Споры об абортах, наверное, не утихнут никогда. Сторонники, противники, отчаявшиеся женщины, кающиеся женщины… Мне очень хочется рассказать о врачах, которых встречала. Верю, что не случайно. Ведь в юности мне казалось, что абсолютно все акушеры-гинекологи относятся к абортам спокойно, как к рутинной работе. Кто-то зубы вырывает, кто-то органы вырезает, а у акушеров своя специфика. И по-другому просто не бывает. Оказалось, бывает.
***
Я лежала на сохранении. Нас было трое в палате. Одна женщина находилась здесь уже второй месяц, ей почти не разрешали ходить, постоянно ставили какие-то капельницы. Вторая — совсем молодая девочка, страшно напуганная, кажется, даже дышала через раз, чтоб не дай Бог чего не случилось. И изводила медсестер своими бесконечными «помогите, мне показалось», «а это нормально?», «ой, а почему это?»…
Ну а моя беременность, собственно, и началась с больницы: сильно заболел живот, вызвала скорую, осмотр в приемном отделении, а потом УЗИ показали беременность. Вроде бы. Остался вопрос — подтвердится или нет (срок был очень маленький), и в ожидании ответа я коротала время в палате. Каждую минуту вздрагивая — только бы подтвердилась! Врачом всех пациентов нашей палаты была одна и та же женщина. Было ей около сорока. Красивая очень. Сдержанная, без сантиментов, все по делу. Была готова прийти по первому зову.
Как-то днем к нам подселили Розу. Ей было 27 лет. Жила в каком-то небольшом азиатском городке. Родом оттуда же. Рассказала, что у нее уже есть две дочки, семи и девяти лет. Хотя она всегда очень мечтала о сыне. Но теперь уже поздно: «Это же неприлично быть беременной в 27 лет? И потом с ребенком маленьким в 30 почти! Ну уж нееееет!». Поэтому Роза собиралась сделать аборт. Той пациентке, которая провела два месяца под капельницами, было 37, но она тактично промолчала.
Но самым удивительным было то, что эта девушка вообще забеременела. Она сама пребывала, мягко говоря, в шоке. Потому как три года назад ей удалили одну маточную трубу, а год назад она поставила спираль. И при таком наборе — вуаля! Мы послушали эту историю, поохали и гуськом отправились на вечерние процедуры.
Возвращаясь в палату, я случайно услышала разговор нашего врача с медсестрой, из которого поняла, что она специально подселила к нам Розу, надеясь, что девушка насмотрится на нас и передумает делать аборт. «Да, не очень хорошо. Понимаю. А вдруг…».
Еще через полчаса врач позвала Розу к себе. Вернулась наша соседка нескоро, ухмыляясь и закатывая глаза. «Представляете, уговаривала меня не делать аборт! Говорит, может, передумаешь, ты же мечтала о мальчике, а вдруг там именно мальчик? И про спираль говорила… Только с толку сбивает! Вот сделаю все, потом мужа к себе не подпущу вообще! Ему значит ничего, а я тут нервничай!».
На вечернем обходе медсестра отчеканила Розе: «С утра не есть, не пить».
Ночью в соседней палате лежали девушки после замершей беременности, у одной из них случилась истерика. Она рыдала и повторяла одно и то же: «Я так хотела этого ребенка! Я так хотела…». Мы с девочками не спали, слышали. Молчали. Не шевелились от ужаса.
Утром Роза встала раньше всех и ждала. Но пришли за ней только в пять вечера. Вернее, врач заходила один раз, спросила «не передумала?» и, получив отрицательный ответ, ушла. Часов на шесть. Роза страдала.
Хотела на все плюнуть и поесть. Выбегала в коридор, смотрела, ждала, приставала к медсестре… В 17 часов ее все-таки позвали. Привезли быстро, на каталке, в другую палату. Мы сидели в коридоре и видели, как она отходила от наркоза и бормотала: «Ну наконец-то…». За каталкой шла врач. Мрачная, плотно сжавшая губы.
— А что с девочкой? — спросила одна из пациенток.
Врач махнула рукой и одними губами, еле слышно, произнесла: «Дуреха…».
В тот же вечер Роза ушла. Перед этим долго бегала по палатам, искала врача, очень хотела ее отблагодарить («конвертиком»), как и обещала, когда поступала. Но врач конвертик не взяла.
***
Об этом чудо-докторе, Светлане Юрьевне, я узнала на курсах для беременных. Там же я узнала, что, будучи человеком нецерковным (хотя и не ярой атеисткой), этот врач сознательно за всю свою долгую практику (около 50 лет) ни разу не сделала аборт. Другими словами, такое ее поведение не было результатом религиозности, а имело другие причины.
Она присутствовала на аборте единственный раз в жизни, студенткой. И тогда же приняла решение: «Я этого не буду делать никогда!». Светлана была третьим ребенком в семье — в те времена редкий случай для столичной семьи. Она мечтала стать акушером, потому что любила детей, потому что хотела принимать роды, вести беременность, быть причастной к появлению жизни.
