Подрядилось нас пять студентов, летом поработать на строительстве дома. Деревня, как деревня, пара крепких домов, и с десяток ветхих. Появился у них новый русский, купил развалюху и на этом месте дачу себе задумал.
Настоящую строительную фирму звать денег пожалел, решил, что шабашники меньше возьмут, а материалы сам купит. В общем, мужик этот правильно сообразил, что дом ему дешевле обойдется, только беготни больше, но речь не о нем.
В этой деревне поговаривали, что недалеко от пастбища дом есть, там две ведьмы живут, мать и дочь, и нам шалопаям советовали в ту сторону не ходить. А нам по двадцать, нас на подвиги тянет, даже после четырнадцатичасового рабочего дня.
Мы пару раз туда ходили, тем более нам сказали, что ведьмы эти больно на молодых ребят падкие, но дом всегда был пуст. Потом надоело без толку ходить, с девчатами познакомились, даже подраться успели, и лучшие друзья с деревенскими задирами стали.
Уже конец августа был, последние ночи теплые и звездные, я на стройке задержался, готовил площадку для работы на следующий день. Иду, тишиной наслаждаюсь, запах прошедшего дня с наступающей ночью смешался, так я полной грудью дышу, надышаться не могу. А впереди меня женщина какая-то идет, такая худенькая, маленькая, и тащит в руках здоровенные сумки. Жаль, мне ее стало, предложил помочь, а она испугалась, говорит не подходи, а то пожалеешь. Я не сразу сообразил, что ночь на дворе и мои рыцарские порывы, подозрительны.
— Женщина, не бойтесь меня, я вам только сумки хотел донести.
— Они легкие, — то ли пошутила, то ли чтобы отстал.
— Не хотите, ваша воля, только не вериться мне, что две сумки с вас ростом, легкие.
Она засмеялась, и я понял, что она молодая, возможно моя ровесница.
— Там пух, пряжу прясть, по объему большие, а так легкие.
— А, — понял я, что ничего не понял, и пошел в сторону.
— Так, вы же помочь обещали, — крикнула мне вслед девушка.
— А вы отказались, — заметил я.
— Я передумала, — она подала мне сумки, и я понял, что они огромные, но не тяжелые. А нести их неудобно из-за их объема.
Ее звали Люба, хорошее, доброе имя, мы быстро шли и болтали. Она училась в соседнем селе, но после школы никуда не поехала, осталась помогать маме. Очень хотела на модельера поступать, шить и вязать красиво умеет, но мама не разрешила, сказала, что в городе таким, как она делать нечего. Я рассказывал про мою учебу в городе, как мы развлекаемся, куда ходим, как вообще живем. Так мы дошли до ее дома. Она забрала сумки, спросила, найду ли я дорогу назад, и ушла.
Я только на рассвете понял, что заблудился, попал на какие-то болота. Даже испугался сначала, а потом стал искать ручеек или речку, вдоль воды всегда жилье есть. Только куда подевались все населенные пункты, не понял, будто все от меня в разные стороны разбежались. Два дня бродил, отдыхал и опять ходил, потом спать завалился, так устал трое суток на ногах, что плевать было, и на медведей, и на комаров. Ночью замерз, потом сон приснился, что не один я. Пришла ко мне девушка, гибкая, красивая, легла рядом, согрела. Я так хорошо давно не спал, а когда проснулся, сон явью оказался, спит на моем плече девчушка лет семнадцать. Я давай соображать, что еще в том сне было, но кажется, больше ничего.
Проснулась девушка, из леса меня вывела. Я вроде имя ее знал, но почему-то забыл.
Через девять месяцев мама моя мне говорит, что внучка ей снится, ясноглазая такая, головка кудрявая, как у меня в детстве. Я над мамой посмеялся, говорю, еще не женился, а ты уже внучку заимела, а мама все мне сны свои рассказывает. Через год я жениться собрался, мама с невестой познакомилась, и говорит:
— Конечно, Юра, дело твое. Тебе жить, тебе и решать. Только дочка твоя уже ходить начала, а ты ее ни разу даже не видел.
— Мам, ты что совсем… — я покрутил у виска. – Сколько можно, меня этим доставать, не было у меня женщин, а если и были, они от меня не рожали.
— Точно знаешь? – мама на меня глядела таким пронзительным взглядом, что будь я виновен, давно бы на костре горел. Она поверила: — Может и вправду я на старости лет, бред несу, только ради моего успокоения съезди в Д….
— Что мне там делать, я там ни с кем романы не крутил.
— А ты девушке той, что тебя из тайги вывела, спасибо скажи...
Вот я как дурак, взял отпуск на неделю, и поперся в ту давно забытую мною деревню. Только вот странность, чем ближе подъезжал, тем яснее и яснее образ Любы передо мной вставал. О! даже имя вспомнил. Я же тогда в районной больнице пару дней попарился, а за это время строительство закончилось, и я в деревню больше не вернулся.
В соседнем селе, переночевал, в эту ночь, сон мне приснился, как нашла меня Люба, тогда в тайге. Как целовала меня, как я ее просил, уйти, а она настаивала на своем, как любовь между нами была. Такая любовь, что дух захватило, в звездное небо вознесло, а оттуда так шарахнуло, что память мне отбило. Ладно, думаю, либо сон в руку, либо я как мама, по фазе еду.
Калитка, как ждали меня, открыта, двери в дом не заперты, в темной, после света комнате, за занавеской, кроватка стоит, и ребенок в ней играет. Подошел я, а она ручонки тянет, будто знает меня. Глаза голубые-голубые, такие большие и ясные, как будто свет излучают, я ее на руки взял, и только сумел сказать: «Ясноглазая ты моя». Слезы душат, у мамы мысленно прощения прошу, что не верил ей. А дочка обнимает меня за шею, крепко-крепко, и понял я, что не уеду отсюда один.
