Тот Катин май кружил сухую пыль по дорогам, слепил глаза яркостью зелени и синевой высокого неба. Школа была окончена. А впереди — выпускной и целая жизнь после него, долгая и счастливая.
Катя шла по деревенской улочке в светлом платье, которое красиво контрастировало с ее каштановыми косами и карими глазами. Девушка улыбалась прохожим и думала о том, что совсем скоро ее жизнь изменится, ведь в начале июля она поедет в город поступать в медицинский институт. А сегодня праздник — долгожданный выпускной!
Стать врачом Катя мечтала с раннего детства. Она не боялась крови и всегда первой бежала смотреть и прикладывать подорожники к ссадинам мальчишек, которые то и дело раздирали в кровь локти и колени. У нее даже кличка была «лекарка».
Потом Катя повзрослела, перестала бегать по деревне с мальчишками, и кличка постепенно забылась. Кличка забылась, а мечта осталась.
***
Катя уже подходила к школе, когда Андрей догнал ее и закрыл глаза девушки ладонями, словно думал, что она не узнает его. Катя улыбнулась, потрогала его руки и сразу же сказала:
— Андрей!
Юноша развернул девушку к себе, осмотрел ее с ног до головы и, широко улыбнувшись, сказал:
— Ты будешь самой красивой выпускницей сегодня!
Катя улыбнулась в ответ. Они с Андреем дружили уже два года, а после окончания школы собирались пожениться. Знали они друг друга с детства, учились в одном классе, жили на соседних улицах.
Когда однажды после уроков Андрей признался Кате в любви, она, не ожидав от него такого «подвоха», сначала растерялась и убежала, ничего не ответив. Но потом послушала подругу Дусю, которая рассказала Кате, что мужчин на земле гораздо меньше, чем женщин, и если Катя будет так разбрасываться ухажерами (да еще какими!), то так и останется старой девой.
— Мне бы твою красоту да твои проблемы, Катька! — обиженно сказала тогда Дуся подруге.
В семнадцать лет мало кто знает, что счастье зависит вовсе не от красоты...
Любовь Кати с Андреем была глубоко целомудренной и по-детски наивной. Парень дарил девушке цветы, которые рвал на бабушкиной клумбе, помогал с математикой, которая ей давалась с большим трудом, провожал после школы до дома. Иногда он позволял себе поцеловать Катю, но никогда не переходил грань дозволенного, раз за разом доказывая девушке, что чувства его самые настоящие и серьезные.
Они были красивой парой — оба высокие, стройные, темноволосые. К тому же, они настолько хорошо знали друг друга, что их будущая семейная жизнь должна была быть спокойной и замечательной.
Катя любила Андрея, в этом не было сомнений. Единственное, что смущало девушку, так это то, что любовь ее была вовсе не такой, о какой она читала в книгах. Ее не мучили сомнения и душевные волнения, сердце при виде Андрея не замирало от восторга и трепета, она спокойно спала ночами и легко переносила разлуку с ним, а иногда даже ловила себя на мысли, что не скучает по нему, разве что совсем чуть-чуть...
Дуся говорила, что так и должно быть, а душевные волнения бывают лишь у тех, кто любит безответно, например, у нее самой. Дуся ежегодно влюблялась в нового парня, каждый раз театрально страдая от безответной любви.
Иногда Кате казалось, что подруге даже нравится это состояние грусти и любовной тоски. Вечно разбитое сердце заставляло девушку писать грустные стихи и повести, которые иногда публиковали в районной газете. Поэтому в неразделенной любви Дуси были свои плюсы.
— Любовь у нее, видите ли, не похожа на книжную! Ну ты и дура, Катька, — снова и снова вздыхала Дуся.
В семнадцать лет мало кто знает, какая она — истинная любовь...
На выпускном вечере Катя с Андреем и вправду были самой красивой парой. Они вальсировали в самом центре танцевальной площадки, улыбаясь друг другу. Это был особенный вечер — одновременно грустный от того, что детство закончилось, и радостный от предвкушения нового дня и новой жизни. Как она сложится?
В тот вечер после выпускного Андрей поцеловал Катю, и губы его задержались на девичьих губах дольше обычного. Парень несмело обнял ее за тонкую талию и крепко прижал к себе.
— Завтра наш поезд в десять, не опаздывай! — прошептал он ей на ухо.
— До завтра! — Катя улыбнулась и вспорхнула на крыльцо легко и быстро, словно светлая, невесомая бабочка.
Обернувшись к Андрею, она помахала ему рукой напоследок.
В ту минуту они, молодые и счастливые, смотрели друг на друга сияющими глазами и еще не знали о том, что их мечтам не суждено сбыться. Потому что рано утром начнется война...
***
— Сыночек, родной мой, кровинушка моя... — мать Андрея рыдала на плече у сына.
Андрей стоял у деревянного здания сельсовета бледный и растерянный, не зная, как утешить мать. Весть о войне обрушилась на головы людей, в один момент разрушив все мечты и планы.
— Береги себя! Главное — береги себя, и вернись домой живым! — причитала мать и крестила сына.
— Полно, мама, на нас уже все оглядываются, — смущенно проговорил Андрей и с мольбой взглянул на Катю, стоявшую в стороне.
— Пусть смотрят, я своих слез все равно удержать не смогу, — всхлипывала женщина, вытирая слезы кончиком платка.
