Сосед – как много в этом звуке.
У кого-то они славные. Выручат в сложный момент. Дадут соли, одолжат инструмент. У кого-то с соседями идет война. Каждый пытается насолить и чем-то поддеть сожителя по лестничной площадке или этажу.
На четвертом этаже в втором подъезде жила бабушка София Владимировна. Она выделялась из числа тех стереотипных бабушек, которые утром едут на другой конец города вооружившись тележками и сумками. Днем сидят в поликлиниках. А с наступлением вечера выходят на свои посты – на лавочки. Дабы обсудить, обхаять и быть может обласкать.
София Владимировна была не из тех. Она сама часто с ненавистью и презрением отзывалась о бабушках, которые сидят на лавочках.
Сороки! – так она их называла. И это было ее лучшее слово в их адрес.
Она никогда не выходила на улицу без своего фирменного одеяния. Длинное серое пальто в клеточку. Широкопольная шляпа с обязательным атрибутом — цветком. Лайковые перчатки и обувь на каблуке.
Периодически она брала с собой длинный зонт, даже в тех случаях, когда ни дождя, ни ветра, ни солнца не было. Просто зонт нужен был для дополнения образа.
Она переехала в этот подъезд относительно недавно. Пять или шесть лет назад.
Жила одна. Но родственники часто приезжали к ней. По два, три или даже по четыре раза в неделю. Вначале все было хорошо. Но с каждым годом раздор между Софией Владимировной и ее детьми усиливался.
К концу третьего года, соседи безошибочно определяли в какой день или даже в какой час у Софии Владимировны в гостях ее дети.
Дело в том, что она кричала. Кричала громко и частенько применяла маты. Кричала на сыновей и дочерей. Вопила на их внуков. Да и просто разрывая глотку орала в потолок.
Но на улице она вела себя иначе. Клетчатое пальто, широкополая шляпа, зонт и презрительный взгляд на ее ровесниц в телогрейках и валенках.
Местные бабки ее ненавидели. Ненавидели в прямом смысле этого слова. Они замолкали, когда мимо двигалась она. Но стоило ей пройти, оставив после себя шлейф парфюма, бабок было не остановить.
— Пошла наша старая королева.
— Как на подиуме. Может ее с Мишкой нашим познакомить. Они похожи.
…и продолжали обсуждать еще очень долго.
В один из летних дней, вроде бы на четвертый год ее жизни в этой квартире, к ней вновь приехали дети. Приехали всем семейством. В двухкомнатную квартиру набилось человек двадцать.
Как оказалось после, отмечали ее девяностолетие.
Все шло хорошо. До каких-то пор. Никто не знает, что послужило толчком для ссоры, но София Владимировна вновь начала горланить.
— О, привалили! – кричала она раскаляя саму себя. – Всем семейство пришли посмотреть, как я тут живу. А вот вам… — говорила она и тыкала фигу в их сторону.
— Мама успокойтесь, — говорили дети.
— Конечно успокоюсь. Вы за этим и приехали, чтобы я успокоилась. Навсегда успокоилась. Ха-ха! – натужено и наиграно посмеялась она. – Квартиры моей захотели? Не получите. Я еще вас всех переживу. И похороню вас всех. И вас! – зло сказала она и посмотрела на внуков.
Не стоит быть всевидящим, чтобы понять, что на этом день рождения закончился.
Это была не просто обычная ссора Софии Владимировны со своей семьей. Никогда прежде она не кричала так громко и так долго. Никогда прежде в ее голосе не было столько яда и злости. Она брызгала слюной, бросала в детей все что попадется под руку. Она выгнала их в подъезд и заперлась к квартире, продолжая обливать их матом.
Естественно этот день рождения запомнился всему подъезду надолго. Бабушки были только счастливы что у них есть такая обширная тема для обсуждения.
— Сын ее вышел весь в слезах.
