Бабушка Маруся протирала фотографии в рамочках.
Время в квартире, словно остановилось, застряло где-то там, в бабушкиной молодости. Стенка, словно со штампом «Сделано в СССР», такая как у всех в те далёкие социалистические времена. Несколько хрустальных ваз и узкие бокалы. Книги. Такие книги, страницы которых пахнут так, как ничто другое не пахнет! Чтивом пахнут – настоящим! Поймёт только тот, кто в те далекие времена жил, в очередь в библиотеке записывался, чтобы что-то «годное» прочитать.
Откроешь такую книгу бережно, проникновенно… и, наслаждаясь, внимаешь не только ее чудный волшебный запах, но с ним и извечные истины каждой благословенной страницы!
Потрёпанный диван. Старенький телевизор. Не цифровой. Тот ещё. Советский.
– Андрей Алексеевич, Алексей Андреевич… Муж и сынок мой – родные мои.
Бабушка утёрла ладошкой слёзы, бережно повесила фотографии на стенку.
Звонок в дверь был долгий, пронзительный и даже нахальный.
«Наверное, из домоуправления. Обычно это они так по-хозяйски звонят».
Бабушка Маруся, слегка переваливаясь, тихонько поковыляла к двери.
Вошедший в квартиру без приглашения бритоголовый мордоворот грубо отодвинул бабушку в сторону. Со знанием дела зорко оглядел «нищенскую» обстановку.
– Долги-то гасить, думаем или нет? И когда? А? – сквозь зубы недовольно процедил он.
– А ты, сынок, из какой организации будешь? Что за долги?
– Долги по кредиту – пятьдесят три тысячи! За Андреем Алексеевичем Титовым числятся.
– А-а-а… Понятно… Я вот… Вот, – бабушка тёрла ладошку. – Ты проходи. Давай, чайку поставлю.
– Какого чайку? Где Титов? Давайте деньги и свободны. Оба. Если неприятностей не хотите!
– А нет его. Да ты не стой на пороге-то, проходи.
– И где же он пропадает?
– Да, нет уж его, мил человек. Совсем нет… И никогда больше не будет.
– А ты его, бабулька, не скрывай. Долги надо гасить своевременно. Не ровен час, не меня к вам подошлют, а тех, кто покруче. Те даже и разговаривать с вами не станут. Заставят продать вашу халупу, если жизнь дорога, и дело с концом. А не согласитесь, так… о том лучше даже не думать… сами знаете, что будет. Давай-ка быстро мне его адресок! Быстро! Поняла?
– Чего ж не дать… Дам.
Бритоголовый приготовился записывать в телефон.
– Кладбище городское, участок № 38… Умер он. Понимаешь? Умер. Ты уж извини, сынок. Ты уж вышло.
Мордоворот сразу как-то сник, погрустнел и даже немного подобрел.
Потом они пили на кухне чай с пахучим вареньем.
Бабушка Маруся с какой-то материнской нежностью и состраданием смотрела на парня, который занял собой чуть ли не пол кухни.
Владимир, так звали коллектора, как-то успокоился на этой бедно обставленной, но такой чистенькой и уютной кухоньке.
Белые занавески мелко дрожали на летнем ветру. Самодельные занавески – из простыни. Они напомнили ему старый родительский дом – такой же нищенский и убогий, но до боли родной.
– Давай вот… со смородиновым листом чаёк попей, – бабушка заботливо до краёв налила еще чашку.
Володя расслабился, многолетняя накопленная усталость дала знать о себе, он мысленно улетал в далёкое детство.
Там его бабушка тоже заваривала ему чай с душицей. Он ел пышные и румяные бабушкины шаньги. А баба Аня, подперев подбородок, с любовью смотрела на него – будущую надежду и опору…
Но этого так и не случилось.
Трудным ребёнком был Володя. Трудным. А как иначе? Отца своего он не знал никогда. Мать гуляла и пила. Меняла мужиков. Меняла адреса. Может, и вспоминала иногда о Володе. А может, и нет. Так и сгинула. Даже на могилку не сходить – неизвестно, где захоронена.
А мальчик так и жил у бабушки Ани.
