Однажды ведьма забрала ребеночка у крестьянской пары, а в замен оставила своего злого и уродливого тролленка. Ел он мышей и лягушек. Но мать верила, что сможет вернуть своего ребеночка.
Через лес шла ведьма, неся своего детеныша в берестяном коробе на спине. Малыш был велик размером и безобразен. Волосы его были, как щетина, зубы остры, как шилья, а на мизинце — коготь, но для ведьмы, конечно, это был самый красивый ребенок в мире.
Вскоре подошла она к месту, где лес был чуточку пореже. Там пролегала дорога, ухабистая и скользкая из-за корней деревьев, а по дороге той ехали верхом крестьянин и его жена.
Лишь только заметила их ведьма, хотела она было незаметно скрыться в лесу, чтобы люди ее не увидели, но в тот самый момент разглядела, что крестьянка держала на руках ребенка, и решение свое изменила. «Надо же посмотреть, может ли человечий детеныш быть таким же красивым, как мой», — подумала она и притаилась за большим ореховым кустом, что стоял у самой обочины дороги.
Но, когда крестьяне проезжали мимо, желание увидеть человечьего детеныша заставило ведьму высунуться настолько, что лошади увидели ее большую черную голову. Они встали на дыбы и понесли. Крестьянин и его жена с трудом удерживались в седлах. Вскрикнули они от испуга, наклонились вперед, чтобы подобрать поводья, и в следующий момент скрылись из виду.
Ведьма состроила гримасу от досады, что не успела рассмотреть человечьего детеныша, но тут же обрадовалась: на земле, возле ее ног, лежало человечье дитя. Оно выпало из рук матери, когда ее лошадь встала на дыбы, но, к счастью, упало на толстый слой сухой листвы и ничего себе не повредило.
Ребенок громко кричал от испуга, вызванного падением, но, когда ведьма склонилась над ним, вид ее так удивил и позабавил его, что он внезапно замолчал и протянул ручонки, чтобы подергать ее за черную бороду.
Ведьма стояла над человечьим детенышем, вконец ошеломленная, и разглядывала его. Она смотрела на его тоненькие пальчики с розовыми ноготками, на ясные голубые глаза и на маленький красный рот. Она пощупала его мягкие волосы, провела рукой по щечке и еще более изумилась. Никак не могла она взять себе в толк, что ребенок может быть таким розовым, мягким и хорошеньким.
Одним рывком стянула ведьма берестяной короб со спины, вынула из него своего ребенка и посадила подле человечьего. И теперь, увидев, какая между ними разница, она не совладала с собой и начала громко выть.
Тем временем крестьянин и его жена справились с лошадьми и повернули назад, чтобы отыскать своего ребенка. Ведьма слышала, что они приближаются, но никак не могла вдоволь наглядеться на человечьего детеныша и продолжала сидеть возле него, пока крестьяне не появились на дороге. Тогда она спешно приняла решение: оставила своего малыша у обочины дороги, а человечье дитя засунула в берестяной короб, закинула короб за спину и пустилась в лес.
Едва ведьма скрылась в лесу, как показались крестьяне. Это были прекрасные люди, богатые и всеми уважаемые, хозяева большого хутора в плодородной долине под горой. Они были женаты вот уже несколько лет, но имели всего лишь этого единственного ребенка, поэтому вполне понятно, что им очень хотелось вернуть его назад.
Жена крестьянина обогнала мужа и первая увидела ребенка, лежащего у обочины дороги. Он вопил изо всех сил, призывая свою мать назад, и крестьянка должна была бы понять по этому ужасному вою, что это был за ребенок, но она пребывала в таком отчаянии от мысли, что малыш, должно быть, при падении разбился, что лишь подумала: «Слава Богу, он жив!»
— Вот он! — крикнула она своему мужу, слезая с седла и торопясь к детенышу ведьмы.
Когда крестьянин подъехал, его жена сидела на земле с таким видом, будто не могла поверить своим глазам.
