Рассказ следователя по особо-важным делам, в то время сотрудника одного из следственных отделов Главного следственного управления при прокуратуре Москвы, который проводил проверку.
Мертвую Машу нашли в столичном лесопарке собачники.
Двадцатилетняя студентка одного из столичных вузов, красавица-отличница, считалась пропавшей без вести больше десяти дней.
Однажды вечером она просто не вернулась с занятий в общежитие.
На следующий день в деканат позвонили ее родители, встревоженные молчанием дочери – она на звонки не отвечала. После чего, от греха подальше, из деканата заявили в полицию.
Розыск шел ни шатко, ни валко — мало ли где могут загулять студентки.
Но тут в разгар рабочего дня в дежурную часть позвонил мужчина и сказал, что случайно нашел труп девушки…
Опознали ее быстро — по длинной косе и одежде. Сумку с учебниками и документами не нашли, но приметы в розыскном листе совпадали.
Одного из однокурсников отправили в морг на опознание, и он с уверенностью сказал:
«Это Мария».
Судебные медики еще на месте происшествия сказали, что девушку изнасиловали и несколько минут спустя зарезали.
Под ее ногтями была чужая кровь — убийцу она поцарапала.
Ну, и деталь — до этого нападения Маша была невинной…
Сообщили родственникам, проживавшим… далеко за Уралом.
И Машины мама с папой сразу приехали в Москву, захватив с собой зачем-то еще и бабушку – Наталью Сергеевну.
Помню ее как сейчас: в возрасте за 70 она выглядела максимум на 45. Высокая, стройная, с ярко-белыми зубами, пронзительными голубыми глазами и длинной толстой косой, обернутой вокруг головы.
Кстати, выглядела намного моложе своих 50 лет и ее дочь — мать погибшей.
Ехали они почти трое суток на поезде.
За это время оперативники уголовного розыска уже установили подозреваемого. Местный житель, 19-летний Николай, физически крепкий, хитрый и расчетливый, с примесью какой-то восточной крови.
Он постоянно попадал в поле зрения правоохранительных органов, но на серьезных преступлениях не попадался.
То его видели там, где сожгли машину, то замечали возле дома, из которого украли деньги, то в больницу попадали местные пацаны, а у Коли костяшки пальцев были сбиты в кровь …
Но прямых показаний на него никто не давал, а сам он утверждал, что был совершенно в другом месте.
Кстати, подруги у Николая менялись очень часто, но ни одна из них по поводу расставания не печалилась.
Собственно, как позже выяснилось, в компании друзей Николай как-то обмолвился, что силой девку взять несложно — они в ступор впадают и покладистыми становятся. Тут главное, чтобы она не заложила, и способ есть один.
По его словам:
«Жесткий, правда, но верный… и один раз лично им опробованный».
Что за способ он так и не сказал… Но тон, с которым он это говорил, покоробил всех.
И об этих словах в итоге быстро узнал местный опер.
Посчитали, что к Коле надо вначале внимательнее присмотреться, понаблюдать…
Но начальник грохнул кулаком по столу и приказал: «Немедленно задержать!»
Куда деваться — задержали. Стали осматривать…
И тут на груди, спине и боках его обнаружили поджившие царапины, причем много. Похоже, получил их Николай примерно тогда же, когда и Маша погибла.
Сам же он следы объяснил страстными ночами со случайной знакомой, которая позже исчезла из его жизни.
Ищите, мол, я ничего про нее не знаю, кроме того, что дружит она с одним из ваших ментовских генералов — якобы случайно обмолвилась.
Поди, что называется, проверь. Ножа у Николая не нашли, хотя знакомые утверждали, что не раз видели у него некое подобие финки. Одежды дома много, но в какой он мог насиловать — непонятно. Ну, а грунт на ботинках — так он тем лесопарком часто ходил, и доказательством это не является.
Стали Николая допрашивать, несколько часов работали — не колется. Требует, чтобы его версию, «вилами на воде писанную», проверяли.
И тут родители Машеньки, и та самая бабушка Наталья Сергеевна приехали к следователю получать разрешение на захоронение — без него тело из морга не выдают.
Следователь выставил Николая и его адвоката из кабинета в коридор, сам начал бумаги заполнять. И хотя не принято допрашивать до похорон, решил он и родителей Маши сразу допросить — из другого города их потом не вызовешь. А поручать тамошним следователям такое дело — много времени уйдет.
Да только допрашивать-то необходимо родителей, а бабушка, как бы и не при чем.
И Наталье Сергеевне в коридоре предложили подождать.
Она вроде согласилась, встала со стула.
И тут вдруг спрашивает:
– Нашли душегуба-то?
И вроде как вопрос, а прозвучало, как утверждение.
Следователь потом в бумагах написал, что ответ дал однозначный: «Ищем».
Но в приватных беседах позже сознался.
И как это черт его за язык потянул, честно ответить:
– Подозреваемый есть, но все отрицает. Экспертизу ждать будем, может, чего и проясниться.… Да, вон он, в наручниках в коридоре с адвокатом беседует.