Крепко обняв мать, юноша что-то шепнул ей на ухо и подошел к девушке. У Кати на лице застыло чувство растерянности.
— Не переживай, Катька. Война закончится, и мы успеем еще осуществить все задуманное, — тихо сказал Андрей, скорее больше для себя, чем для Кати.
— Мне очень страшно... — прошептала Катя и обняла парня.
На глазах у Андрея выступили слезы, он быстро смахнул их, чтобы девушка их не увидела.
— Главное, жди меня и верь, что все будет хорошо, — Андрей поцеловал Катю в макушку, а потом отстранился, пора было отправляться в путь — подводы до райцентра уже были готовы тронуться. Молодые парни и мужчины сидели в телегах, тесно прижавшись друг к другу.
— Конечно, я буду ждать! Ты же мой жених, — из Катиных глаз покатились слезы.
Жизнь в деревне шла своим чередом: люди, оставшиеся в тылу, жили ожиданием вестей и писем с фронта. Иногда Катя просыпалась, открывала глаза, смотрела в бесконечно синее летнее небо и не верила, что где-то в такую хорошую погоду могут идти бои, и уж тем более ей не верилось в то, что в этих боях могут гибнуть люди. Тем не менее, похоронки уже летели с фронтов и в их деревеньку.
Каждый день Катя думала, как там Андрей. Пока что она получила от него лишь два письма, каждое из которых перечитала много раз.
А потом в их деревню пришли вражеские войска: в небе загудели десятки самолетов. Женщины повыскакивали из домов, с тревогой глядя в небо, почерневшее от вражеских бомбардировщиков. Отец, бледный и встревоженный, прибежал из полей, где вовсю шла уборка урожая. Сев на лавку и отдышавшись, он заговорил:
— Немцы пришли, размещаются по домам на постой. Говорят, на нашем районном аэродроме у них авиабаза будет... Будут готовиться атаковать Москву.
— Ох, ох... Только бы до нашего дома не дошли, — жалобно проговорила Катина мать, торопливо перекрестившись три раза.
Катиной семье повезло — дом их стоял далеко, на отшибе, поэтому никого из немецких летчиков и солдат к ним не определили. К ним лишь иногда захаживали за свежей провизией: овощами, молоком и мясом.
Молодые немецкие солдаты подмигивали Кате, улыбались белозубыми, счастливыми улыбками. Мать боялась этого внимания, поэтому достала из сундука бабушкины платки и сказала дочери:
— Надень и носи, дочка. Не хочешь беды — старайся не привлекать к себе внимания.
Выходя на улицу, Катя закутывала в серый платок почти все лицо, а бесформенная фуфайка скрывала ее точеную фигуру. Но опасения матери были напрасны — немецкие солдаты поначалу ощущали себя победителями, поэтому к местному населению относились благосклонно, вольностей себе не позволяли.
Осень первого года войны выдалась долгой: казалось, дожди никогда не закончатся. Катя думала, что природа так плачет вместе со всеми женщинами, оставшимися в тылу. Много работы легло на их плечи, вот и Катя трудилась дни напролет, но она даже была этому рада — чем больше было работы, тем меньше разных мыслей лезло в голову.
***
Как-то ранним утром Катя бежала к Дусе, чтобы отнести ей меда. Подруга болела уже несколько дней и, несмотря на ненастную и ветреную погоду, Катя решила отнести ей мед, он хорошо помогает от кашля.
Проходя мимо сельсовета, в котором сейчас располагалось немецкое командование, Катя инстинктивно опустила голову, смотря себе под ноги. Внезапно на бегу она столкнулась с двумя мужчинами. Банка меда выпала из рук девушки, упала в грязь, забрызгав брюки обоих мужчин.
Катя робко подняла глаза и увидела перед собой двух немецких летчиков. Один из них был в возрасте, а другой совсем молодой.
— Извините меня, я нечаянно, — пролепетала девушка и побледнела от страха.
Пожилой летчик покраснел от злости и стал громко кричать по-немецки, размахивая руками перед Катиным лицом. Второй, молодой, судя по всему, пытался его успокоить, он что-то говорил ему, то и дело показывая рукой на Катю. Та ничего не понимала из их разговора, и с каждой минутой ей становилось все страшнее.
Но первый летчик не унимался — он схватил Катю за руку и изо всей силы толкнул ее на землю. Девушка упала на колени, шерстяные колготки моментально пропитались холодной грязной жижей. Подставив перед Катиным лицом ногу в огромном кожаном сапоге, немец снова рявкнул что-то на своем языке и показал рукой на грязь.
Дрожащими руками Катя сняла с головы платок и начала вытирать им брюки немецкого офицера. Каштановые кудри рассыпались по плечам, ветер начал неистово трепать их, поднимая в воздух и бросая в лицо.
Слезы катились из глаз девушки, плечи вздрагивали. Никогда прежде она не испытывала такого унижения. Вдруг второй летчик оттолкнул от нее своего товарища и что-то строго сказал ему на немецком. Между ними завязался спор, который вскоре перерос в драку.
Катя по-прежнему стояла на коленях в жидкой грязи, боясь пошевелиться и взглянуть в сторону дерущихся. Но вскоре один из них скрылся в здании сельсовета, громко ругаясь, а второй снова подошел к ней.