Люба в дом зашла и на пороге застыла, нас увидев. Смотрит и только чувства у нее на лице меняются, сначала удивление, потом лицо как бы просветлело от радости, а затем какая-то усталость или обреченность.
— Она сейчас заплачет, — Люба протянула руки, чтобы забрать дочь, а та еще крепче ко мне прижалась.
— Почему?
— Она у чужих, всегда плачет, — с сомнением сказала Люба, потому что ребенок не только не собирался плакать, а еще и к матери идти не хотел.
— Очень умная девочка, — заявил я, отстраняя руки женщины. – Маша, скажи маме, что мы плакать не будем, потому что давно не виделись. – Девочка засмеялась и прижалась своей теплой, бархатной щечкой к моей щеке
— Откуда знаешь, что ее Маша зовут?
— Не знаю, — не соврал я, — просто знаю и все. А вот чего я не знаю, так это, что произошло тогда, и почему ты ничего не сказала?
Люба молчала, как партизан, начала тесто месить, слышу всхлипывает, а дочь моя у меня на руках уснула, но в палец, так вцепилась не оторвать. Потом мать ее пришла, на меня с Машей глянула, и давай Любе, что-то на ухо нашептывать, смотрю, та нехотя кивает, вроде как соглашается.
Пироги напекли, мне как особому гостю, большой пирог с пипочкой выложили, и главное все молча. Я с утра не ел, только потянулся одной рукой, дочка на коленях спит, правую руку держит, да тут Маша, во сне повернуться решила, я испугался, что с колен упадет… В общем, мы с ней вдвоем, мою тарелку на пол уронили, и пирог мой развалили. Люба из-за стола вскочила, в слезы и матери говорит:
— Ты же сама видишь, не могу я его забыть, вон и все против наших заговоров и планов.
— Отравить, что ли хотели? – удивился я.
— Нет, чтобы ты ушел и все забыл, – рыдает Люба.
— А ты то сама хочешь, что бы забыл? – интересуюсь я. – Знаете, вы взрослые сами за себя решайте, а дочь мою я заберу, незачем ей среди вас ведьмой становиться.
— Как заберешь? – опешила Люба, даже плакать перестала.
— Вместе с тобой заберу, если замуж за меня пойдешь.
— У нас в роду, ни одна женщина замуж не выходила, у всех дочери рождались, и ей там не бывать. Ведьмы мы испокон веку, и ее доля такая, – тихо заметила ее мать.
— Вот потому и ведьмы, что от мужчин своих прятались, а вышли бы замуж, да воспитывали бы детей вместе. И куда бы тогда ваше ведьменство подевалось? А у нас с Любой еще и сынок будет.
— Не бывать этому, — кричит мать.
— Не мешайте мама, — кричит Люба матери, и мне: — Ты же ничего обо мне не знаешь.
— Рассказывай, узнаю.
— Я тем летом тебя сразу приметила, ты не такой был, как все мужчины каких я видела. Пил мало, к старикам с уважением, даже по хозяйству помогал, бабке Гали, забор подправил, деду Петровичу проводку обновил. На девчонок смотрел спокойно, глаза не загорались и слюни не текли. К нам с другими в дом приходил, не кричал, не хулиганил, хозяев уважал, хоть и не видел. Другой ты был, я за тобой по пятам ходила, только пряталась.
Мама поняла, что я влюбиться могу, на звероферму меня отправила, думала пока я там буду, все пройдет, а я раньше приехала и с тобой встретилась. Ты проводил, я от счастья только улыбалась и ничего не соображала, не заметила, как мама за калитку вышла, она наговор трех сосен сказала. Только днем догадалась, когда на стройку пришла, что ты заблудился. Домой вернулась, с мамой разругалась и тебя искать побежала, я тогда не думала, что назло маме захочу ребенка родить.
Нашла тебя и… думаешь я не помню, как ты меня от себя гнал, как уговаривал : «Люба, подумай, что ты делаешь... Люба, я не железный…» а, потом все меня укрывал, боялся, что на голой земле застужусь. Я на рассвете наговор сделала, чтобы с уходящей ночью и память об этой ночи ушла. Ты проснувшись все забыл.
— Люба, а с чего ты взяла, что назло матери дочь родила? – я знал правду. – Такие красивые дети только от любви рождаются. Я честно скажу, я все забыл, кроме одного, с кем не знакомлюсь, то имя не нравиться, то целуется не так, то любви к ней нет, словно ты во мне след оставила. Нашел девушку имя Люда, не Люба, но похоже, жениться собрался, чтобы маме внучку родить, она меня своими снами достала. А вот она моя дочь, вот моя жена… Так что Люба собирайся, поедем домой.
Поезд пришел ночью, встречающих мало, только из вагона вышел, мама стоит…
— Ма, ты чего тут делаешь?
— Вас встречаю.
— Так я же сам не знал когда приеду. Все в последний момент решилось.
— Ты не знал, а у меня сердце материнское, оно подсказало. Беги за такси, а я пока Машеньку подержу, да и с Любой познакомлюсь.
Я побежал на привокзальную площадь, искать такси, когда резко затормозил от внезапной мысли: «Ладно, пусть угадала мама время прибытия поезда и номер вагона. А имена ей тоже сердце материнское подсказало?» Оглянулся, стоят две мои ведьмы обнимаются, и третья маленькая на руках их спит. Смешно стало, ведьма не ведьма, а любая женщина замуж хочет, а там какой муж попадется, глядишь, рядом с ним всю жизнь феей будет. Так что: «Выходите, ведьмы замуж…».
Автор: Эль Куда
