Мы с мамой в детстве ходили навещать одну слепую старушку. Тогда врачи навещали пациентов на дому — это было нормально. Мама была хирургом-офтальмологом. Она спасала глаз старушке — остатки зрения. И по выходным иногда заходила к своей пациентке; ну, и меня брала с собой. И ещё брала с собой разное угощение.
Тогда продуктов было мало; конфеты, котлеты, кусочек колбасы, сыр, масло, печенье — всё простое, все тогда так жили. Кроме старушки — она совсем бедная была. С мизерной пенсией — у неё не было трудового стажа.
Она была из «бывших»; из дворян. Совсем хрупкая, как стеклянная; почти прозрачная слепая старушка. Она жила вместе с родственниками; но отдельно питалась.
Я не понимала в детстве всех этих сложных отношений. Но прекрасно понимала, что про нас говорят. Про меня, про маму и про продукты, которая мама выкладывала на кухне — там в углу стоял крошечный старушкин холодильник «Юрюзань», — я умела читать уже. Мама выкладывала молоко в бутылке; и тётя в халате громким шёпотом сообщала лысому дяде: «молоко притащили. Наверное, прокисло, вот и принесли!».
Мама выкладывала курицу; и тётя комментировала: «курицу принесли. Тухлую. Сами есть не стали и принесли!». А про шоколадные конфетки сообщалось, что у врачей шкафы ломятся от конфет. Вот они заплесневелые конфеты и раздают. Взяточники. И про лекарства тоже комментировали так: это краденые лекарства. Украли и принесли. Или бесполезные; которые не помогают. Ненужные...
И моя красивая мама, острая на язык, ничего на этот ядовитый шепот не отвечала. Молчала спокойно. И просила старушку сесть ближе к свету, закапывала ей лекарство и только с ней разговаривала. И кивала, давала рекомендации, советовала...
Словно родственников не было. И ещё иногда приносила святую воду — мама у меня верующая была. И родственники злобно шептали, что такому человеку нельзя быть советским врачом. Про воду они почему-то боялись плохое говорить...
Я ещё маленькой запомнила, как ненавистно иным чужое добро. Как оно злит и заставляет бесноваться. Как злые хотят обесценить все, что мы даём и чем делимся. А когда не получается — хотят обесценить нас.
Старушку было очень жалко; очень. А по маме я очень тоскую — ее два года нет на свете. Но она меня многому научила. Правильно реагировать на злой шёпот — иногда никак не реагировать. Просто делать своё дело.
А Бог всех рассудит, как тихо говорила старушка. Все там будем. Но пока мы здесь — лучше печеньем угощать, чем изнывать от злости и ругать чужое добро...
Автор: Анна Кирьянова
