Жара стояла страшная. По пыльным улицам мело тополиной поземкой. Над раскаленным асфальтом дрожал воздух и казалось вот-вот пойдут караваны верблюдов и в полуденном мареве возникнут миражи.
В такую погоду хорошо сидеть в тени деревьев, у какого-нибудь водоема и потягивая из запотевшего стакана жмурится на зеркальный блеск воды.
Не случилось. Субботние планы трех десятков людей умерли внезапно, вместе с Володей. Такая выходка жизнерадостного балагура шокировала друзей.
Пробираться пришлось петляя между могилами, путаясь в оградках, скамейках и памятниках, путь к конечной цели походил на лабиринт. Высокие деревья переплетались наверху густыми кронами отчего яркий солнечный свет не проникал вниз, не бил в глаза, а лишь мелькал где-то в отдалении. Совсем рядом, чуть в стороне, текла жизнь большого города, но сюда долетали лишь отдельные звуки. Старое кладбище с трудом вмещало столько народа. Уже раздали и зажгли свечи, но их слабые огоньки терялись в ясном великолепии летнего дня.
Две женщины одного роста и возраста, и даже похожие друг на друга, стояли у гроба. Одна в черном брючном костюме и темных очках тихо распоряжалась на счет похорон. На ее лице читалась сдержанная деловитость. Она поддерживала вторую за плечи, что-то шептала ей, протягивала платок. Та едва разлепляла опухшие веки и смотрела вокруг непонимающими глазами.
Сухонький священник тонким голосом читал молитвы, ему вторили трое певчих. Неторопливый обряд дал время для разговоров.
— Ритка молодец, держится.
— Это точно. Она все и организовала. Кто бы мог подумать: тридцать восемь!
Ни у кого в голове не укладывалось невозможное: Володька, весельчак и балагур, лежал сейчас в лакированном дереве, а сухонький священник раза в два старше его тянул что-то заунывное и распространял вокруг запах ладана.
— Как случилось-то?
— Люба вернулась после работы, а он уже посинел. Инфаркт. Скорую вызвала, а до больницы не довезли.
— Как она?
— На таблетках. Ритка, молодец, за ней присматривает.
— Рита да. Деловая. Не знаешь, у нее есть кто?
— Не в курсе. Как они с Вовкой развелись, так я с ней и не виделся. Совсем, кстати, не изменилась.
— Железная леди.
— Точно. Обзвонила всех, похороны организовала. Люба не при делах.
— Сколько они женаты? Год?
— Да... Обидно. Только жить начал.
Где то вверху, скрытые зеленью деревьев заливисто щебетали птицы. Их беззаботная радость говорила о жизни простой и безмятежной. И нелепо и неуместно выглядела свежая могила, зажатая между двумя оградами.
Крышка гроба стояла, опираясь на ограду соседней могилы, ржавая решетка касалась лакированного дерева. Рита нахмурилась.
«Не поцарапали бы. Столько денег заплатила, можно и поаккуратнее.»
Ее задевало что Володю похоронят в потертом гробу. Думала она и о том что правильно обо всем позаботилась. Похороны выходили достойными. Даже эта дурочка, Вовкина жена, не рыдала больше. Рита терпеть не могла сцен. Любочку накачали успокоительным прямо с утра и теперь она стояла у гроба как манекен, время от времени пытаясь завалиться в обморок. Рита держала наготове ампулу нашатыря. Завернув в носовой платок, пару раз уже подносила его к носу Любочки, когда у той начинали закатываться глаза, потом и вовсе отдала ей платок.
«Эта размазня может все испортить. Если бы не я, и зарыла бы Вовку кое-как. Неизвестно где.»
Рита цепко оглядела присутствующих. Все как положено: в первых рядах коллеги и деловые партнеры. Потом друзья, одноклассники и в конце совсем уж простые мужички — туристы, рыбаки и прочие работяги. Их Рита не знала.
«Пьют, наверное будь здоров. Зря только коньяк покупала, таким водки — за глаза. Хорошо что поминки в кафе. Нечего приглашать таких в квартиру.»
Рита глянула на старика в джинсах и клетчатой рубахе и вдруг узнала в нем учителя из их с Вовкой школы. Мужчина перекрестился, незаметно смахнул слезу. Двадцать лет назад, на выпускном, он читал им стихи: «С любимыми не расставайтесь...» И Володя обнимал Риту за плечи, — «Не расстанемся, Пал Палыч. Будем жить долго и счастливо и умрем в один день!» Тогда они верили в это.
Рите отвела взгляд и стала думать о делах. Приглашенный юрист уже все разъяснил, но оставались еще скользкие моменты.
«Ну почему скользкие? Юридически эта квартира — моя. То, что Вовка жил там — моя добрая воля. Почему вдруг я что-то ей должна? До сорока дней поживет, а дальше — пусть сама думает.»
Рита уговаривала свою совесть:
«Даже если посчитать: и морг, и гроб, и транспорт, и отпевание оплатила я. Поминки, зал на тридцать человек, закуску коньяк. А место на кладбище? Любочка палец о палец не ударила, а еще вдова. И что он в ней нашел? Медсестра, на пару лет моложе самого Вовки»
Священник закончил и отошел в сторону. Началось прощание, выстроилась длинная очередь. Володя лежал непривычно торжественный и тихий. Прощались с Володей, потом подходили сперва к Рите, потом к Любе. Они стояли рядом. Две жены. Смерть соединила их, поставила в один ряд.