— Не было ведь у моего ребенка зубов, точно шилья, — причитала она, поворачивая детеныша и так и сяк. — Не было у него и волос, как свиная щетина, — жаловалась она, и в ее голосе слышался все больший и больший ужас. — Не было у него и когтя на мизинце!
Крестьянин подумал, что не иначе как его жена умом тронулась, и торопливо соскочил с лошади.
— Посмотри на дитя и скажи мне, можешь ли ты понять, почему оно так чудно выглядит? — сказала жена и протянула ребенка мужу.
Крестьянин взял его из ее рук, но едва он бросил на него взгляд, как плюнул три раза и отшвырнул его от себя.
— Ведь это же детеныш ведьмы! — воскликнул он. — Это не наше дитя!
Жена его все еще продолжала сидеть у обочины дороги. Соображала она туго и не могла сразу уяснить себе, что произошло.
— Что же ты сделал с ребенком?! — возмутилась она.
— Ты что, не видишь, что это чертенок? — спросил муж. — Когда наши кони понесли, поблизости проходили черти. Они украли нашего ребенка и оставили здесь одного из своих.
— Но где же теперь мой ребенок? — спросила жена.
— Он у чертей, — ответил муж.
Теперь дошла до крестьянки вся глубина их несчастья. Она побледнела, как при смерти, и муж подумал, что она тут же испустит дух.
— Наш ребенок не может быть далеко, — сказал он, пытаясь ее успокоить, — Мы должны пойти в лес и поискать его.
С этими словами привязал он свою лошадь к дереву и отправился в заросли. Жена было поднялась, чтобы последовать за ним, но заметила, что подменыш лежал в таком месте, где он мог в любой момент попасть под копыта лошадей, неспокойных от его близости. От одной мысли, что ей придется дотронуться до чертенка, ее бросило в дрожь, но она все же отнесла его немного дальше в сторону, где лошади не могли его достать.
— Вот погремушка, которую наш сын держал в руке, когда ты его потеряла, — крикнул крестьянин из лесу, — теперь я знаю, что на верном пути.
Жена поспешила за ним, и они зашли далеко в лес и все искали. Но не нашли ни ребенка, ни ведьмы, и, когда наступили сумерки, пришлось им вернуться к лошадям.
Жена плакала и ломала себе руки. Муж крепко сжимал зубы и не вымолвил ни слова в ее утешение. Он был из старого почтенного рода, который должен был исчезнуть, если бы не было сына. Теперь он шел, злясь на жену за то, что она позволила ребенку упасть на землю. «Ребенка-то она должна была держать крепче всего», — думал он. Но когда он увидел, как она расстроена, у него не хватило духу упрекнуть ее.
С помощью мужа крестьянка уже взобралась в седло, но тут подумала о подменыше.
— Что же нам делать с подменышем? — спросила она.
— Да, но куда же он девался? — поинтересовался муж.
— Он лежит там, под кустом.
— Ну что ж, ему там хорошо, — сказал крестьянин и горько рассмеялся.
— Мы ведь можем взять его с собой. Нельзя же оставить его лежать в лесу.
— Да, мы могли бы его взять, — сказал крестьянин и вставил ногу в стремя.
Жена его подумала, что, в сущности, он прав. Им совсем незачем брать детеныша ведьмы. Она тоже позволила лошади сделать несколько шагов, но вдруг поняла, что не сможет ехать дальше.
— Ведь это же в конце концов ребенок, — сказала она. — Я не могу допустить, чтобы он остался здесь на корм волкам. Ты должен мне его подать.
— Нет, этого уж я не сделаю, — ответил крестьянин. — Ему хорошо и там, где он лежит.
— Если ты не подашь мне его сейчас, я вернусь сюда вечером и заберу его, — сказала жена.
— Можно подумать, что черти не только украли моего ребенка, они еще и свели с ума мою жену, — пробормотал крестьянин.
