беда: оказывается, он там набрал кредитов, то ли квартиру покупал, то ли бизнес какой-то хотел создавать, но всё рухнуло. Появились риелторы, угрожали, отобрали сначала квартиру, потом самого куда-то увезли, и с концами. Всё это рассказывала Вере Николаевне жена сына, которая приехала к ней и привезла дочку, внучку то есть к бабушке. Сообщила, что выходит замуж, что «довесок» ей вообще не нужен и оставила девочку.
Вера Николаевна уж так радовалась, так радовалась: деточка, внученька, кровиночка моя, Дашенька. Сил хватило Вере Николаевне и она доработала в родной школе до тех пор, пока Дашенька не закончила школу. Девочка умненькая, хорошая, ласковая и добрая…бабулечка моя,бабуля…так и ластится. Сама тоненькая, тростиночка просто, рыжий подсолнушек, большие очки и ясные глазки….балетом занималась, и музыкальную школу закончила, бабушка-то постаралась.
Школу закончила с серебряной медалью, хотела в Москву ехать, да откуда же деньги-то взять им? На что ехать… где жить… как учиться там, вдалеке от дома? Дашенька хотела поступать на журналистику, уж кого-кого, а внучку-то Вера Николаевна воспитала, передала ей всё, что знала и могла. Очень читающая девочка была её Дашенька, и писала много: в интернете статьи выкладывала и рассказы , стихи писала с детства.
На шестнадцатилетие Вера Николаевна расстаралась и смогла купить ей хороший ноутбук… для учебы поди, не для баловства какого… пять лет копила, во всём себе отказывая и откладывая крохи со своей пенсии… колечко обручальное ещё продала... Дашеньке нужнее, зато сколько радости было у девочки.
-Бабулечка, ты не расстраивайся, мы справимся, я буду учиться в нашем университете, буду как и ты, учителем русского языка и литературы, в школу пойду, вот и будет у нас настоящая династия, династия преподавателей русского языка. Сама бабушку успокаивает, а в глазах слёзы стоят…жалко саму себя, жалко от мечты отказываться…а что делать... Вера Николаевна вечером подходила к комнате Дашеньки, прислушивалась: плачет тихонечко её девочка, плачет, а бабушке не показывает.
Так и жили они поживали. Дашенька уже на 3 курсе в университете, учится очень хорошо, стипендию получает повышенную. Да что той стипендии…бабушкина пенсия крохотная да эта подачка от государства, вот и все доходы. Хорошо хоть квартирка есть, пусть и хрущёвка, да своя. Вылизанная, чистенькая, сами ремонтики делали: то обои поменяют, простенькие, но новые, то занавесочки Вера Николаевна сошьёт красивые, то плед свяжет из старых кофточек.
Выкручивались, многого им не нужно было. Огорчалась только Вера Николаевна, что Дашенька почти никуда не ходит, подружек нет, да и с мальчиками не очень-то общается. Оно и понятно, домой не пригласишь, в театр пойти или куда в гости, тоже…Что надеть? В чём пойти. Вещи себе сами шили, перешивали и выкручивались как могли. Вера Николаевна-то ничего ещё, что есть то и сойдёт, а Дашеньке?
Не раз Вера Николаевна вспоминала свои рубашечки, что пыталась отдать замурзанному Пашке Ермакову и его реакцию. Как-то он там? Ничего про него не известно, где он и что. Да ладно. Ничего, главное, чтобы успела Дашенька университет закончить, да на ноги встать, а там и помирать можно. Сама Вера Николаевна подрабатывала репетиторством, удивляясь и проклиная этот дурацкий ЕГЭ, отбивающий у детей всякое желание учиться, сплошная лотерея и тесты.
Потом и Дашенька стала её заменять, хорошо у неё получалось, и дети и родители были очень довольны, всё больше и больше стали просить позаниматься с детьми. Вроде бы на ноги начали становиться, планы появились, Дашенька всё хотела бабушку на курорт отправить, на Чёрное море, денежку откладывала. А Вера Николаевна всё на шубку внучке собирала, ну как посмотрит в чём её Дашенька мотыляется зимой: джинсики вытертые чистенькие и курточка-обдергайчик на рыбьем меху. Деточка, ведь холодно тебе, пока до университета доберёшься, ведь околеешь вся! Бабуля, не переживай, я быстренько бегаю, не успеваю замёрзнуть. Всё у нас хорошо будет, не сомневайся!