Стали бросать землю. Люба пошатнулась, платок выскользнул из ее безвольных пальцев и белой птицей спланировал на крышку гроба. Рита поморщилась.
«Дизайнерский платок. Жаль.»
После поминок Рита отвезла Любу домой, подниматься не стала, а сразу перешла к формальностям.
— Ты знаешь, что квартира принадлежит мне?
Люба кивнула.
— Сколько тебе надо времени, чтобы решить свои дела? Месяц хватит? Свою комнату ты кажется сдаешь?
Люба снова кивнула. Рита вздохнула облегченно. Мысль, что придется выгонять Вовкину жену на улицу была бы невыносимой.
— Может тебе помочь расторгнуть контракт? У меня есть юристы.
Люба покачала головой. Бледное лицо, опухшие веки.
Рита смягчилась.
— Можешь пожить здесь до сорока дней, забирай что хочешь, хоть мебель выноси, я не претендую.
Люба смотрела безучастно.
Лето все добавляло и добавляло градуса. Уже неделю парило, но на ясном небе не было ни облачка.
Люба позвонила раньше назначенной даты. Сказала, что уезжает и просила забрать ключи.
— Это все? — удивилась Рита, оглядев вещи.
— Все.
Рите стало вдруг так неловко от этой одиноко стоящей сумки, что она спросила:
— Ты уже где-то устроилась?
— Поеду к своим, в деревню. Там больницу, наконец, открыли, работать буду. Я же медсестра.
Спокойное, безмятежное лицо Любы светилось радостью, словно именно она, а не Рита получила квартиру в центре города...
«Быстро же она утешилась» — сама Рита была сдержана в эмоциях, но ей было неприятно, что Люба так быстро забыла Володю. — «Сорока дней не прошло.»
Они обнялись неловко, вынужденно и Рита вдруг подумала: «Что-то она скрывает. Наверняка что-то увозит с собой.» Но проверять одинокую сумку было бы совсем позорно. К тому же официально Рите принадлежала квартира, а не вещи.
«Ладно, бог с ними. За сорок дней она могла и мебель вывезти, не стала же. Шмотки дело наживное. Душно. Как же душно.»
Рита прошлась по комнатам, распахивая дверцы шкафов, оглядывая содержимое хозяйским взглядом. Мелькнула мысль, что же Люба могла увезти? Все вроде на своих местах. Как было.
Рита вдруг остро вспомнила, как это было. Как они с Володей клеили именно эти обои: персиковые, с едва заметными золотыми розами. Вешали люстру. Выбирали занавески. Ругались и мирились. Принимали гостей и строили планы на будущее. Постоянно не хватало денег, но почему-то захлестывало огромное, необъяснимое счастье. Потом денег прибавилось, а счастье почему-то стало уменьшаться. А потом случился тот черный четверг. Вся страна узнала о дефолте, а Рита, что беременна. И ведь сделала всё быстро, по-тихому, но Володя все равно узнал.
— Зачем, Рита? Мы же хотели...
— Мы в долгах, какие дети? Что мы сможем дать им? Фирма вот-вот разорится, все, что наработали — рухнуло в один день. Какие сейчас дети?
— Дура ты, Ритка. Дура.
Больше Володя о детях не говорил. Они жили вместе, строили бизнес, но искренность и теплота в отношениях сменилась безразличием. Развод поставил точку, обнулил все прежние чувства. Последний год, когда Вовка женился, они вовсе не общались.
«Сколько же лет прошло с того дефолта? Уже бы в школу ходил.»
Фото Володи стояло на столе, напротив него — стакан с водой и кусок ржаного хлеба. Володя любил именно такой хлеб и не резал его, а отламывал от буханки. Володя на портрете улыбался так светло и радостно, что у Риты защемило сердце. Там, на кладбище, они хоронили лишь пустую оболочку, а здесь он был во всем. В углу у двери стояли удочки, Володина куртка висела на вешалке, его тапочки... В каждой вещи и даже в самом запахе квартиры был — он, живой и веселый. Казалось что все неправда, что выйдет он сейчас из комнаты и скажет:
— Ну, ты даешь, Ритка! Чтобы я и вдруг умер? Не дождетесь!
Ветки ударили в стекло от резкого порыва ветра. Рита вздрогнула, глянула в окно. Небо заволокло тучами.
«Наконец-то будет дождь. Такая жара...»
Рита налила себе коньяка и разложила на столе бумаги из корзины, куда Вовка всегда кидал чеки, квитанции и счета. Привычно разбирала их на оплаченные и неоплаченные, попутно сортируя по целевому назначению. Она уже дошла до середины, когда одна бумажка заставила ее остановиться. В колонтитуле стояло: Репродуктивный центр, а ниже — отчет о проделанных обследованиях, анализах и процедурах. Слова и цифры запрыгали у нее перед глазами.
Волна негодования захлестнула Риту, стало трудно дышать.
«Дура! Безмозглая дура! Что она может дать ребенку? Ни квартиры, ни условий»
Риту трясло. Она чувствовала себя ограбленной, разоренной и пустой.
«Почему она смогла? Почему она?»
За окном вдруг хлынуло, словно разом открылись небесные клапаны, и женщина тоже зарыдала. От горькой бессильной обиды. О том, что время нельзя повернуть и то, что потеряно — потеряно навсегда.
Автор: Светлана Нилова