Однако он все же поднял подменыша и подал его своей жене, потому что он очень ее любил и привык выполнять все ее желания.
На следующий день об этом несчастье узнала вся округа, и все мудрые и сведущие в этих делах люди поспешили на хутор, чтобы дать совет или порекомендовать что-нибудь.
— Если в дом попал подменыш, надо бить его толстой палкой, — сказала одна старуха.
— Зачем же обходиться с ним так жестоко? — спросила крестьянка. — Пусть он некрасив, но он ведь ничего плохого не сделал.
— Да, но если бить чертенка до крови, ведьма живо появится и заберет его. Я знаю многих, кто так вернул себе своих детей.
— Да, но эти дети были уже мертвы, — вставила другая старуха, и жена подумала про себя, что этот способ ей не подходит.
К вечеру, когда крестьянка посидела некоторое время в избе одна с подменышем, она так сильно затосковала по своему ребенку, что не знала, что и делать.
«Может, все же надо сделать, как мне посоветовали?» — думала она, но не могла решиться на это.
В этот момент в избу вошел муж, держа в руке палку. Он спросил, где подменыш. Жена поняла, что он хочет последовать совету мудрых женщин и побить детеныша ведьмы, чтобы вернуть своего сына.
«Ну что же, может, и хорошо, если он это сделает, — подумала она. — Я ведь так глупо устроена, что никогда не смогла бы побить невинное дитя».
Но не успел крестьянин ударить детеныша ведьмы, как бросилась жена к своему мужу и схватила его за руку.
— Нет, не бей его, не бей! — просила она.
— Ты, я вижу, не хочешь вернуть своего ребенка, не хочешь, — сказал муж и попробовал вырваться.
— Конечно же, я хочу вернуть его назад, — сказала жена, — но только не таким способом.
Крестьянин занес руку для нового удара, но жена его прикрыла собой ребенка, и удар пришелся по ней.
— Боже милостивый! — воскликнул муж. — Теперь я вижу, что ты делаешь все, чтобы наш ребенок остался у чертей на всю жизнь.
Он стоял не шевелясь и ждал, но жена продолжала лежать перед ним, защищая ребенка. Тогда он отбросил палку в сторону и вышел из избы, возмущенный и опечаленный. Позже он поразмыслил о том, почему он не сделал, как хотел, несмотря на сопротивление жены. В ней было что-то такое, чего он не смог преодолеть. Он не мог пойти против ее воли.
Так в грусти и печали прошло еще несколько дней. Любой матери тяжело потерять ребенка, но хуже всего получить взамен детеныша ведьмы. Он постоянно разжигает ее тоску и не дает ей успокоения.
— Не знаю, чем и кормить подменыша, — сказала однажды утром жена. — Он не хочет есть того, что я ему даю.
— Это и неудивительно, — сказал муж. — Разве ты не слыхала, что черти ничего не едят, кроме лягушек и мышей?
— Но ты ведь не можешь требовать, чтобы я пошла на болото и там доставала ему пищу, — возразила жена.
— Нет, я этого, конечно, не требую, — сказал муж. — Я думаю, лучше всего было бы, если б он подох от голода.
Целая неделя прошла, а крестьянка все не могла заставить детеныша ведьмы что-нибудь съесть. Она поставила вокруг него всякие вкусные блюда, но подменыш лишь скалил зубы и плевался, когда она пыталась уговорить его попробовать лакомства.
Однажды вечером, когда уже казалось, что подменыш вот-вот умрет от голода, в комнату вбежала кошка с мышью в зубах. Тут отняла крестьянка мышь у кошки и бросила ее подменышу, а сама быстро вышла из комнаты, чтобы не видеть, как тот ее ест.
Когда крестьянин заметил, что жена его и в самом деле стала собирать для подменыша лягушек и пауков, у него появилось к ней такое отвращение, что он больше не мог его скрывать. Он не мог заставить себя сказать ей ни одного приветливого слова. Но все же не утратила она еще своей былой власти над ним, и он не ушел из дому.