А тут этот короновирус проклятый появился, эпидемия, карантины ограничения, маски и дистанция. Вот и накрылись все наши репетиторства медным тазом — причитала Вера Николаевна. «Ничего, бабулечка, я что-нибудь придумаю, не грусти, прорвёмся.» И стала Дашенька работать курьером по доставке готовой еды. Да, работа вроде бы не пыльная, но и платят сущие копейки, зато сразу.
Бегать по городу с коробом еды — та ещё работа, клиенты всякие бывают: то чаевые дают, но надо делиться с руководством, а то выгонят. То пытаются в квартиру затащить и предлагают присоединиться к застолью. То очень далеко ехать, а зимой в городе с транспортом проблемы, своей машины-то нет, и клиенты недовольны, а если курьер просрочил время, то могут вообще не заплатить, а ты по морозу тащился.
Вера Николаевна тут встретила бывшего завуча своей школы, тоже пенсионерку. Зинаида Александровна напросилась в гости. Сидели на кухне, попивали скромный чаёк с сушками, больше и предложить-то было нечего, отчего Вера Николаевна поначалу и не хотела никакого гостевания, но Зинаида Александровна всегда была настырная и пробивная по жизни, поэтому пришлось согласиться.
Поговорили, вспомнили свою работу, перемыли косточки бывшим коллегам, рассказывала конечно же, Зинаида Александровна, она была в курсе всех новостей. Поделилась своими проблемами, как ходит по инстанциям и добивается субсидий, дополнительных выплат и прочих преференций, а чем ещё заняться активной пенсионерке, не отягощённой семьей и внуками.
-Да, милая моя, я тут встретила нашего бывшего ученика, Стасика Кривицкого, представляешь? Он сейчас руководитель пенсионного фонда нашего, областного! Ну, кто бы сомневался, его папаша ещё тогда подвизался где-то во властных структурах. Парень закончил вуз в Москве, а папаша его пристроил на тёплое местечко, ты знаешь, сколько он получает? Я пробилась к нему на приём, напомнила кто я, и ты знаешь, он пообещал помочь! Давай и ты к нему на приём, поможет, не может не помочь своим бывшим учителям, вспомни, как ты его хвалила и читала нам в учительской его сочинения! Давай, Вера Николаевна, давай!
Вера Николаевна вздрогнула, ткнувшись головой в замёрзшее окно, открыла глаза — ой, я кажется задремала. Автобус ещё стоял у переезда. А она сразу вспомнила ту сцену, в приёмной пенсионного фонда, когда принарядившись, и затаив в душе надежду, пошла на встречу с любимым учеником, радуясь и улыбаясь. На неё сразу наорали, стоило лишь появиться в вестибюле: с населением не работаем, карантин, вы что неграмотные? Ходят и ходят тут. Вам же сказано: старше 65 лет сидите дома и не шатайтесь везде, только работать мешаете!
Вера Николаевна опешила, она не ожидала такого напора, но всё же, осмелившись, попробовала объясниться: я хотела бы попасть на приём к Стасику…она тут запнулась. Ведь не знает отчества заведующего пенсионного фонда…к Станиславу Кривицкому. Дежурная расхохоталась: к Станиславу Германовичу записываются за месяц и только по интернету, а не приходят тут людям мешать….Вера Николаевна хотела поправить даму по старой учительской привычке, дабы та правильно строила фразы, но потом передумала.
И тут распахнулась входная дверь и в вестибюль, вместе с клубами морозного пара, вошёл солидный мужчина, в норковой шубе, с красной папкой в руках и с нахмуренным, каким-то старческим лицом и недовольным выражением на нём. К нему метнулась дежурная и начала что-то шептать на ходу на ухо своему руководителю.
