Свадьбу играли на Покров, да такую, что столы от блюд ломились — три дня пекли, варили, жарили — не хуже, чем у других. Почти вся деревня гуляла, и хоть у Селивановых дом большой, но под свадьбу клуб сняли, не каждый с таким размахом праздновал. Селивановы, Гришкины родители, сидели рядом с молодыми, довольно поглядывая на односельчан, поди-ка, переплюнь. И Заноза, Галька Занозова, мать Любаши, в своем лучшем платье и коралловых бусах лет на десять помолодела.
Только молодые не больно веселились, уткнулись в свои тарелки, словно не их свадьба, не им кричат «Горько» и желают, что обычно желают на свадьбах.
Соседки в кримпленовых платьях отплясывали под «Листья желтые», что кружились над городом. У них в селе о павших листьях вспоминали разве, когда мусор жгли да дворы мели, но песню знали многие и просили Ваньку, брата жениха, который отвечал за музыку, повторить.
Кто-то принес аккордеон, и с дальних столов потянули про рябину.
-Пойдем, потанцуем? — вдруг раздалось за спиной у невесты. Любаша побледнела, рядом стоял Михаил.
-Ишь, что удумал, — вмешалась Заноза, — невесту приглашать, она с женихом танцевать должна. — Новоиспеченная теща повернулась к Гришке: — Приглашай жених.
И они танцевали все под те же листья, Гришка неловко топтался на месте, наступая на подол кружевного платья.
На следующий день свадьба переместилась к Селивановым, хоть должны были у Занозы гулять, так принято, второй день в доме невесты. Но Занозу еще с вечера пришлось домой отвозить, на ногах она держаться не могла. Оказалось, что и к гостям была не готова, хоть и уверяла всех, что примет не хуже других. Пришлось Селивановым всю ночь доваривать и дожаривать, хорошо хоть с первого дня много еды осталось.
Свадьбу отыграли, молодым отвели комнату, и началась у них семейная жизнь, да только не заметно, что их это радовало.
Любаша и в невестах тихой была, а как замуж вышла, так и вовсе замкнулась, слова не скажет. Девчата на ферме расспрашивают, мол, как живется у Селивановых, а она лишь плечами пожимает.
А тут еще Мишка подкарауливать стал, зажмет и шепчет:
— Не могу без тебя, приходи на наше место, а не придешь, расскажу Гришке, почему ты с ним тогда, в кустах, чей грех хотела им прикрыть.
Вырвется Любаша, а бежать не знает куда — к Селивановым страшно, вдруг догадаются, к матери, а что к матери, она редко трезвой бывает.
Совсем извелась Любаша, ночами не спит, все вспоминает, как началось у нее с Михаилом, как в подушку плакала и бегала на речку, да духу не хватило. Одно дело себя, а другое младенчика. Пусть у него отец такой, так ведь мать она. А Мишка, когда о младенчике узнал, все уговаривал, мол, срок небольшой, никто и не догадается, чей он. В тот вечер в клубе все наливал Гришке, мужские разговоры с ним вел.
Гришка и пошел провожать, а Люба согласилась, пусть уж так, будет у ребенка семья, не как она – безотцовщина. Сама тогда на шею кинулась, и на беду или радость старуха Захарова в тот день козу свою по кустам искала. Наутро вся деревня знала, уже к вечеру Заноза к Селивановым пошла, и с порога заявила, что на Покров свадьбу сыграть должны. И завертелось: в город за платьем и фатой, за продуктами к знакомой в магазин райцентра.
Люба и Гриша послушно ездили за костюмом и посудой, лимонадом и селедкой, Люба не знала, радоваться или огорчаться, в эти дни она поняла, что никакого младенчика не будет.
В конце ноября Гришка пришел домой поздно. Мать накинулась, у тебя жена молодая, а ты на гулянках. Ничего не ответил матери, а на Любу взглянул так, что та поняла — он знает.
Ну что ж, может, и к лучшему, побросала в сумку свои вещи и хотела было уйти, но Гришка схватил за руку.
— К нему?
— К матери, нехорошо мы жизнь начали, прости.
— И что теперь, развод? Как людям в глаза смотреть будешь?
Люба пожала плечами.
— Любишь его?
— Нет, и не любила никогда. Боялась. Говорил, что мамку с фермы выгонит, если...
— Да кто он такой?
— А потом ошиблась я, Гриша, испугалась, что ребенок будет. К речке бегала, но не смогла. Хотела мамке уже рассказать, а он запретил. Он все подстроил в тот вечер, даже козу у Захаровой увел, знал, что та не уснет, будет всю ночь ее искать.
— А куда ребенок делся?
— Да не было его, так бывает. Пойду я, Гриша, не могу в глаза тебе смотреть.
Но он вдруг притянул ее к себе.
Утром старшие Селивановы перешептывались на кухне:
— Поладили, похоже, молодые, ишь как глаза горят.
Автор: Елена Гвозденко