Но это было еще не все. Работники также начали проявлять непослушание и неуважение к своей хозяйке. Крестьянин не скрывал, что замечает это, и жена его поняла теперь, что если она и дальше станет защищать подменыша, то жизнь ее с каждым Божьим днем будет все тяжелей и тяжелей. Но такая уж у нее была натура, что, когда появлялся кто-нибудь, кого все ненавидели, она должна была напрячь все свои силы, но прийти этому несчастному на помощь. И чем больше приходилось ей страдать из-за подменыша, тем упорнее следила она за тем, чтобы никто не причинял ему какого-либо зла.
Однажды утром, несколько лет спустя, сидела крестьянка одна в своей избе и латала заплата за заплатой детскую одежонку. «Эх, — думала она во время шитья, — тяжело все время заботиться о чужом ребенке». Она шила и шила, но дыр было так много и были они такими большими, что при виде их на глаза ее навертывались слезы.
«Ведь я же знаю, — думала она, — что если б я чинила куртку моего собственного сына, не считала бы я дыры в ней».
«Но совсем другое дело с подменышем, — подумала крестьянка, увидев еще одну дыру. — Лучше всего завести бы мне его в лес, чтобы он не смог найти дороги домой, и оставить его там».
«И то правда, мне незачем так мучиться, стараясь избавиться от него, — подумала она через минуту. — Если б я только выпустила его из виду хоть на мгновение, он бы утонул в колодце или сгорел в очаге, или его укусила бы собака, или лошади залягали бы его. Да, очень просто можно было бы отделаться от него, такого злобного и отчаянного. На хуторе все его ненавидят, и если б я не спускала с него глаз, живо нашелся бы кто-нибудь, кто убрал бы его с дороги».
Она подошла и посмотрела на ребенка, спавшего в углу избы. Он вырос и стал еще некрасивее, чем когда она увидела его впервые. Рот вытянулся в какое-то рыло, брови стали, как две жесткие щетки, а тело было совсем коричневым.
«Латать твою одежду и охранять тебя — это еще ничего, — подумала она, — это самое малое, что мне приходится из-за тебя терпеть. Ведь я опротивела моему мужу, работники презирают меня, служанки надо мной смеются, кот, увидев меня, шипит, пес ворчит и скалит зубы, и виной всему этому — ты».
«Но то что люди и звери ненавидят меня, это я еще могу вынести, — вырвалось у нее. — Хуже всего, что каждый раз, как я тебя вижу, я все больше и больше тоскую по моему собственному сыну. Ах, моя золотинка, где же ты? Спишь ли ты, лежа на мху или валежнике, там, далеко у чертей?»
Дверь отворилась, и крестьянка поспешила назад к своему шитью. Вошел ее муж. Вид у него был довольный, и заговорил он с женой поласковее, чего с ним давно уже не случалось.
— Сегодня в селе ярмарка, — сказал он. — Что ты скажешь, если мы сходим туда?
Жена обрадовалась этому предложению и сказала, что охотно бы пошла с ним.
— Собирайся тогда как можно скорее! — сказал крестьянин. — Нам придется идти пешком, ведь наши лошади в поле. Но если мы пойдем через гору, мы попадем туда вовремя.
Вскоре стояла уже крестьянка на крыльце, нарядная, в своих лучших одеждах. Это было самое радостное событие за многие годы, и она совсем позабыла о детеныше ведьмы.
«Однако, — вдруг подумала она, — может, мой муж специально хочет спровадить меня, чтобы во время моего отсутствия работники могли насмерть забить подменыша?»
Она торопливо вошла в избу и вернулась с рослым малым на руках.
— Ты что, не можешь оставить его дома? — спросил муж, но не зло, а мягким голосом.
— Да, я не осмелюсь уйти от него, — ответила жена.