Тот остановился, взглянул на Веру Николаевну…та выпрямилась с облегчением, улыбнулась и радостно произнесла: Стасик…Станислав Александрович, вы меня помните, я….Тот поморщился и лениво бросил дежурной: чтобы я больше не видел здесь этих старух, с их вечно голодными и жалкими лицами…ну должны же вы понимать, что у меня с самого утра портится настроение, когда я вижу это убожество…не дают работать…чёрт знает что такое…
Вера Николаевна не заплакала. Она просто тихонько пришла домой, легла на свой старый диванчик, уткнулась головой в подушку и, прикусив зубами ладонь, молча, сухими глазами смотрела в никуда. Болело сердце. Жизнь прошла зря. Ученики её не помнят. Ничего не получилось. Раздался звук открываемого замка — Дашенька пришла. Вера Николаевна вскочила, заставила себя улыбнуться и вышла в прихожую. Дашенька сидела на банкетке, привалившись к стене, с красными щеками, испариной на лбу и лихорадочно блестевшими глазами.
-Бабуля, что-то мне немного нехорошо. Я три заказа сегодня отвезла, остался один, последний, это далеко, в коттеджный посёлок, я немного посижу поеду…ты не беспокойся, я сейчас…и она закрыла глаза, а потом глухо закашляла.
— Так, сказала Вера Николаевна, — никуда ты не поедешь. Сейчас же раздевайся и ложись, я поеду за тебя.
-Ты?
-А что? Я вон с палочками скандинавскими каждый день по 5 километров наматываю, а тут какую-то коробку не довезу?
И правда, Вера Николаевна гуляла с палочками, правда не скандинавскими, а обычными лыжными, каждый день, делала зарядку и старалась поменьше есть ( и в доме экономия, да и для здоровья полезно), поэтому была худенькой и стройной. А сама постоянно боялась разболеться и стать обузой для своей внучки.
-Вот и пригодились мои палочки, сказала Вера Николаевна и, взвалив на плечо тяжёлую коробку, отправилась на автобусную остановку.
Автобус, переваливаясь и фыркая мотором, дополз до автобусной остановки и замёрзшие окончательно пассажиры торопливо стали его покидать. Вера Николаевна с трудом встала, разгибая занемевшую спину и тоже стала осторожно, боясь упасть на заледеневшем полу, выбираться из автобуса. Разбитная кондукторша, закутанная в платок по самые глаза, хрипло крикнула ей вслед: через полчаса отправляемся, не успеете — будете добираться на попутках, наш автобус последний, поторопитесь.
Вера Николаевна стала суетливо спускаться по ступенькам, думая лишь о том, чтобы не упасть. Какое там — «успеть», ноги-то как замёрзли, и спина болит, а короб такой тяжёлый. Ладно хоть одна добрая женщина из пассажиров, подсказала как найти адрес заказчика: иди, милая, всё вдоль старых заборов, а как увидишь огромный дом, так сразу и поворачивай к нему, не пройдёшь мимо, он один такой у нас. Вера Николаевна брела вдоль этих нескончаемых заборов, пытаясь дыханием согреть замёрзшие руки, а сама всё думала, как там Дашенька, выпила ли горячее молоко, да малиновое варенье есть, самая чуточка, оставляла, как чувствовала, для поправки здоровья, вот и пригодилось.
Большие и красивые ворота с приоткрытой калиткой появились совершенно неожиданно за углом и Вера Николаевна осторожно вошла на красивый, расчищенный от снега двор, где стояли две роскошные машины. В это время распахнулась дверь огромного дома и на крыльцо выскочила молодая, очень красивая девушка с перекошенным от злости лицом.
Она, оскальзываясь на ступеньках своими красными туфлями на высоченных каблуках, неслась к машине, выкрикивая на ходу: « Да ты придурок конченный…и дети твои придурки…и сам ты ...гад ты и сволочь…и зачем я только с тобой связалась… пропадёшь ты без меня, вот попомни... никому и никогда ты будешь не нужен!». Она размахивала руками, стараясь одновременно запахнуть роскошную шубу, открыть дверцу машины тащить чемодан на колёсиках, который застревал на плитках двора.