Катя почувствовала, как сильные руки поднимают ее с земли. Встав на ноги, девушка собралась с духом и взглянула в лицо мужчины. Он пристально смотрел на нее голубыми глазами: совсем молодой, ненамного старше ее. Взгляд его был добрый и открытый.
Катя смутилась от пристального внимания и, покраснев, отвернулась. Спокойно ступив в грязь, летчик поднял банку с медом, обтер ее о край платка, который Катя по-прежнему держала в опущенных руках, и протянул ей. Случайно коснувшись рукой его теплой ладони, Катя вздрогнула и отшатнулась, как будто ее ударило током.
— Как твой имя? — спросил на ломаном русском мужчина, закурив сигарету.
Но Катя, прижав банку с медом и грязный платок к груди, бросилась бежать прочь от сельсовета. Добежав до дома Дуси, она несколько минут с пылающими щеками стояла у ворот, пытаясь унять трепет, который вызвал в ее молодом сердце взгляд молодого немецкого летчика. Душу девушки наполнил жгучий стыд, как будто она совершила что-то неправильное.
***
— Хозяин, открывай! — стук в окно был громкий и настойчивый. Катя встрепенулась, впопыхах надела на голову платок, накинула поверх платья широкий бабушкин халат и отвернулась с шитьем к стене.
Солдаты прошли на кухню, оставляя после себя ошметки грязи на только что вымытом деревянном полу. Один из них, немного говоривший по-русски, сказал, что в субботу немецкое командование разрешило организовать очередной танцевальный вечер. Лётчики немецкой армии будут признательны, если русские девушки снова придут на вечер для того, чтобы им было с кем повальсировать.
Катин отец сидел с напряженным видом и молчал.
— Ваша дочь, нужно тоже прийти, — сказал немец, пытаясь правильно связывать слова.
Он бросил быстрый взгляд в сторону сгорбившейся Кати и добавил:
— Это приказ.
Катя услышала, как горестный вздох вырвался из груди ее матери. После этого, забрав с собой молоко и хлеб, солдаты, наконец ушли.
— Ты никуда не пойдешь, — строго сказал отец.
— Ты знаешь, как они расправляются с теми, кто не выполняет их приказы? — заплакала мать, — не церемонятся, убивают!
— Вот и пусть лучше меня убьют, а дочь свою я им не отдам, — закричал отец, и лицо его покраснело от гнева.
— Вот и убьют! Докаркаешь! А после того, как тебя убьют — и ее убьют следом, и меня. За ними не постоит! Сейчас они тут хозяева, не мы... Поэтому нужно делать то, что они говорят, авось живыми останемся...
— А как же ее жених, ты о нем подумала? Как же женская честь? — кричал отец.
Катя встала и сказала спокойным голосом:
— Папа, успокойся. Ничего страшного со мной не случится. Дуся мне рассказывала про эти танцы, солдаты на них себя прилично ведут и к нашим девушкам не пристают против их воли... Я схожу, раз уж это приказ.
Отец подошел к окну, постоял с минуту, потом махнул рукой, надел фуфайку и вышел на улицу, громко хлопнув дверью. Катя вздрогнула от этого звука, на душе стало тяжело. Только поздно вечером, дождавшись, когда отец с матерью уснут, она, наконец, смогла дать волю слезам.
***
Из патефона лились вальсы Штрауса. Катю, отвыкшую от музыки и праздного времяпрепровождения, заворожили эти прекрасные звуки. Она смотрела на вальсирующие пары широко открытыми глазами: немецкие летчики кружили нарядных, аккуратно причесанных девушек по кругу, и эта атмосфера веселья и молодой радости наполняла все вокруг.
Чтобы не привлекать к себе внимание, Катя надела школьное черное платье с белым воротничком и уложила косу вокруг головы. Она скромно сидела в углу комнаты на деревянной лавке. Еще немного, и она наденет пальто и незаметно уйдет домой. Все равно ей нет пары вальсировать. По счастливой случайности, ее не выбрал в партнерши ни один летчик. Переждав еще пару вальсов, Катя встала и пошла к выходу.
— Ты уже уходишь? — Дуся подбежала к подруге и схватила ее за обе руки, — Почему так рано? Веселье только начинается!
— Голова что-то болит, — ответила Катя и взяла с вешалки свое пальто.
Щеки у Дуси пылали румянцем, глаза горели. Было видно, что ей льстит мужское внимание. Начался новый вальс, и девушка развернулась, взмахнув черным шелковым платьем и убежала назад, в центр комнаты, к своему крепкому, коренастому парнтеру.
Катя взяла с вешалки свое пальто. И тут дверь распахнулась, и в комнату вошел тот самый голубоглазый летчик, который помог тогда подняться Кате из грязи. Осмотрев вальсирующие пары, его взгляд вдруг упал на Катю. Он изменился в лице и подошел к девушке. Галантно поклонившись, он сказал ей:
— Я хотеть пригласить вас на вальс.
Катя в нерешительности замерла на месте. Она уже надела пальто, изо всех сил надеясь, что никто не задержит ее на выходе. И вот появился он, и сердце Кати вдруг застучало с такой силой, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди.
— Извините, у меня болит голова, и я уже собралась домой, — ответила Катя, оглядывая комнату в надежде увидеть какую-то свободную девушку, которая могла бы потанцевать с ним.