— Конечно, это твое дело, — сказал крестьянин, — но тебе ведь тяжело будет перенести этакую ношу через гору.
Они отправились в путь, который оказался нелегким, так как шел круто вверх. Им надо было взобраться на самую вершину горы, откуда дорога поворачивала к селу.
Жена наконец так устала, что едва могла передвигать ноги. Раз за разом пыталась она уговорить этого здорового парня идти самостоятельно, но он никак не хотел.
Муж был очень доволен и так заботлив, как не бывал с того момента, когда они потеряли своего ребенка.
— Дай теперь мне немного понести подменыша, — попросил он.
— Да нет, я еще могу, — сказала жена, — я не хочу обременять тебя этим чертенком.
— Зачем же тебе одной мучиться? — сказал муж и взял у нее подменыша.
К тому моменту подошли они к самому трудному участку пути. Осыпающаяся и скользкая, пролегала тропа у самого края крутого обрыва, и была она такой узкой, что едва хватало места, куда поставить ногу. Жена шла сзади и вдруг испугалась за мужа, несущего ребенка.
— Иди здесь помедленней! — крикнула она, подумав, что он идет слишком уж быстро и неосторожно. И тут он оступился и чуть не уронил ребенка в пропасть.
«Если б подменыш все же упал, мы бы навсегда от него отделались», — подумала она. И в то же время поняла, что муж с самого начала намеревался бросить подменыша в пропасть, а потом сделать вид, что это вышло нечаянно.
«Да-да, — думала она, — это так. Он все это подстроил, чтобы отправить подменыша на тот свет и чтобы я не заметила, что он сделал это нарочно. Эх, лучше бы я ему позволила сделать так, как он хочет!»
Крестьянин снова споткнулся о камень, и снова подменыш чуть не выскользнул из его рук.
— Дай мне ребенка! Ты упадешь с ним, — потребовала жена.
— Нет, — ответил муж, — я буду осторожен.
В этот момент оступился он в третий раз. Он выбросил руки вперед, чтобы ухватиться за ветвь дерева, и выронил ребенка. Жена шла за ним по пятам и, хоть и сказала она себе, что было бы неплохо избавиться от подменыша, бросилась вперед, схватила детеныша за край одежды и втащила его на тропу.
Тут муж обернулся к ней. Лицо его исказилось и стало некрасивым.
— Ты была не столь проворна в лесу, когда уронила нашего ребенка! — разгневанно сказал он.
Жена ничего ему не ответила. Она расстроилась оттого, что приветливость мужа оказалась притворной, и заплакала.
— Ну чего ты ревешь? — грубо спросил он. — Ничего такого уж страшного не случилось бы, если б я выронил подменыша. Пойдем, а то опоздаем!
— Ты знаешь, у меня нет никакого желания идти на ярмарку, — сказала жена.
— Да и у меня пропала охота, — согласился с ней муж.
По дороге домой шел он и спрашивал себя, сколько еще он будет ходить на поводу у жены. Если он сейчас силой отнимет у нее подменыша, может, все снова будет хорошо у них, думал он.
Только он хотел было начать борьбу с ней за ребенка, как встретил ее взгляд, остановившийся на нем, взгляд грустный и испуганный. Ради нее сдержался он еще раз, и все осталось по-прежнему.
Прошло еще несколько лет, и одной летней ночью случился на хуторе пожар. Когда люди проснулись, изба и людская были полны дыма, а чердак был весь объят пламенем. Нечего было и думать, чтобы потушить пожар или спасти что-нибудь.
Крестьянин стоял во дворе и смотрел на свой пылающий дом.
— Одно хотел бы я знать, — промолвил он, — кто навлек на меня это несчастье.
— Да уж кто, как не подменыш? — сказал один из работников. — Давно уже собирает он щепки и солому и поджигает их на дворе и в избе
— Вчера натаскал он на чердак кучу сухих веток, — сказала одна служанка, — и уже поджигал их, когда я его увидала.