Она любила его. Заботилась. Дарила ему своё тепло. Шаньги пекла – это такие ватрушки с картошкой. Вкусные!.. Кажется, ничего вкуснее в жизни он не едал. Так вспоминал иногда Володя эти бабушкины шанежки.
А вскоре баба Аня умерла, и Володю определили в интернат…
Потом первая драка, первая отсидка… Вторая. Третья…
А в колонии – в колонии нужно быть зверем. Иначе сожрут тебя. Поэтому нужно жрать других… Все жрут… И в жизни тоже нужно быть зверем. Нужно. Рэкет. Бандитизм…
За большие габариты да за фамилию Медведко он и получил кличку – «Медведь».
– Эх, сынок, сынок… Бедный, ты, бедный… Как же тебя угораздило? – бабушка Маруся слушала Володину историю и осторожно трогала оскаленную пастью наколку на его руке.
В девяностые он бандитствовал. Как многие тогда. Семьёй так и не обзавёлся – некогда было да и не с руки.
Девяностые миновали, а Медведь остался совсем один.
После очередной отсидки дружки ему посоветовали пойти работать коллектором. Там почти все наши, сказали, все из бывших…
Большой разницы между былым рэкетом и своей новой работой он не увидел…
– Ещё чайку?.. – баба Маруся смотрела на него с такой бабьей горестью и жалостью…
– В другой раз, мать. В другой раз. Деньги ищи. Долг он и в Африке долг. Деда твоего нет. Теперь ты должна. Таков закон. Тут уж никуда не денешься. Поняла?
– Поняла, сынок. Поняла.
Бедно жили Титовы. Честно и бедно. Любили друг друга. Заботились друг о друге.
Но, что там пенсия двух бывших школьных учителей? На квартплату да на еду хватало. А что ещё нужно двум старикам?
А тут ломалась, как назло, стиральная машинка.
«Нет. Руками стирать ты не будешь. Новую купим», – сказал тогда муж.
На новую не хватало пяти тысяч. Вот в «Быстрые деньги» и обратились. Думали – отдадут – успеют. А тут Маруся в больницу слегла. Все деньги на лекарства шли – до копеечки. Бесплатно ведь никто не даст. А медицина что? Да то же самое. И за неё уж давно платят. И потекли, побежали проценты. Долг за двадцать пять тысяч перевалил. А потом и за пятьдесят…
«Маруся, не переживай, отдадим, – дед Андрей разглядывал письменные угрозы коллекторов. – Просто нужно с ними договориться – по частям отдадим».
Договориться не получилось. Деда просто послали. А долг продолжал расти.
Давно они отдали и пять, и двадцать пять, а всё оставались должны и должны…
И вот дед Андрей не выдержал этой гонки – умер, а долг так и остался.
На две-то пенсии они ещё как-то выживали. А попробуй на одну выжить. Ещё и обязательные лекарства каждый день.
«А нужны ли они? И зачем она мне нужна – такая жизнь? Без лекарств-то быстрее к своим отойду. Ждут и Андрей и Алёшенька – сынок. Ждут».
Бабушка Маруся решила отказаться от лекарств. Но это всего по три тысячи в месяц. Где же ещё пятьдесят тысяч взять? Вазочки хрустальные да фужеры соседке продала. Ещё две тысячи. А книги – драгоценность наша – сейчас никому не нужны оказались.
Володя вновь пришел.
– Баб Марусь, а что одна-то совсем? Детки-то твои где? Неужто не помогают? – Володя опять пил у нее чай с домашними пирожками с капустой.
Он только что получил от Маруси пять тысяч в счёт долга.
«Начальство опять будет не довольно. Скажет, что плохо выколачиваешь. Надавить нормально не можешь. А на кого давить? Что у неё брать-то? Жизнь?! Так сама скоро помрёт. В чём только душа держится?»
– Были детки, – глаза Маруси погасли, тёмными стали совсем. – Алёша, сынок. Нет его больше. Убили.
Маруся уткнулась взглядом в пол.
– Давно?