Летчик же смотрел на нее, не отрываясь, во взгляде его читалась тоска. Катя покраснела, опустила глаза в пол.
— Я просить у тебя один танец, потом я отводить тебя домой.
Катя вздохнула, сняла пальто и снова повесила его на вешалку. Мужчина тоже снял куртку и остался в ослепительно-белой рубашке.
Пока они ждали начала нового вальса, Катя время от времени искоса смотрела на своего партнера. У него был красивый профиль, прямой нос, волевой подбородок, чувственные губы. Светлые волосы были уложены на бок и красиво спадали на лоб. От него приятно пахло одеколоном — она почувствовала это, когда он подошел к ней ближе, взял за руку и повел ее в центр комнаты.
После очередной небольшой паузы, во время которой немецкие солдаты выходили на улицу курить, из патефона полились звуки нового вальса. У Кати замерло сердце, и вот уже молодой летчик уверенно кружил ее по комнате, поддерживая за талию.
Катина ладонь лежала на его сильном плече, и отчего-то все внутри нее дрожало от близости этого мужчины. Он широко улыбался и заглядывал Кате в глаза. Она сдержанно улыбалась в ответ и все время отводила взгляд в сторону.
Катя великолепно вальсировала, вальсу ее обучили еще в тринадцать, после этого она считала, что это самый прекрасный танец в мире. На выпускном Катя танцевала с Андреем. Это был их последний вальс...
Она вдруг вспомнила о женихе и щеки ее налились пунцовым румянцем. Ее пугали те ощущения, которые будил в ее душе красивый немецкий летчик. Ей казалось, что она ведет себя, как предательница по отношению к Андрею.
После вальса мужчина поклонился Кате и галантно подал руку. Он довел ее до двери, снял с крючка пальто и помог девушке надеть его. Накинув на плечи свою куртку, он распахнул дверь, и Катя вышла в темные сени, а оттуда — на свежий воздух.
Вечер был морозный. Неужели к ним, наконец, пришла зима? Выйдя на дорогу, Катя сказала мужчине:
— Спасибо, я дойду до дома сама. Можете идти, вы еще успеете потанцевать.
Он долго смотрел на нее, в темноте Катя видела, как сияют его глаза. Ей вдруг показалось, что он волнуется. Потом он взял ее за руку и сказал, смотря куда-то в темноту:
— Я не хотеть танцевать. Я хотеть говорить с тобой.
— О чем? — Катин голос звучал очень тихо.
— Давай гулять немного и говорить.
Катя пожала плечами и медленно пошла по направлению к дому. Колени ее дрожали от волнения, а щеки пылали румянцем. Летчик улыбался — то радостно, то смущенно, и говорил, мешая два языка — так, что Катя иногда с трудом понимала его, и ей приходилось переспрашивать.
Он рассказал, что его зовут Арнольд. В Германии у него остались родные. Семья его очень обеспеченная, у отца есть собственная текстильная фабрика. Он учился в университете, но началась война, и всех студентов призвали в армию. Арнольд относился к войне крайне отрицательно, но у него, как и у других, не было выбора.
— Я уважать ваш люди и ваш традиции. Я не хотеть делать вред.
Оказывается, молодой немецкий летчик мечтал о том же, о чем мечтал и обычный русский парень — о любви, о хорошей работе и мирной жизни.
Никому не нужна была эта проклятая война: ни русским, ни немцам в своем большинстве. У всех она отняла мечты и планы, многим она калечила души, жизни, тела...
Катя вдруг резко остановилась и сказала Арнольду шепотом:
— Ты сейчас мне все это говоришь, а завтра полетишь на своем самолете бомбить русские города, в которых живут мирные жители: женщины, дети...
Слезы покатились из ее глаз. Все эти танцы, все это общение с немецкими солдатами — все это было подло, наиграно, не по-настоящему. Неправильно, неправильно, неправильно...
Арнольд подошел к ней и взял ее за руку, начал что-то быстро говорить на немецком, но Катя оттолкнула его и бегом бросилась к своему дому.
— Катья, Катья — кричал летчик вслед девушке, но догонять ее он не стал, видимо, почувствовал, что лучше не стоит этого делать.
Катя бежала к дому в кромешной тьме, руки мерзли без варежек, волосы выбились из-под платка, лицо распухло от слез. В голове ее огромными молотами стучала лишь одна мысль: она не предательница, и никогда ей не станет. Никогда.
***
Тем не менее, мысли об Арнольде преследовали Катю. Она гнала их от себя, злилась, нервничала. У нее пропал сон, она почти перестала есть. Родители стали переживать, не случилось ли с ней чего, не заболела ли она.
— Просто я соскучилась по обычной жизни, по Андрею соскучилась... Надоело все это, — тихо говорила Катя родителям и отводила глаза.
На самом деле она засыпала и просыпалась с мыслями об Арнольде, думала о нем в течение дня. Он снился ей каждую ночь — красивый, широкоплечий, с обаятельной улыбкой и добрым взглядом.
Катя боялась признаться себе, что никогда не испытывала похожих чувств к Андрею и боялась признаться себе в том, что именно такие чувства, которые переполняют ее душу теперь, описаны в романах, которыми она зачитывалась в школе.
Вот она — та самая книжная любовь. Не вымышленная, а самая настоящая, всепоглощающая, сильная, страстная. В конце концов, Катя не выдержала — призналась себе в том, что она влюбилась. Влюбилась не в простого человека, а во врага... Что же теперь делать с этой любовью?