На крыльцо вышел молодой мужчина, полуодетый, но несмотря на мороз, от него просто валил пар, казалось, что он так и пышет жаром. Он стоял, заложив руки в карманы и спокойно смотрел на кричащую девицу. А та всё никак не могла открыть дверцу машины и продолжала, не останавливаясь: « И если ты думаешь, что я верну тебе машину, что ты мне подарил, то ошибаешься... Она моя. И шубка моя. Понял, ты, придурок?»
— Да на здоровье» — спокойно произнёс мужчина — Поезжай осторожнее, сегодня гололёд и прошу тебя — забудь дорогу к этому дому, и про меня забудь, тебе же спокойнее будет. Скатертью дорога. Он усмехнулся и повернулся, чтобы войти в дом и тут увидел курьера.
-Вера Николаевна!
Он скатился буквально кубарем с крыльца и подлетел к замёрзшей старушке:
-Вы-то откуда здесь? Что это с вами, замёрзли? А ну поскорее в дом. И тут он заметил большой зелёный короб за спиной: господи, а это зачем? Вы курьер? Господи…он моментально снял с плеч Веры Николаевны короб, подхватил под руки и мягко, но настойчиво, повёл её в дом. Там было тепло. Нет, там было очень тепло. Вера Николаевна аж зажмурилась от ощущения тепла, уюта и ожидания чего-то хорошего. И только приоткрыв веки и увидев перед собой знакомые отчаянно-зелёные глаза, узнала…Ермаков!
-Да я это, я, Вера Николаевна! — смеялся её самый неудачный ученик, её горе и позор педагога, несносный Ермаков. Огромный, смешливый, всё такой же, только лицо стало жёстче, да у глаз появились морщинки…и шрам над левой бровью... и всё те же зелёные глаза.
А в это время Ермаков тормошил её, снимал ветхое пальтишко, растирал замёрзшие руки и надевал на озябшие ноги какие-то огромные меховые тапочки. Вера Николаевна огляделась: огромный холл, вдали виднеется гостиная, там горит камин, повсюду разбросаны детские игрушки, пахнет подгоревшей кашей или сбежавшим молоком.
Она удивлённо смотрела на своего ученика: Ермаков, Ермаков, что ты опять натворил и кого так прогонял только что. Пашка встал с колен, закончив растирать ноги старушки и повёл её на кухню, которая размерами была побольше всей квартиры Веры Николаевны. Усадил её за стол, налил большую кружку ароматного чая и подвинул вазочку с малиновым вареньем:
— Грейтесь Вера Николаевна и давайте, рассказывайте, как вы дошли до жизни такой.
Старая учительница задумалась, а потом взяла и, удивляясь сама себе, рассказала Ермакову о жизни своей пенсионерской. Не ожидала о себя такой откровенности. Паша слушал молча, помешивая в кружке ложечкой и только произнёс, когда старушка описывала встречу с бывшим учеником в пенсионном фонде:
-Да плюньте вы на него, Верниколавна, Стасик всегда был мразью и сволочью…
— Ермаков, какие слова…начала было по привычке учительница, но потом остановилась и оба засмеялись:…
— дворником будешь — закончил фразу Пашка, улыбаясь во весь рот.
— Ну а ты-то как? Женат? Детки, видно есть? Работаешь? Учился? Засыпала Ермакова вопросами Вера Николаевна.
— Ну, вот так сразу и отвечать, да? — усмехнулся Пашка. Да ничего особенного…не женат, и никогда не был….В армии отслужил, как все, потом работал, много работал. У меня сейчас автосервис, несколько мастерских, автомобили продаю, автосалоны есть, несколько, строю заводик небольшой, с англичанами, да много чего, это не интересно.
— А институт закончил? — не удержавшись спросила старая учительница.
— Какой институт всё некогда мне — рассмеялся Пашка. — Работать много пришлось, да и не к чему мне это…
— Да как же так? А образование высшее? — всё не успокаивалась Вера Николаевна.
— А что, без высшего образования и человек не человек, не так ли, Вера Николаевна. Только в дворники годится? — усмехнулся Ермаков.
-А детки? — невысказанный вопрос стоял в глазах старой учительницы.