– В 1988 ещё. Он спортсмен у меня. Сам в Афганистан попросился. Мы его хорошо воспитали. Честным, добрым, порядочным. Отслужил. Вернулся. Две недельки только и побыл дома. А потом… Паренька на улице избивали. Алёшка вступился. Паренёк убежал – вернулся с милицией. А Алёшеньку моего уже зарезали. Так и не нашли никого…
– Почему не нашли?
– Да разве сейчас это важно. Нашли – не нашли. Наказали – не наказали. Сына мне этим уже не вернёшь. Ты давай, снимай рубашку. Зашью. Дырка у тебя. Видишь…
Через пятнадцать минут Маруся протянула ему аккуратно зашитую рубашку.
– Надо же, совсем не заметно, – удивился Володя.
А этой ночью приснилась ему его баба Аня у могилки своей.
Она грустно улыбалась, молчала и только головой скорбно покачивала.
Могилка ее безнадёжно заросла травой. Оградка покосилась. Но фотографию ещё можно было рассмотреть. И буквы под фотографией: Медведко Анна Трофимовна.
– Прости!.. Прости меня, баба Аня!.. Бога ради, прости!.. – взмолился Володя.
К горлу подкатил жгучий комок, и слезы хлынули из глаз его.
«Сколько лет он здесь не бывал?»
– Прости за всех и за все, что я наделал, натворил. И за бабу Марусю прости… Ой, прости меня проклятого…
Кивнула ему баба Аня и дымкой исчезла в ветвях березок.
Неумело положил он цветы на могилку. Стал бережно протирать фотографию…
А с той фотографии все так же любяще, но только очень печально смотрела на него бабушка Аня.
Проснулся Володя весь в слезах среди ночи, да так и не смог уже больше уснуть…
Утром рано сидел он уж на скамейке возле прибранной могилки.
Вспоминал. Ведь никто кроме бабы Ани его не любил по-настоящему. И он никого не любил. Перед глазами проплывала вереница женщин. Имён их он даже не помнил…
– Баб Ань, мне ведь даже и поговорить-то по душам не с кем. А так захотелось хоть раз в жизни высказаться, выкричать всю свою жизнь пустую и боль. И чтобы хоть кто-то, как ты, сидел бы напротив, подперев кулачком щечки, и с жалостью по-матерински смотрел на меня. И я бы знал: не осудит, поймёт, выслушает. Потому что любит…
Он долго звонил и стучал в дверь бабы Маруси.
Вышла соседка.
– Нет её. Опоздал.
– Как опоздал!..
– Да погоди ты — не переживай – жива она! На скорой увезли. Вчера ещё.
В больнице доктор строго спросил:
– Вы ей кто будете?
– Родственник. Племянник. Троюродный. Я вот только что приехал ее навестить. Издалека.
– Озверели совсем эти коллекторы. Как будто у самих матерей не было. Ей лекарство каждый день принимать нужно. А она все деньги этим бандитам безропотно отдает. Кое-как откачали. Выпишу вам пропуск. Навешайте бабушку. Только волноваться ей нельзя.
Баба Маруся лежала под капельницей, прикрыв полупрозрачные веки.
– Вот лекарство тебе принёс и апельсины, – Володя поставил пакет на тумбочку. – Чего разболелась? Поправляйся. Выпишут – я тебя сам домой отвезу. А за долг не переживай. Я с начальством договорюсь. Спишут тебе долг. Считай, что нет его у тебя больше. И вообще, я тебя, родная, больше никому в обиду не дам.
– Спасибо, сынок, – благодарно улыбнулась баба Маруся.
– Ты за чей счёт жируешь, гнида?! За счет стариков и нищих?! Не должна она тебе больше! Ни копейки не должна! – полчаса спустя выговаривал Володя начальнику. – Оставь её в покое! Я тебя за бабушку Марусю!.. Да я тебе за неё сам башку оторву! За бабу
Марусю – лично оторву! Мне терять нечего! И остальным передай!.. Понял меня!!!
– Я-то понял, – пряча глаза, испуганно ответил начальник. – Черт с тобой и твоей бабкой. Только знай – ты уволен!
– Конечно, уволен… – зло ухмыльнувшись, гордо ответил Володя и с яростью пнул ногой ненавистную дверь своей, теперь уже бывшей конторы.
Автор: Лариса Березина