***
На следующий танцевальный вечер Катя надела светлое платье, лежащее в комоде с выпускного. В этот раз ее пригласили на вальс сразу несколько немецких летчиков. Она пошла танцевать с Арнольдом, потому что с начала вечера видела в наполненной танцующими парами комнате только его голубые глаза.
Катя старалась смотреть в его сторону не слишком часто, но, бросая на него беглые, словно нечаянные, взгляды видела, что летчик и сам не сводит с нее глаз. Это доставляло ей удовольствие, ведь она и пришла на танцевальный вечер только ради него. Никто уже не приходил в их дом с приказом явиться сюда...
— Здравствуй, Катья, я ждать тебя, — сказал Арнольд, когда музыка стихла и солдаты, оставив своих партнерш, вышли на перекур.
Присев на лавочку, Катя поправила волосы, улыбнулась Арнольду:
— Не сердись на меня за тот вечер, я понимаю, что ты не виноват в том, что мы враги друг другу.
— Я никогда не быть тебе врагом... Я... Я...
Арнольд, видимо, забыл нужные русские слова, и просто замолчал, глядя Кате в глаза. И та, в свою очередь, тоже не могла отвести от него взгляда. Искра, вспыхнувшая между ними еще в день первой встречи, сегодня вспыхнула ярким пламенем, и она оба ощутили внутри этот душевный огонь.
Арнольд, проводив Катю до дома, остановился возле калитки и робко обнял девушку. Она не сопротивлялась, наоборот, сама прильнула к его широкой груди.
Поцелуй, который Катя подарила Арнольду, согревал их обоих в течение последующих недель, дарил ощущение того, что все обязательно будет хорошо, что война когда-то закончится, и тогда, возможно, им уже не нужно будет скрывать своих чувств друг к другу.
На пороге дома Катю поджидал отец. По его лицу девушка поняла, что он был свидетелем их прощания с Арнольдом. Он подошел к дочери и со всего размаха залепил ей пощечину. Мать сидела на кровати молча, ей, вероятно, было совсем не жаль свою непутевую дочь.
— Немецкая подстилка! — слова эти ударили больнее пощечины.
Отец кричал, брызгая слюной, а потом взял с печи кожаный ремень и стеганул им Катю по спине несколько раз. Шелковое платье ничуть не смягчило ударов, кожу на спине зажгло огнем, но Катя не издала ни единого звука. Умыв лицо, она ушла в свою комнату, а отец приделал наружный замок к ее двери и прокричал дочери:
— Больше ты у меня из дома не высунешься, вертихвостка!
Катя плакала. Реальность вдруг обступила ее со всех сторон, разрывая в клочья розовые мечты о счастливой любви русской девушки и немецкого летчика. Не бывает такого счастья, она слишком глупая и наивная...
***
Катя сидела взаперти уже несколько недель. Ей казалось, что еще немного, и она сойдет с ума от одиночества. Зимние короткие дни угнетали, света и жизни в них было очень мало. От этого тоска девушки становилась и вовсе нестерпимой.
Днем она смотрела в окно, видела, как снова и снова поднимаются в небо немецкие бомбардировщики. Сердце ее каждый раз наполнялось болью, ведь они летели атаковать русские города и села. Но с другой стороны, в одном из этих самолетов был Арнольд, ее любимый Арнольд...
Однажды, вышивая, Катя услышала громкий разговор, доносящийся с кухни. Речь была с выраженным немецким акцентом. Немцев, судя по всему, было двое. Голос первого был ей не знаком, а вот второго она сразу же узнала, это был Арнольд.
Катя прислонила ухо к двери, но никак не могла разобрать, о чем шла речь. Несколько раз Арнольд упомянул в разговоре ее имя, сердце девушки затрепетало в груди. Зачем он пришел сюда? Отец сейчас ещё сильнее разозлится, может и вовсе глупостей натворит...
И вправду, вскоре голос отца зазвучал громче, в нем появились угрожающие нотки. Катя слышала лишь обрывки фраз, обращенные, судя по всему, к Арнольду: «ты ее погубишь», «забудь о ней», «не пара», «если желаешь добра, не приходи сюда больше».
Чем окончился разговор отца и лётчиков, Катя так и не поняла. После того, как голоса стихли, Катя выглянула в окно — по узенькой тропинке от их дома удалялись две высокие фигуры в военных шинелях. Один из летчиков обернулся и, увидев в окне ее силуэт, долго смотрел на него.
У Кати по щекам текли слезы. Она понимала, что та огромная любовь, о которой она грезила, проходит сейчас мимо нее. Сердце рвалось от тоски и боли, воздуха не хватало. Она отошла от окна и рухнула на пол — из груди вырвались глухие рыдания, словно вместе с ними из души стремилась выйти вся горечь, наполнявшая ее.
***
Вторая весна, 1942 год
Когда зима закончилась, отец выпустил «пленницу» из комнаты. Нужно было сажать огород, чтобы не умереть с голоду. Немцы ходили за провизией по домам все чаще, но многим жителям уже нечего было им отдавать.
Солдаты не верили этому, применяли физическую силу, а с теми, кто им не приглянулся, не так посмотрел, не так ответил, могли расправиться тут же на месте. Вести об этих бесчинствах быстро разлетались по деревне, местные жители сидели по домам и боялись лишний раз выйти на улицу.