— Зато он поджег их сегодня поздно вечером, — сказал работник. — Можете быть уверены, это он принес вам несчастье.
— Хоть бы он сгорел там внутри, — сказал крестьянин, — мне бы не жалко было и моей старой избы!
Лишь только он это сказал, как из избы выбежала его жена, волоча за собой ребенка. Крестьянин бросился к ней, вырвал у нее подменыша, высоко поднял его на руках и бросил назад в дом.
В это время из крыши и окон вырвалось пламя. Жар стоял ужасный. Какое-то мгновение жена смотрела на мужа, мертвенно-бледная от ужаса. Потом она повернулась и бросилась в дом за ребенком.
— Чтоб ты сгорела вместе с ним! — крикнул крестьянин ей вслед.
Но она все же вернулась, и подменыш был с ней. Она сильно обожгла себе руки и опалила волосы. Когда она вышла во двор, никто не сказал ей ни слова. Она пошла к колодцу, затушила несколько тлеющих мест на подоле своей юбки и села, привалившись спиной к срубу колодца. Детеныш ведьмы лежал у нее на коленях и вскоре уснул, а она продолжала сидеть, прямая, не смыкая глаз, и лишь печально смотрела прямо перед собой. Множество людей пробежало мимо нее, торопясь к горящему дому, но никто не сказал ей ни слова. Должно быть, она казалась такой страшной и отталкивающей на вид, что никто не осмеливался к ней приблизиться.
На рассвете, когда дом сгорел уже дотла, к ней подошел муж.
— Я больше не могу этого выносить, — сказал он. — Ты знаешь, что я неохотно ухожу от тебя, но я не хочу жить вместе с нечистью. Я ухожу сейчас и никогда не вернусь назад.
Когда жена услышала эти слова и увидела, что муж ее повернулся и пошел, ей показалось, что внутри у нее что-то оборвалось. Ей хотелось броситься за ним, но подменыш тяжело оттягивал ей колени. У нее не было сил сбросить его, и она осталась сидеть.
Крестьянин направился прямо к лесу, думая про себя, что идет этой дорогой в последний раз. Но прежде чем он успел подняться на холм, он увидел бегущего ему навстречу мальчугана. Мальчик был красивым и стройным, как молодое деревце. Волосы его были мягкими, как шелк, а глаза светились, как сталь.
— Эх, таким был бы мой сын, если б я его не потерял! — сказал крестьянин. — Таким был бы мой наследник. Не то что черная нечисть, которую моя жена притащила домой!
— Добрый день! — поздоровался крестьянин. — Куда ты держишь путь?
— Здравствуй и ты! — сказал мальчик. — Если ты угадаешь, кто я такой, узнаешь ты и куда я иду.
Услышав его голос, крестьянин побледнел.
— Ты говоришь, как говорят в наших краях, — сказал он. — Если бы мой сын не был сейчас у чертей, я бы сказал, что ты — мой сын.
— Ну что ж, ты верно угадал, отец, — сказал мальчик и засмеялся. — А коли ты правильно угадал, знай, что я иду к моей матери.
— Тебе незачем идти к матери, — сказал крестьянин. — И ты, и я ей безразличны. В сердце ее нет места ни для кого, кроме большого черного детеныша ведьмы.
— Неужто это так, отец? — сказал мальчуган и глубоко заглянул ему в глаза. — Тогда, пожалуй, мне лучше остаться пока с тобой.
Крестьянин был так рад сыну, что на глазах его чуть не показались слезы.
— Да, будь только со мной! — сказал он, беря мальчика на руки и высоко поднимая его в воздух.
Он так боялся еще раз потерять его, что пошел дальше, сжимая ребенка в своих объятиях.
Когда они прошли немного, мальчик начал разговор с отцом.
— Хорошо, что ты несешь меня не так плохо, как нес подменыша, — сказал он.
