Эту фразу я услышала на собачьей площадке и даже обернулась. От природы я не любопытна, стараюсь не лезть в дела других людей и крайне благодарна им, когда они не лезут в мои. Но тут не удержалась: уж слишком странно прозвучала эта фраза.
Оказалось, что девушка ответила так на замечание кинолога. С кинологом занималась не её любимица – черная дворняга в яркой шлейке с одним стоячим ухом и обрубком хвоста.
Кинолог занимался с агрессивной таксой. А чёрная дворняга носилась по площадке, заражая остальных четвероногих своей энергией и радостью, лаяла, прыгала на свою хозяйку, заполошно облизывая ей руки. А та приседала на корточки и обнимала свою любимицу, гладила и что-то приговаривала.
Собака никого не задирала, ни к кому не приставала, эти двое вообще никого не замечали. И чем именно они помешали кинологу, занимавшемуся с агрессивной таксой, и что он сказал, я не знаю. Но, ответив, девушка медленно пошла с площадки, увлекая за собой свою собаку. С минуту я наблюдала за ними, а в голове крутился её ответ, поразивший меня прямотой и откровенностью.
Прибавив шаг, я догнала эту пару и спросила у девушки, почему она так ответила. Без вызова, без высокомерия, от души и с любовью, но так категорично…
— Потому что так считаю, – пожала она плечами.
Мы познакомились. Вышли с площадки на опушку леса и спустили с поводков наших собак. Какое-то время молча наблюдали за их игрой – они неплохо поладили, несмотря на ершистый характер моего дворянина.
—Я почти месяц не решалась забрать собаку с улицы, – первой заговорила Оля. – Симпатичную, на тонких высоких лапках, черненькую как ночь. Фантазия у меня бедная, так и звала ее Ночкой. Стала подкармливать, как шла на работу мимо той стройки и когда шла обратно. Она быстро научилась меня узнавать, ждала, встречала, вылезая из-под забора. День шел за днем, середина осени, становилось холоднее.
И однажды я вдруг подумала: а почему я не забираю её? Что мне мешает? Живу одна в бабушкиной квартире. Меня так обрадовала эта мысль, на душе потеплело и я стала готовить Ночке сюрприз: каждый день я что-то покупала: лежанку, мисочки, шлейку, поводок… Каждую встречу я гладила её и обещала: «Скоро ты станешь самой счастливой собакой на свете!» Последним аккордом счастья стали игрушки – и мягкие, и резиновые, и хрустящие. На следующий день я шла в приподнятом настроении на работу, предвкушая, как заберу свою Ночку на обратном пути. Домой, навсегда.
Но ты представить себе не можешь, в каком шоке я застыла, увидев, что забора нет! Стройка закончилась! Собака тоже исчезла! Я не верила своим глазам… Я бросилась искать хоть кого-то, нашла какого-то рабочего, он ничего не знал, другой — тоже. Я бегала возле выстроенного магазина как идиотка, с вытаращенными глазами. Но никто ничего не знал о собаке. А потом до меня дошло, что я опоздала на работу…
Обошлось только потому, что, влетев в двери, я разревелась и никак не могла успокоиться. Первой ко мне выскочила наша бухгалтер, завела в туалет, заставила умыться, а потом увела к себе в кабинет и напоила водой. Но я ничего ей не рассказала –в тот день она так и не узнала, что случилось. Я боялась, что меня не поймут. Ни с кем из сотрудников у меня не было теплых отношений.
Дома у меня всё валилось из рук, а на глаза сразу наворачивались слёзы, едва в поле зрения попадал «уголок счастья» моей несостоявшейся собаки. Зачем я столько ждала?! Ну почему я сразу не забрала её, для чего хотела всей этой помпы?! Торопитесь делать добро, вот уж верно сказано! Нельзя решать делать добро. Его просто нужно делать. Сразу. Немедленно...
Прошел день, второй, я ещё надеялась на чудо, надеялась, что она вернется… Но её не было. На третий день я не выдержала. Сама зашла в кабинет бухгалтера и всё ей рассказала. Не знаю, почему. Мне нужно было хоть кому-то это сказать, пусть даже и не поняли бы меня. Но едва я замолчала, она вдруг спросила:
— А ты в отлове не была? Скорее всего, собак со стройки забрали в отлов.
Я не знала, что это и где это, но быстро узнала. После работы взяла такси и метнулась туда. Ох, сколько же их там, бедных! В клетках сидят кучей, почти один на другом… Вонь, лай, скулеж, вой, а я металась от клетки к клетке и звала её, но это было все равно что кричать при урагане.
Зашли какие-то женщины, поругались с местными работниками, уточнили, где новенькие. Снова поругались и прошли к двум клеткам, стоявшим прямо у забора. Собак там было меньше и вели они себя как-то зашуганно – жались по углам. Я поспешила туда – а вдруг моя Ночка именно там, ведь прошло всего четыре дня.
Я едва узнала её в тощем, забившемся в угол существе, ужасно испуганном, с небольшой ранкой возле ушка.
— Ночка! – завизжала я вне себя от радости, а она затряслась ещё сильнее и прямо влипла в пол.
— Ноченька, малышка...! – я опять начала реветь и полезла было в клетку, но одна из женщин отстранила меня со словами «Грязная вся будешь» и зашла туда сама.
Словно перышко она подхватила мою собаку и вынесла. Я прижала её к себе крепко-крепко, она тряслась всем телом, а я ревела и ревела, уткнувшись в ее дрожащую головёнку.
Такси я так и не смогла вызвать – никто просто не поехал на этот вызов. Но ничто уже не могло мне испортить настроение. Я шла пешком около часа словно в эйфории, неся на руках мою Ночку, и не чувствовала ее веса. Это так странно. Ведь на следующий день в ветклинике её взвесили – 16 кг. У неё оказался сломан хвостик, побиты задние лапки и во все ушко разлилась гематома – прямо подушка такая висела вместо ушка. Не знаю, что с ней случилось, но главное, что она теперь со мной…
Оля окликнула Ночку, та подбежала и вновь прыгнула на нее, потянулась лизнуть. Девушка присела и обняла собаку. А я стояла и молча смотрела на них, под впечатлением от ее рассказа.
— Они так мало живут – так мало! – прошептала Оля, гладя бархатную черную голову с двумя разными ушками. – Их можно только жалеть, любить и баловать... Люблю и буду баловать!..