— А дети мои — твёрдо ответил Пашка. Я тут затеял строительство бассейна в своём бывшем детдоме, частенько там бываю, вот наш директор и передал мне письмо…- Пашка замолк, отвернувшись к окну и сглотнув слюну, продолжал: в нашем детдоме была воспитательница, Кира Валерьевна…
И тут Вера Николаевна вспомнила своё единственное посещение детского дома, когда она ещё пыталась как-то повлиять на Ермакова и уговорить его начать учиться по-нормальному, в последний раз…
Она приехала в детский дом в воскресенье и встретила директора прямо во дворе, где происходила суета и какое-то строительство.
— Ермаков? — спросил директор, представившись — а в чём дело?
— Да вот, хотела поговорить о поведении мальчика и о его учёбе — начала было Вера Николаевна, но директор её перебил, извинившись:
— Вы простите Вера Николаевна но Пал Саныч наш…
— Пал Саныч? — удивлённо спросила учительница.
— Ну да, наш Пал Саныч, Ермаков Павел Александрович, моя надежда и опора, самый крепкий и смышлёный парень, да без него мы тут все как без рук! — засмеялся директор детдома.
В это время на крылечко корпуса. где возились с какими-то инструментами ребятишки, выбежала молоденькая, рыжеволосая вся в веснушках на милом лице, девушка и закричала во весь голос: Пал Саныч!
— Да тута я — откликнулся откуда-то с крыши знакомый голос Ермакова- что случилось, Кира Валерьевна?
— Пал Саныч, а куда подевались большие гвозди, которые ты припас? Я не могу найти?
— И зачем они вам понадобились, ящик-то тяжёлый, я сам его на крышу затащил!
И тут прозвучало знакомое: Ермаков, ты меня с ума сведешь! А сказать не судьба была, я всё утро ищу его…ну погоди у меня, Ермаков!
— Да ладно вам, Кира Валерьевна, — раздался с крыши весёлый смех, не суетитесь, лучше у поваров компотику попросите и передайте нам сюда, а то что-то жарко стало...
Воспоминания промелькнули, и Вера Николаевна продолжала слушать Ермакова: ну так вот, Кира Валерьевна вышла замуж и уехала в Питер. Потом, как рассказывали наши тётушки в детдоме, которые всегда были в курсе личных дел персонала, много лет пыталась забеременеть, да что-то не получалось. Накопили с мужем денег и сделали ЭКО, и вскоре после этого у Киры диагностировали опухоль головного мозга.
От лечения она отказалась. Боясь повредить здоровью будущего ребёнка и уехала в какую-то далёкую деревеньку. Мужу отписала, что он свободен и пусть живёт счастливо, тот и обрадовался, моментально уехал, говорят женился и радуется жизни. А Кира вернулась в Питер перед самыми родами, уже вся больная…попала в хороший роддом, её прямо с улицы привезли…шла с сумочкой, в которой была история её болезни, адрес детдома и письмо…для меня — глухо закончил Пашка. Ну что, ещё чаю, Вера Николаевна, предложил Ермаков, вы согрелись?
— А дальше-то что было — остановила его учительница.
— Дальше…а дальше уже ничего не было... Сделали кесарево сечение, достали двух близнецов, а Кира осталась на столе...умерла Кира. Ребятишек определили в клинику, недоношенные они были, потом в дом малютки, и только через год письмо попало в детский дом, нашлась добрая душа и отослали письмо, не стали выбрасывать вместе с вещами умершей пациентки. Директор позвонил мне, я примчался, письмо прочитал и утром рванул на самолёте в Питер. У меня и сомнений не было никаких... Сколько денег я там вбухал, пока оформлял документы, да бог с ними, это ерунда, зато теперь я отец двух замечательных детей: у меня есть сын и доченька.