Катю шокировала, пугала и угнетала эта перемена в поведении немецких захватчиков. Как можно сначала изображать доброту и благосклонность, а потом калечить и убивать тех, к кому раньше был добр?
В сердце ее рос гнев. Все, что сейчас творилось вокруг нее и во всей стране — это сумбур, хаос, неправильный, несправедливый, бесчеловечный.
— Подожди, девочка, война-то только начинается... — как-то вздохнув прошептала мать, сидя на краю ее кровати.
И она была права. Танцевальных вечеров уже давно не проводилось. Мать рассказывала Кате, что некоторых девушек забрали в немецкие трудовые лагеря. Дусю не тронули, она по-прежнему оставалась в деревне, но Катя давно не видела ее. Отец однажды сказал, что солдаты расстреляли Дусиных родителей за подозрение в укрытии русских партизанов.
***
Чем дольше шла война, тем яснее понимали враги, что их планам по быстрому подчинению русских земель суждено рассыпаться в прах.
Немецкая армия несла потери, и в оккупируемых городах и селах начали твориться беспорядки. Обозленные солдаты немецкой армии стали бесчинствовать — то тут, то там грабили, насиловали, убивали. Некоторые деревни были сожжены дотла, стерты с лица земли.
Катину деревню пока что все эти страшные, трагические события обходили стороной, немецкие военные по-прежнему жили в домах местных жителей. Но все пребывали в постоянном страхе. Катя вздрагивала теперь от каждого стука в окно, сердце ее замирало при виде военных, проходящих мимо их дома.
Они перестали раздеваться на ночь, ложились спать в одежде, чтобы, в случае нападения или поджога, быть наготове и бежать из дома куда глаза глядят.
Каждый день Катя плакала от собственного бессилия и от того ощущения, что все они, русские люди, унижены, растоптаны, обесчещены... Сейчас ей было ясно, что в немецких захватчиках нет ничего человеческого. Они не сильные и благородные, какими хотели казаться в начале войны. Нет, они жестокие, беспощадные. Не люди — звери...
Как-то утром, пробегая по площади у сельсовета, Катя стала невольной свидетельницей страшного зрелища. Молодую женщину в одной ночной сорочке двое военных волокли по площади. Все лицо женщины было в крови, волосы спутались, ночнушка пропиталась весенней грязью.
Кате показалось, что она либо мертва, либо без сознания — женщина не подавала никаких признаков жизни. Но когда ее бросили в центре площади, она вдруг застонала. Солдаты что-то докладывали офицеру, вышедшему на крыльцо, а потом один из мучителей подошел к несчастной и выстрелил в голову.
Кате показалось, что сердце ее остановилось от этого страшного звука. Мозг ее отключился, но ноги по инерции донесли до дома. За своими воротами она осела на землю без единой кровинки в лице. Губы ее дрожали, из глаз текли слезы. Из дома к ней выбежала взволнованная мать.
— Что случилось, Катенька? Что произошло? — запричитала женщина, обливаясь слезами.
Катя не смогла ответить — ее рвало у ног матери на свежую, весеннюю траву.
***
Катя не видела Арнольда уже очень давно. Изо всех сил она гнала мысли о нем от себя, а если все же вспоминала о нем, то проклинала себя за это. Но, тем не менее, ее любовь жила, теплилась огоньком в самом глубоком и темном омуте души. Невозможно заставить себя разлюбить, любовь — это чувство, которое неподвластно человеческому разуму.
Поэтому Катя старалась постоянно занимать себя работой, чтобы поменьше думать, поменьше вспоминать и тосковать о том, кого ей следовало ненавидеть всем сердцем...
Однажды вечером в Катино раскрытое настежь окно залетел маленький камушек, а потом еще один. Девушка замерла от волнения, медленно встала с кровати, поправила платье и накинула поверх него широкий бабушкин халат.
Она стояла посреди комнаты, но подойти к окну не решалась. Вдруг в окно снова что-то залетело. Это был бумажный самолетик. Сердце бешено забилось в груди. Девушка схватила сложенный листок, развернула его и прочитала первую строчку: «Моя любимая Катя!..»
Она бросилась к окну и замерла возле него — на тропинке возле их высокого забора стоял Арнольд. Его рубашка ярким светлым пятном выделялась на фоне темной зелени.
Катя не могла в темноте определить выражения его лица, но ей показалось, что взгляд его был полон тоски и горечи. Невольные слезы покатились из ее глаз. Она не успевала их вытирать, а они катились снова и снова, капая на старый халат, на подоконник и на пол.
Очень жаль, что нельзя приказать своему сердцу разлюбить того, кого любить нельзя. Очень жаль, Очень жаль. Очень жаль...
***
«Моя любимая Катя!
Писать мне помог русский переводчик. Потому что я хочу, чтобы ты поняла каждое слово.
Знай, я полюбил тебя с первого взгляда. В тот день мне пришлось подраться со старшим по званию, который оскорбил тебя, и мне здорово досталось от руководства за свою дерзость. Но я ничуть не жалею, потому что ты достойна лишь уважения.