— Еще бы… после таких слов. Ты слыхала как она их разносила. И сдохните вы все. И сгниете у меня под забором. А я буду на ваших могилах отплясывать.
— Крыла матом она будь здоров. А на улице ведь приличная женщина.
— На людях мы все приличные.
Бабки с жадностью судачили.
Но удивительным было не то, что София Владимировна разнесла и перессорилась со всей семьей. Удивительным было то, что на следующий день один из сыновей вновь приехал к ней.
Он привез пакет продуктов и, как ни в чем не бывало позвонил в дверь. У него были ключи от квартиры, но он решил, что так будет лучше.
София Владимировна отворила дверь и, не здороваясь забрала пакет.
— Давай я отнесу? – предложил мужчина.
— Нет! – коротко ответила она. – Что ты тут мне принёс?
— Все как ты любишь. Молоко трех процентов, сардельки твои любимые. Макарон купил, хлеба свежего.
— Какого?
— Батон нарезной, — как бы немного опасаясь сказал сын.
— Где покупал?
— В магазине.
— В каком? – продолжала допрос бабушка, держа сына на пороге.
— Здесь на углу.
София Владимировна бросила пакет на пол и продукты разлетелись по лестничкой площадке.
— Сам жри своих червивых родичей, — завопила она. – Там одни ироды торгуют. Все у них там стухло давно. А вы… вы… не можете собственной матери купить достойную еду.
София Владимировна скорчила гримасу и как смогла, ударила по лежащему на полу батону.
— Жри! – сказала она и захлопнула дверь.
Но и это не было удивительным. Потому как на следующий день к ней вновь пришел сын с пакетом продуктов.
В этот раз она открыла дверь взяла продукты и захлопнула дверь перед его носом.
С периодичностью раз в три дня к ней приходили родственник и приносили еду. С периодичностью раз в неделю она вышвыривала их, цепляясь за любую возможность.
То бумага туалетная не так пахнет. То в шампунь ей ртуть подмешали чтобы со свету сжить. То в крупу тараканов бросили. То хлеб не там куплен, потому что она любит немного суховатый, чтобы не был мягким как пластилин…
Ее соседи давно привыкли к этим скандалам и относились к ним уже как к чему-то обязательному. Какой же это будет второй подъезд без криков, ругани и оров? Это уже будет не второй, а самый обычный подъезд.
Много слухов ходило о том, почему дети, которые кажутся весьма обеспеченными, терпят это. Почему не наймут няню? Почему не бросят ее на неделю или две, дабы проучить?
Почему?
На большинство этих вопросов отвечали все те же бабки, сидевшие возле входа на лавочке.
— Потому что дураки они.
— Потому что жилплощадь ждут.
— Потому что боятся ее.
…многое передумали на счет Софии Владимировны. Клеветали, обсуждали, ненавидели, боялись и даже уважали.
Пять лет питались слухами пока кто-то, просто не спросил.
— Потому что мы ей не родные. Во времена Великой Отечественной, она была еще маленькой девочкой. В четырнадцать лет она потеряла всю семью оставшись совершенно одна. В пятнадцать лет, она спрятала нас от немцев в своем подвале за что сама чуть не поплатилась жизнью. Мы, я и мой старший брат, сидели в этом грязном глиняном коконе и слышали, как они ходили над нами. Слышали, как мама пыталась их выпроводить. Слышали несколько хлестких ударов. С тех пор мы жили с ней. Она заботилась о нас как о родных. Мы пережили войну и страшный голод. Если бы не она, нас бы не было. Никого бы не было из нашей большой семьи. А лет десять назад она пережила инсульт. Все бы хорошо, но на голову стала слаба. Поэтому извините нас. Извините ее, но мы все равно не можем доверить это няне или дому престарелых. Не потому что нет денег или мы их жалеем. Просто мало у кого хватит терпение вынести такое. А у нас и у наших детей хватит. Всего доброго.
