Хозяин умер весной. Старый дом оказался никому не нужен (хотя родня у хозяина была) и стоял всё лето, тоскливо глядя запыленными окнами на окружающий его мир. Никто не замечал, что иногда, чаще по вечерам, в окне появлялась лохматая голова и провожала проходящих мимо людей жёлтыми грустными глазами.
Домовой всё лето охранял пустой дом, скучал, вспоминал своего старенького, молчаливого хозяина. Неслышно ходил по комнатам, поправлял скатерть на столе и плюшевое покрывалко на диване. Ночью выходил во двор посмотреть на луну и подышать воздухом, наполненным ароматом трав. Когда отцветали одуванчики, домовой, нечаянно вдохнув пушинки, чихал в свои маленькие тёплые ладошки и смеялся.
Осенью, когда стало холодать, домовой сшил себе из старого хозяйского одеялка что-то наподобие пальто, обматывал шею толстым колючим шарфом и сидел так на холодной печке, вспоминая, как хозяин жарко натапливал эту печь зимними вечерами, как аппетитно булькали в голубой кастрюльке наваристые щи, как вкусно пах свежезавареный чай в большом, с сиреневыми ирисами на боках, чайнике.
Хозяин был нелюдим, не завёл себе ни собачку, ни кота и домовой сожалел об этом: сейчас бы можно было прижаться к теплому и живому и пожаловаться на жизнь...
... Я шла зимним морозным вечером к себе домой. В нескольких домах приветливо светились окна, из печных труб струился белый дымок. Но были и пустые, нежилые домишки, окна которых уже навряд ли когда-нибудь откроются, чтобы впустить свежий воздух и солнечный свет.
Этих пустых домов в деревне было девять. Это я знала точно.
Проходя мимо опустевшего минувшей весной соседнего дома, я услышала чей-то слабый плач. По занесенной уже по колено снегом тропинке, пробралась к крыльцу, на котором сидел домовенок. На нем было пальтишко из старого одеяла, а вокруг шеи намотан толстый шарф. Домовенок жалобно и горько плакал, вытирая слёзы кончиком колючего шарфа.
— Не стоит плакать, уже всё хорошо, — сказала я и взяла его на руки.
— Я знаю, вы подружитесь, — добавила я, входя в мой уютный и теплый дом.
На столе, покрытом цветастой скатертью, весело пыхтел самовар, рядом стоял заварочный чайник с нарисованными ярко-желтыми подсолнухами. Посреди, на большом блюде, возвышалась гора аппетитных тёплых ватрушек. А на лавках, вокруг этого гостеприимного стола, весело покачивая ножками в разноцветных шерстяных носочках и вкусно уплетая ватрушки с чаем, сидели весёлые домовенки. Их было ровно восемь...
В кресле лежала связанная мной прошлым вечером пара маленьких голубых носочков...
Анна Богданова