Поверь, мои чувства к тебе настоящие, искренние. В Германии у меня было много девушек, но ни одна из них не может сравниться с тобой. Я благодарен этой войне только за то, что она подарила мне тебя, иначе, наверное, я никогда бы не познал такой сильной любви.
В остальном я проклинаю войну. Мое сердце рвется на части, когда я вижу, что творится с людьми здесь, как они убивают, упиваясь пролитой кровью мирных людей. Я так не смогу.
Несколько раз я вылетал на боевые задания, но каждый раз не находил в себе силы причинять вред живым, ни в чем не повинным людям. Руководство недовольно мной, и, чувствую, скоро меня лишат звания, а, возможно, узнав о моих намерениях, отправят в концлагерь. По мне — уж лучше так, чем становиться зверем и проливать кровь людей, которые хотят жить так же, как хочу жить я сам...
Я прошу тебя лишь об одном — разреши мне в последний раз увидеть тебя. Хотя бы на минуту. Мне жизненно необходимо увидеть еще раз твои глаза, взять тебя за руку и просто побыть рядом... Это даст мне сил изменить свою дальнейшую судьбу или погибнуть счастливым.
Буду ждать тебя в овраге у озера, что у самого леса за твоим домом. Пробуду там всю ночь, но, если ты не придешь, я пойму.
С любовью, навеки твой Арнольд.»
***
Тот Катин май был темным, звездным, наполненным ароматом полевых цветов, свежих трав, озерного духа и немецкого одеколона. Шла война, и непонятно что ждало Катю впереди. Она уже ни о чем не мечтала, не надеялась на безоблачное и бесконечное счастье. Она молилась лишь о том, чтобы этот ад поскорее закончился, чтобы ее родные остались живы и здоровы.
... Они стояли в овраге друг напротив друга: высокий, статный немецкий летчик Арнольд и стройная, темноволосая русская девушка Катя.
Квакали лягушки, звенели комары, из кустов время от времени вспархивали в небо потревоженные птицы. А они не замечали ничего вокруг: стояли, не шевелясь, как будто хотели запомнить навсегда образ друг друга, каждую черточку навечно сохранить в памяти.
— Я рад, что ты пришел, — сказал Арнольд шепотом и взял Катю за руку, — Я любить тебя, Катья. Я хотеть быть с тобой всегда, увозить тебя. Но... Война...
Арнольд со злостью пнул куст травы под ногой, прошелся по берегу, достал сигарету и нервно закурил. Потом снова вернулся к неподвижно стоящей Кате, посмотрел на нее с тоской. У нее же ноги подкашивались от близости Арнольда, от той мужественности и силы, которая исходила от него.
«Это неправильно. Нечестно. Это предательство. Я предаю сейчас свою страну, своего жениха и саму себя. Это подло. Это неправильно. Неправильно. Неправильно...» — мысли сводили с ума, душили Катю.
Ей и вправду в какой-то момент не стало хватать воздуха. Она схватилась за горло и порывисто втянула в себя ночную прохладу. И внезапно в голове стало пусто. А сердце неистово забилось от переполняющего его чувства. И вскоре это чувство заполнило ее всю горячим огнем.
— Я тоже люблю тебя, Арнольд, — прошептала девушка, прижалась к широкой груди летчика и поцеловала его теплые, влажные губы.
Та ночь подарила влюбленным долгожданное счастье, о котором они так долго мечтали. Оно было ослепительным, как вспышка падающей звезды, и таким же коротким, как ее космический полет.
Домой Катя пришла перед рассветом. На ее лице сияла улыбка, глаза горели, щеки пылали румянцем.
— Ни о чем не спрашивай, все равно не расскажу, — сказала Катя матери, заглянувшей в ее комнату, и отвернулась к стене.
— Ох, дура-дура... — вздохнула женщина и, боязливо оглянувшись, добавила шепотом, — хорошо, отец спит сегодня крепко...
Катя еще долго лежала, уставившись в стену. Она знала, что скорее всего больше никогда не увидит Арнольда. Но то, что произошло между ними нынешней ночью — это то, что останется с ней навсегда...
***
Арнольд погиб через неделю. В этот день сердце у Кати было не на месте, а вечером к ее дому пришел немецкий летчик. Перепуганный отец выбежал к воротам, Катя вышла следом за ним, чувствуя, что случилось что-то нехорошее.
Сердце вдруг стало тяжелым, билось с трудом, словно на него подвесили камень. Немец протянул отцу конверт, тот взял его дрожащими руками и вопросительно посмотрел на мужчину. Тот что-то пробормотал по-немецки, достал из нагрудного кармана записку и с трудом прочел вслух:
— Арнольд погиб сегодня. Самолет упал. Конверт передать Катья.
Катя пошатнулась, дошла на деревянных ногах до лавки, села. На вопросы отца она не реагировала, даже не слышала, что он ей говорит, не видела, как трясет перед ее лицом конвертом, не чувствовала, как выбежавшая на улицу мать пытается поднять ее с лавки. Все перед глазами девушки расплылось огромной серой кляксой, которая вскоре накрыла с головой и ее саму...
***
Катя смогла заглянуть в конверт лишь через несколько дней. В конверте лежала фотокарточка Арнольда. Молодой летчик смотрел на нее с портрета своими яными, добрыми, любящими глазами. Таким она его знала, таким она его запомнит. Катя захлебывалась слезами, прижав фото любимого к груди. Сейчас он всегда будет рядом с ней...
