Она была хранительницей двора. Если к восьми утра все начинали выходить на работу, с детишками в садик, в первую очередь видели неизменно ее. Зимой — в белоснежной шали, сапогах-дутышах, пальтишке с воротничком, как из старых фильмов.
Когда становилось теплее, надевала небольшую шляпку, которую она называла «арбузная корка». Или цветную косынку, ее бабуля складывала полоской и завязывала на макушке концами вверх. Любила еще плюшевую черную жакетку, которую называла «кацавейка».
Встречала всех на лавочке у подъезда, широко улыбаясь.
— Здравствуйте! Доброго денечка вам! Чтобы дела все спорились, здоровьице было, да возвращайтесь скорей! — приветствовала баба Зоя каждого.
И люди, порой не выспавшиеся, сразу заряжались позитивом, улыбались в ответ. У нее всегда были наготове добрые слова и конфетки для малышей.
Баба Зоя была доброй и справедливой. Например, она моментально осаживала других пожилых женщин, если те начинали обсуждать кого-то из жильцов.
— Вот ты, Лена, зачем так напраслину-тона парня? Мол, пьет он? Да, шатается идет. А ты знаешь, что он деда схоронил? Дед-то его воспитывал, он теперь один остался! Зашатаешься тут! Только не от пьянки, а от горя! А ты, Валя? Чего Людку опять обсуждаешь? Мол, мужики к ней разные ходят, значит, гулящая. Она массаж на дому делает, на курсах выучилась, вот и ходят. А то, что у нее мужик молодой умер от сердечного приступа, да она одна с двумя детьми осталась?
А родителей у нее нет. Как ей жить? А ты, Галя? Зачем на Ольгу со второго этажа наговариваешь, что ее муж бросил да не видно его? Он у нее капитан, в рейсы дальние ходит. Эх, бабоньки. Нельзя так, не судите, не зная делов-то! Лучше вон солнышку порадуйтесь да тому, что живы! Не лезьте в чужую жизнь, со своей разберитесь! — качая головой, говорила баба Зоя.
Ее слушались. Ей было 89 лет. Честная, справедливая. Жила одна. Сын рано ушел из жизни, внуки жили где-то далеко. И весь дом баба Зоя считала своей семьей.
— Ты, Кирочка, чего плачешь? Растрепышка какая. На-ка расчесочку да зеркальце, давай, я тебя причешу. Что, Колька опять хулиганит? Ну, я ему все скажу! Давай, милая, приведи себя в порядок. Я, старуха, и то вон с зеркальцем хожу да с помадкой. Надо, павы мои, всегда хорошо выглядеть!
Хоть 20 лет девочке, хоть сорок, хоть 90! Мы же всегда девочки! Все, моя хорошая, не плакай! Пойдем-ка до магазина. Ты мне поможешь дойти. Мороженок купим, скушаем на лавочке! — говорила баба Зоя расстроившейся молодой соседке, у которой были очередные разборки с другом.
С бабой Зоей оставляли детей. Если родителям нужно было отлучиться на часок-другой, к ней приводили местных мальчишек и девчонок.
Так и жили. Своим уютным маленьким соседским миром.
Пока не приехали внуки... Ее внуки. Издалека. Они решили забрать бабушку себе.
Единственный раз я видела ее плачущей и потерянной. Когда вещи из квартирки выносили на мусорку.
— Куда это все старье? Не с собой же везти! Сейчас такое вообще не модно! Рухлядь! — командовала всем блондинка в мини-юбке и на огромных каблуках.
А баба Зоя, утирая слезы, смотрела, как этажерка, стульчики, все то, что ей так дорого и любимо, просто выбрасывается. Вдруг она увидела меня.
— Танечка! Тебе ничего не нужно? Может, хоть что-то возьмешь? Вещички-то мои... Они старенькие, но красивые! — баба Зоя вцепилась мне в рукав.
— Конечно. Конечно, возьму. Подождите, извините. Можно я вот этот столик с рябиной заберу? И этажерку! — попросила я блондинку.
— Да бери. Только зачем тебе это барахло? — махнула рукой она.
Тут подошли другие соседи.