Наталья Сергеевна тут же в коридор быстро вышла и прямо от дверей на Николая в упор смотреть стала.
А тот в коридоре наручниками к батарее пристегнутый стоит, рядом адвокат, а чуть в стороне — опер, который задержанного доставил.
Оперативник этот потом вспоминал: «Понимаешь, она ведь вообще ничего не сделала, даже не сказала – на него просто смотрит и все. А он вдруг на нее как зыркнул! И нагло так спрашивает: «Чего уставилась?»
Она и дальше молчит. А он продолжает: «Не я это, слышишь? Менты на меня вешают, а я не при делах».
Она все равно молчит, а он ей: «Мало ли, кто что говорит».
То есть у всех полное впечатление, что они общаются, но как-то странно. Она-то молчит – ни звука не произносит и даже не делает ничего».
И ведь, что удивительно, камера в коридоре была. Записи потом просматривали. Все так и есть: она стоит, глядит на него и не двигается. И только у него губы явно шевелятся.
Потом отошла Наталья Сергеевна в сторону, к другому кабинету, присела там на стул и сидит. Напряглась, как струна натянутая, будто ждет чего-то.
И тут вдруг Николай вздрогнул, в лице как-то сразу переменился, словно все мышцы его омертвели.
И совсем другим, кажется, чужим голосом, громко так говорит оперативнику:
– Мне приспичило, в туалет скорее веди.
Его отстегнули, в туалет отвели – там и оставили. Перед тем как прикрыть дверь, опер убедился, что окно закрыто, решетка на нем стоит, и вышел. Мало того, дождался, пока Николай штаны снимет, и руку ему одну пристегнул к трубе в кабинке…
Минута прошла… другая – тишина…
И только спустя пять минут – опер забеспокоился. Давай стучать – из кабинки тишина – как будто там и нет никого.
Опер давай ломиться. Дверь хлипкая – он ее плечом и вышиб…
А там!..
Кровища!.. Все вокруг залито… забрызгано!.. Впечатление такое, будто свинью резали!..
Подозреваемый хоть и был еще жив, но уже без сознания.
Скорая приехала, в больницу его отвезли, и там он часа через полтора умер.
От чего умер, спросите вы?
Вот то-то и оно!.. Смертью страшной и непонятной!.. Он себе в той кабинке вены на руках собственными зубами перегрыз. Но «перегрыз» — это для протокола! По сути, он себе вены до самых костей напрочь изглодал. У него из зубов свое же окровавленное мясо свисало!.. Прямо, клочьями торчало!..
Скандал тогда был большой.
Врачи скорой сначала подумали, что пациента пытали и в пылу процесса собаками затравили.
Всех спасла запись той самой камеры. Видно на ней, что Николай на своих ногах в туалет идет и, что никто кроме опера с ним туда не заходит.
И Наталья Сергеевна в кресле спокойно сидела – как бы не при делах. Только, когда суета началась, встала, в туалет заглянула, даже не заходя туда, и в кабинет к следователю прошла. Потом своих тут же забрала — и ушли они.
Уже посмертная генетическая экспертиза показала: под ногтями Маши действительно были кожа и кровь Николая.
Никто не мог понять одного: Николай в туалете не издал ни звука.
А врачи говорили, что он грыз себе нервные узлы на живую – боль от того должна была быть адской.
Причиной его смерти как раз и стал комбинированный болевой и геморрагический (от кровопотери) шок…
Уже потом, года через полтора, один из оперов, занимавшихся Николаем, с одногруппницей Маши роман закрутил.
И она как-то ему поведала:
«Машу в институте все любили и знали, потому что она кровь могла остановить заговором, боль головную снять, по женским проблемам хорошо помогала: руками поводит, что-то пошепчет, пять минут — и все проходит».
Когда Машу спрашивали, как она это делает, отвечала:
«Бабушка мне передала. У нас в Сибири многие так могут – без этого нельзя».
И парни за ней пытались ухаживать. Но она почему-то никого к себе не допускала. Именно так — «не допускала». Они вроде и рады бы, но с какого-то момента прикоснуться к ней просто невозможно. Будто скафандр надет на ней невидимый.
Хоть я до этого случая и не особо верил в духов и прочую мистику, но последнее время стал чаще задумываться:
Если Мария потомственная колдунья была или ведунья, называй, как хочешь, почему же она не смогла своими чарами себя от насильника и убийцы уберечь или хотя бы предвидеть незадолго до того это страшное преступление?
И какой же могущественной ведьмой была бабушка ее, что одной только магией и лютой ненавистью к убийце смогла отключить ему разум и заставить неведомые потусторонние силы так жутко отомстить за жизнь внучки своей. Пусть жестоко, но справедливо.
Или, что еще невероятнее…
Вызвала бабка-колдунья неуспокоенный дух безвинно растерзанной Марии и уже тем самым позволила осуществиться праведной каре небесной.
Как бы там ни было, одно я понял наверняка:
Есть что-то в нашем или, возможно, параллельном с нами мире нечто такое, о чем мы можем только догадываться...
Но до конца так и не узнаем никогда.