В это время на втором этаже раздался грохот и вопли…Паша встал, вышел из кухни и громко сказал: а ну прекратить разбой, живо на кухню — ужинать будем. На лестнице раздался топот детских ног и в кухню ворвались два рыжих вихря: пара четырёхлетних близнецов, с кудряшками, как одуванчики, с конопатыми носами и весёлыми рожицами, оба в очках: а мы есть хотим, где ужин, эта противная Кристина уехала наконец, папа. А Кира моего Бэтмена выбросила в окно, а Кирюха мою корону разломал…я делал волшебный клад и мне нужны были сокровища, подумаешь выковырял из твоей короны камушки…а где моя кружка с Бэмби, а моя кружка с человеком-пауком…а кашу я не буду есть…и я не буду тоже…а это кто….а это…
-Так, — шлёпнул ладонью по столу Паша, замолкли, разбойники — по порядку: это не это, а Вера Николаевна, моя учительница, она приехала в гости к нам и заодно привезла ужин. Познакомьтесь, Вера Николаевна, это мой сын Кирилл и моя дочь Кира. Ребятишки умолкли моментально и чинно протянули ладошки, знакомясь. Паша продолжал: а теперь живо мыть руки и за стол, поздно уже.
Я толком так и не научился готовить детскую еду, работы много и у нас всегда была няня, а в последнее время мы остались одни, няня уехала, она была из Молдавии, хорошая женщина, но этот коронавирус, карантин, сами понимаете. Очередная «мама» для моих сорванцов не выдержала и тоже сбежала, ну вы сами это видели. Не везёт мне с женщинами — засмеялся Паша, лучше вас всё равно нет и я нигде и никогда не найду.
Кристина пыталась сварить кашу, но всё пригорело, близнецы опять что-то начудили с её сапогами, похоже заснули туда яйцо вчера, в общем был грандиозный скандал и мы остались без ужина. Вот я и заказал доставку, хотя бы пиццей накормить оглоедов. Так мы и живём, не знаю, в кого эти хулиганы.
— Ермаков — засмеялась ожившая и отогревшаяся Вера Николаевна — Ермаков, уж ты бы не грешил на судьбу. В кого твои дети? Да в тебя же! И они оба расхохотались во весь голос Тут примчались близнецы и стали уплетать пиццу, ревниво посматривая на кусок соседа: а вдруг у него вкуснее?
— Вера Николаевна, вас мне сам бог послал, выручайте, очень прошу вас — взмолился вдруг Паша, глядя как его бывшая учительница с умилением посматривает на веселящихся близнецов. Выручайте, — повторил он. Мне завтра в командировку нужно, в Англию, всего на пару-тройку дней, там мои партнёры и мы подписываем серьёзный контракт, мне надо быть в Лондоне завтра к вечеру обязательно. А я сделаю всё, что вы захотите!
Вера Николаевна с удовлетворением заметила, что Пашка не стал говорить, что заплатит, да и всё равно, денег она бы не взяла, а тут… Дети в один голос заорали: Вера Николаевна соглашайтесь, мы вам покажем наш замок из Лего, а спать можно у нас в комнате, мы кровати сдвинем!
— Но у меня дома Дашенька болеет, я из-за неё повезла этот заказ, как курьер…да и короб вернуть надо.
— Господи, какая ерунда, вы соглашайтесь, а с остальным мы справимся — обрадованно рассмеялся Пашка, набирая номер телефона: Сергей, тут надо хорошего человека отвезти домой, вещички забрать и заодно прихватить с собой одну девушку, она приболела немного. Ты там по пути заскочи и забери нашего доктора. Всех вези сюда и побыстрее…Адрес скажите, Вера Николаевна… И всё закрутилось…
Через год Вера Николаевна, похорошевшая и модно одетая в лёгонькую шубку, высаживалась из машины в аэропорту, отправляясь на курорт в Ялту, осторожно придерживая рвавшихся наружу близнецов. Пашка, сияющий, в распахнутой куртке, подхватил на руки смеющуюся Дашу и покатился по ледяной дорожке около стоянки машин.
— Ермаков — по привычке крикнула было Вера Николаевна и остановилась, засмеявшись — Пашка обернулся, не спуская с рук Дашу и виновато пробормотал: я больше не буду, Вера Николаевна… мама, я больше не буду!
— Я больше не буду – заорали близнецы хором, падая пузом на ледяную дорожку и хохоча во всё горло.
Самолёт покатил по взлётной дорожке, а Вера Николаевна всё провожала глазами бегущих за оградой…Пашка, Дашенька и внуки, Кира и Кирюша…семья моя, с умилением подумала она и... плакать не стала, а улыбнулась. Жизнь — всё таки замечательная штука.