— Может, бабушку-то оставите, а? Смотрите, она вся уревелась. Нельзя человека в таком возрасте от родного, насиженного места отрывать. Это ж сердце разрывается! К тому же вы на юге живите, тут молодому-то тяжело будет к климату другому привыкнуть, а она пожилой человек! — пробовал выступить от всех интеллигентный Петр Яковлевич.
— Ну, вы загнули! А жить она где будет? У вас? Мы же ее-то уже продали! — выпалила блондинка.
— Слышите, баба Зоя не продается! Мы ее любим! — вдруг крикнул от песочницы пятилетний Вадик.
— Мальчик, ты чего ерунду говоришь? Это чей такой мальчик невоспитанный! Я про квартиру вообще-то! — завозмущалась внучка бабы Зои.
Я все смотрела на бабу Зою. Кажется, из нее, словно песок из тех самых часов, уходила вся радость жизни. Все вытирала узловатыми пальчиками слезы, которые ручьем текли по морщинистым щекам. И беспомощно сидела на лавочке, ссутулившись, ноги не держали. Когда ее увозили, как ребенок, трогала ручками стекла машины и махала всем.
Через какое-то время я встретила Петра Яковлевича.
— Хворает баба Зоя. Совсем плоха. Сдала сильно, видно. Звонил тут. Сама не могла разговаривать, ревела. Внучка трубку взяла. Мол, что вы хотите, человек старый, неизвестно, сколько наживет! — рассказал Петр Яковлевич.
— Да она всех бодрей бегала! Шустрая, жизнерадостная. Как же так, — вырвалось у меня.
— Ну... Вот так. Знаешь, когда на кону квартиры да наследство, не больно-то родственники о чьих-то интересах думают. Лишь бы себе кусок пожирнее оставить. Противно, — вздохнул Петр Яковлевич.
Дома я с грустью смотрела на столик с рябиной с витыми ножками. На нем расставила косметику и вспоминала бабу Зою.
Прошло время.
А недавно вышла на улицу, а там... Она! Похудевшая, осунувшаяся, все в том же пальто и дутышах.
— Баба Зоя! Но... Откуда? — бросилась к соседке.
Вокруг толпились остальные жильцы, хотя всем пора было на работу, в школу, садик. Но люди искренне радовались, обнимали бабушку.
— Ишь, родные мои. Не забыли, бабу-то Зою-то. Да уехала я. Квартиру-то тут мою продали, внуки, конечно. Но мне добра не жалко, куда оно мне. А все хиреть начала. Думаю, все, конец. Сказала, чтоб отпустили меня к родным местам, попрощаться. И уехала. Внук подруги за мной приехал. А своим письмо оставила, чтоб обратно не ждали и за мной не ездили. Не вернусь я туда. Места чужие. Родных люблю, но жить там не могу, задыхаюсь просто, сердце все изболелось. Они мне хоть и комнатку выделили, мою-то квартиру продали, себе большую купили. Не могу. Не мое.
Вернулась сюда. Пенсия у меня достойная. Я опять в этом доме жить буду! Саша пустил, с первого этажа, за квартплату. У него мать в деревню уехала. Я знала, что она собирается переезжать. Как в город приехала, сразу к нему. Спросила, можно ли у них пожить. А у него свое жилье, разрешил, конечно. Даже коммуналку не хотел брать, золотой парень, но я настояла. Так что буду с вами доживать! Срослась я уже и с домом, и с местом этим. Как черепаха с панцирем. Ежели с черепахи панцирь снять, она не выживет. Так и я. Так что обращайтесь! С вами баба Зоя снова! — и она, подмигнув, улыбнулась всем присутствующим.
Так что баба Зоя так и живет в нашем дворе всем на радость!
Просто так бывает, что человек привыкает к месту, где жил. И в другом вдруг резко начинает чувствовать себя плохо.
Кто-то скажет: «А если возраст, а если сляжет?». Ну, есть уход, сиделки, еще какие-то варианты. Дома-то и стены помогают!
Надо просто уметь слышать. Никакие квадратные метры и улучшение жилищных условий не могут быть лучше счастья бабушек и дедушек. Берегите их всегда-всегда. А право на свои квартиры они заслужили. Они их заработали. Так пусть доживают свой век там, где они счастливы. Вот если сами решат переехать да будут проситься — тогда другое дело.
И пусть подольше живут! Как баба Зоя! На радость всего двора!
Автор: Татьяна Пахоменко