— О чем ты говоришь? — спросил крестьянин.
— Да о том. что ведьма шла по другую сторону пропасти, неся меня на руках, и каждый раз, как ты оступался и терял подменыша, она также падала со мной.
— Так ты говоришь, что вы шли по другую сторону пропасти? — переспросил крестьянин и задумался.
— Никогда мне не было так страшно, — сказал мальчик. — Когда ты бросил ребенка ведьмы в пропасть, ведьма хотела меня тоже бросить. Если бы не мать…
Крестьянин пошел теперь помедленнее и начал расспрашивать сына:
— Расскажи мне, как тебе жилось у чертей.
— Подчас могло быть и плохо, — сказал мальчик, но только мать хорошо обходилась с подменышем, и ведьма тоже была добра ко мне.
— Она била тебя? — спросил крестьянин.
— Не чаще, чем ты бил ее ребенка.
— А что ты ел? — продолжал спрашивать отец.
— Каждый раз, когда мать давала детенышу ведьмы лягушек и мышей, я получал хлеб с маслом. Но когда вы ставили перед ним хлеб и мясо, ведьма угощала меня репейником и змеями. Первую неделю я чуть не помирал с голоду. Если бы не мать…
Когда мальчик рассказал об этом, крестьянин круто повернул и быстро зашагал вниз, по направлению к долине.
— Я не знаю почему, — сказал отец, — но мне кажется, что от тебя пахнет гарью.
— Да это и не удивительно, — сказал мальчик. — Прошлой ночью меня бросили в огонь, когда ты швырнул ребенка ведьмы в горящий дом. Если бы не мать…
Крестьянин шел теперь очень быстро, почти бежал, но вдруг остановился.
— А теперь ты должен мне сказать, как это случилось, что черти тебя отпустили, — сказал он.
— Когда мать принесла в жертву то, что ей было всего дороже в жизни, потеряли черти свою власть надо мной и отпустили меня, — ответил сын.
— Она пожертвовала тем, что было ей дороже жизни? — переспросил отец.
— Да, это когда она позволила тебе уйти, чтобы самой остаться с подменышем.
Крестьянка по-прежнему сидела на том же месте у колодца. Она не спала, но словно окаменела. Она была не в состоянии пошевельнуться и не замечала, что вокруг нее происходило. И тут она услыхала голос мужа, зовущий ее издалека. Сердце ее снова начало биться. К ней возвращалась жизнь. Она открыла глаза и посмотрела вокруг, словно со сна. Стоял ясный день, светило солнце, пускал трели жаворонок. Казалось невозможным, чтобы в такой прекрасный день продолжалось ее несчастье. Потом она увидела обуглившиеся бревна, лежавшие повсюду, и толпу людей с черными от сажи руками и разгоряченными лицами.
И тогда поняла она, что проснулась для еще более печальной жизни, чем прежде, хотя чувство, что ее страдания закончились, не оставило ее. Она поискала глазами подменыша. Его не было на ее коленях, как и нигде поблизости. Если бы все оставалось по-прежнему, она вскочила бы на ноги и начала бы его искать, но теперь она почему-то чувствовала, что в этом нет необходимости.
И снова она услышала, как со стороны леса ее зовет муж. Он спустился по узенькой тропинке во двор, и все, кто помогал тушить пожар, сбежались к нему и обступили его, и теперь она не могла его видеть. Она лишь слышала, что он все выкрикивает ее имя, будто она, как и все остальные, должна была поспешать ему на встречу.
Голос его нес известие, предвещавшее большую радость, но крестьянка продолжала сидеть неподвижно. Она не смела пошевелиться. Наконец толпа окружила ее, и муж, отделившись от других, подошел к ней, держа за руку прекрасного ребенка.
— Вот он, наш сын! Он вернулся к нам, — сказал крестьянин, — и это тебе, тебе и никому другому он обязан своим спасением!