Как бы пафосно это ни звучало — бороться за жизнь крошечных деток, которые еще не могут постоять за себя сами. «А в тот день я видела только смерть. И я ни за что не стала бы участвовать в подобном, лучше уйти из профессии».
И ведь ей грозило отчисление из института, потому что в то время будущий советский гинеколог был обязан уметь делать аборты и нарабатывать практику в этой области. Светлану спасла… КПСС. Она была коммунисткой-активисткой.
Руководила каким-то кружком при институте политической направленности, они устраивали вечера марксизма-ленинизма, принимали в комсомол и все в этом роде. Светлана блестяще справлялась со своими обязанностями. Кроме того, была отличницей. И отчислить такую идейную активистку и отличницу руководство института не решилось. Поэтому за ее заслуги перед делом партии Свете негласно разрешили на абортах не присутствовать.
Начав работать в роддоме, она тоже принялась там за общественную работу, которая служила ей щитом от нежелательных обязанностей. А через несколько лет доросла до заведующей и уже могла спокойно выбирать, что ей делать, а что нет. Ну а годы спустя, когда Советского Союза не стало, она занялась частной практикой, в которой абортов не было.
Сейчас она занимается лечением бесплодия, невынашивания и ведет беременность. У нее одни из самых высоких показателей выздоровления пациенток в Москве. Сама она уверена, что «судьба» так помогает ей именно за то, что она «ни разу ни одного ребенка не убила» (ее формулировка), а всю жизнь занималась тем, что помогала им появляться на свет.
***
Анна Владимировна. Учась в институте, она выбрала специализацию почти случайно, по стечению обстоятельств. Но случайности, как известно, неслучайны. Вскоре выяснилось, что у нее не просто склонность именно к акушерству, но и интуиция в этом направлении работает не хуже научных формул.
Почти сразу после института Анна Владимировна попала в Германию, где через год завоевала такой авторитет, что к ней прислушивались главврач и заведующие, а без ее мнения ни одно решение не принималось. Она в одиночку могла повести любую сложную операцию, кесарево, любые роды с осложнениями… И удивлялась — в каких «шоколадных» условиях работают врачи сейчас: и анестезиолог вам, и неонатолог, реаниматолог, и две акушерки в помощь…
Она очень любила свою работу. «Сколько сейчас детей, которых я приняла, по всей стране ходит! Надо было записывать. Может кто-то в Думе сейчас, у меня был бы блат!», — шутила доктор.
Одно ее ужасало — аборты. «Когда я услышала, как женщины кричат!.. Волосы на голове зашевелились, хотя чего только мы в медицинском ни повидали!» Но никуда не денешься, и довольно скоро и в ее практике появились аборты. И у нее женщины кричали. А она потом подолгу не могла прийти в себя, рассказывала, что даже кошмары ночные стали мучить.
Тогда она самостоятельно придумала формулу анестетика, смешала лекарства, и получился наркоз. Самопальный, но зато женщины не кричали, а просто засыпали. Довольно долго она была невероятно горда своим изобретением и пользой, которую приносит. «Вы не врач, а волшебница! — сказала ей как-то пациентка после «чистки». — С вами я готова делать аборт хоть каждый месяц!».
После этих слов Анна Владимировна словно очнулась. Перед глазами одна за другой вставали картины этого жуткого «процесса», и пришло понимание, что крик — не самое страшное в аборте. Многие женщины приходили на сроке беременности почти в три месяца. И она видела все то, что выскабливала. Все эти крохотные частички тел… Та самая пациентка тоже обратилась к Анне Владимировне чуть ли не в последний момент. А благодаря чудо-наркозу, который получила, в следующий раз, возможно, тоже торопиться не будет. Анне Владимировне снова придется крошить плод на части.
Более того, получалось, что она сама своей «помощью» как бы давала этим женщинам зеленый свет. «Я поняла, что, может быть, именно страх боли кого-то остановил, кто-то не стал прерывать беременность, а если можно все делать безболезненно, кто же остановится?!». Она перестала использовать наркоз, не хотела участвовать в поощрении абортов. На вопрос «почему?» ответила: «Если бы вы хоть раз увидели все с другой стороны, со стороны врача, вы бы поняли, как это страшно».
Почти сразу после того случая она попросила перевод в послеродовое отделение и через месяц получила добро. Там Анна Владимировна проработала почти 30 лет, и делать аборты ей больше не приходилось.
Вот, пожалуй, и все… Добавлю только, что эти врачи работают в профессии по сей день. К ним стоят очереди пациентов, и кто-то обязательно приходит с цветами — благодарить. Насколько мне известно, никто из них не отказывался от абортов по религиозным убеждениям.
Никакие заповеди, благословения священников, увещевания святых, правила и устои церковной общины над ними не довлели. Просто они увидели изнутри, как делают аборты, и приняли решение: «Я не буду в этом участвовать».