Перевернув карточку, Катя прочла на обратной стороне:
«Ich liebe dich Katja. Du bist meine einzige Liebe jetzt und für immer.
Vergiss nicht, ich werde immer auf dich herabsehen...» (Я люблю тебя, Катя. Ты моя единственная любовь отныне и навеки. Помни, я всегда буду смотреть на тебя сверху...)
Катя подошла к окну и распахнула его настежь. Полными слез глазами она долго-долго смотрела в небесную синь. И ей казалось, что он, ее возлюбленный, где-то там.
— Я люблю тебя, Арнольд...
Катин шепот сорвался с губ, полетел тревожа свежую листву на деревьях ввысь — туда, где гудели вражеские самолеты. Он растворился в голубом майском небе, так похожем по цвету на глаза молодого немецкого летчика. Он смешался с весенним ветром, с ароматом черемухи. Он стал вечным — таким, какой должна была быть эта великая любовь...
Эпилог
В 1943 году, сразу же после того, как советские солдаты освободили их деревню от врагов, Катя ушла добровольцем на фронт. Она попала в женский трудовой отряд и до конца войны проработала прачкой.
Впоследствии Катя многое могла рассказать о другой стороне войны — трудовой, изматывающей, не менее сложной. Женщины стирали солдатское белье до изнеможения, до кровавых мозолей, до невыносимой боли в спине, а по ночам утюжили, зашивали, ставили заплаты на военной форме.
В этой монотонной работе был их незаметный, на первый взгляд, но важный вклад в победу. Поэтому, несмотря на постоянную усталость, недосып и опухшие, растрескавшиеся руки, никто из женщин не жаловался. У всех была одна цель — сделать все возможное для победы.
С фронта Катя вернулась в родной дом, вместе с родителями они кое-как пережили послевоенные голодные годы. Казалось, что это время было еще тяжелее, чем военное.
Андрей тоже вернулся с фронта, но Катя сразу же отказала ему. Он не долго оставался один, вскоре женился на достойной девушке и счастливо прожил с ней до старости.
После войны Катя исполнила свою юношескую мечту: она отучилась на курсах медсестер и много лет потом проработала в больнице, оказывая людям первую медицинскую помощь. Ее очень любили в родной деревне, и говорили, что у нее есть в запасе доброе слово для каждого больного.
Замуж Катя так и не вышла. Всю жизнь она хранила верность Арнольду, который стал ее единственной любовью. Историю этой любви она тщательно скрывала от всех, боялась осуждения и обвинений в сотрудничестве с врагами.
Катя решилась рассказать всю правду о себе лишь незадолго до смерти...
***
Третья весна, 2009 год
Молодая журналистка Вера преодолела неблизкий путь из областного центра в маленькую, почти вымершую деревушку. В паре десятков домов доживали свой век старики, остальные дома пустовали. Казалось, что они смотрели на редких прохожих пустыми глазницами окон.
Вера готовила большой репортаж о женщинах на войне, и совершенно случайно узнала об одинокой пенсионерке Екатерине Львовне. Ради интервью с ней она и проделала этот путь в несколько сотен километров.
Надарив Катерине Павловне подарков, привезенных из города и напившись деревенского чая, Вера вдруг увидела на комоде, рядом с кроватью старушки, маленький портрет. С фотографии на нее смотрела красивая темноволосая девушка с серьезным взглядом.
— Катерина Львовна, вы были невероятной красавицей в молодости... — ахнула Вера, пристально взглянув в карие глаза старушки, отчего та смущенно покраснела, — странно даже, что вы всю жизнь прожили в одиночестве. Очень странно...
И тогда Катя, под влиянием нахлынувших воспоминаний, рассказала этой незнакомой молоденькой девочке всю свою историю...
***
Перед отъездом Вера, вдоволь наплакавшись над Катиным рассказом, смущенно спросила:
— Екатерина Львовна, извините за бестактность. Но неужели вы ни разу не пожалели о том, что всю жизнь прожили в одиночестве?
Старушка помолчала, потом взяла из серванта деревянную резную шкатулку, открыла ее и достала оттуда еще одну фотокарточку.
— Нет, —тихо ответила она, — он ведь всегда был со мной, всегда смотрел на меня сверху...
Сморщенные пальцы гладили красивое лицо молодого летчика на фотографии, и глаза старушки вдруг наполнились такой любовью и нежностью, что, казалось, она помолодела на много десятков лет, вернувшись в другую свою весну...
***
Вера шла к маленькому зданию деревенской автостанции с задумчивым и мечтательным видом. Она приехала взять интервью о войне, а услышала гораздо более интересную историю. Историю великой любви, любви запретной и трагичной...
Волосы Веры трепал майский ветер. После весеннего дождя воздух был полон свежести и аромата распускающейся черемухи. Вера шла и представляла себе двух молодых, красивых влюбленных, которые нашли друг друга, благодаря войне, и потеряли друг друга из-за нее же.
Оказывается, любовь сильнее войны, сильнее времени, сильнее самой смерти. Любовь может стать главной жизненной опорой, если она поистине настоящая.
Весна кружила голову, завораживала своей красотой и свежестью. Весна дарила Вере мечты о том, что, возможно, и с ней когда-нибудь случится такая любовь, которую, словно дорогое сокровище, захочется пронести сквозь всю свою жизнь...
