Стоя перед иконой, Марфа спрашивала у Бога, за что он её наказал, почему у неё родился сынок хромоножкой. То-ли, будучи беременной не доедала, то-ли от того, что муж избивал, а может потому, что поднимала тяжести, но что-то повлияло на формирование плода.
Егор родился с ножками разной длины. Повитуха сразу сказала, что корявый родился сынок, «недоделанный по ходовой части».
А свекровь Марфы успокоила, что из ноги не стрелять. Сила мужика в мозгах. На том и согласились, что горевать нечего. Муж в отличие от свекрови ходил хмурый, злой и все норовил упрекнуть жену в рождении дефектного ребёнка.
С самого рождения сына Марфа каждую свободную минутку отдавала сыночку, очень его любила... Когда, ковыляя, сделал первый долгожданный шаг, Марфа заголосила, тем самым разозлила мужа.
Не порадовался Микола вместе с женой, не успокоил её, а ударил кулаком, оттолкнув от сына. Марфа многое ему прощала, а этого не могла простить. Ведь она так боялась, что сынок не сможет ходить, что вдруг ему больно будет наступать на укороченную ножку.
Бывало развернет в пеленках сыночка и целует эту ножку, гладит своей мозолистой рукой до покраснения кожи, а сама плачет. Свекровь подойдёт сзади, положит свою голову ей на плечо и вместе носами шмыгают.
А муж наоборот, начинал кричать и если замечал, как Марфа плачет, то подходил и готов был ей сделать ещё больнее своими упреками и оскорблениями. В душе она ненавидела мужа и не хотела больше рожать, боялась опять рождения инвалида.
Поэтому если и беременела, то своим непосильным трудом не давала укорениться плоду, и всегда были выкидыши.
Муж гневался, орал, но по хорошему не просил себя беречь. Видел её беременную за плугом, за вязанкой сена, за тяжестями и молчал, не отстранял от работы, а как выкидыш происходил, то кричал, что она пустая дура, сука, что не жена, а посмешище людское. Забил, затравил он её окончательно.
Попадало и матери, пьяный отталкивал мать от Марфы с такой силой, что она летела из угла в угол, разбиваясь до крови.
Однажды так толкнул, что она упала на чугунок с картошкой, приготовленный для корма скотины. Так и осталась лежать в луже крови. Ничего не стала скрывать от милиции Марфа, да и скрыть было трудно. Синяки на лице, на руках, заплывший глаз говорили без слов, что не было у Марфы мужа, а был тиран, зверь.
На похоронах матери он не был, но попрощаться ему разрешили. Он сказал жене:
— Я знал, что ты тварь, могла бы сказать, что старая сама убилась. Выйду, тебя добью, спи и думай, что не жить тебе в моей хате и хромому выродку тоже не жить
Марфа тихо ответила:
-Не выйдешь, а если выйдешь, то сын к тому времени вырастет, он меня защитит, он человеком большим станет, а ты был собакой, и сдохнешь под забором как псина.
Смерть свекрови сноха очень тяжело перенесла. Она все представляла, какие же мысли, какая боль охватывала её нутро, когда она получала удары от сына. Что она в этом момент чувствовала?
Удар, полученный от сына, наверное, в тысячу раз больнее удара от мужа.
«Бедненькая, ведь хотела меня защитить, а себя не смогла уберечь. Господи, прости наши грехи, наше озлобнение и прими её душу в рай».
Марфа плакала и молилась, стоя по часу на коленях около икон. Свекровь любила невестку и понимала её. Хотела, чтобы в семье был лад, и сына всегда наставляла на доброе, ласковое, сочувственное отношение к жене.
В душе она понимала, что сын пошёл весь в отца, который только печью её не бил, а об печь ударял, бил будучи пьяным, а трезвым молчал и скрипел зубами.
После очередного скандала убежала, а когда вернулась, то нашла его повешенным. Как в селе говорили, что верёвка наверное радовалась, когда подвешивала его грешную душу.
Так и похоронили его за пределами погоста. Зная, что сын мало будет её слушать, она все-равно его учила, подсказывала, объясняла, порой нарываясь на его крики, маты и сученые кулаки.
Когда пошёл внучок, и, видя, что сын его ни разу на руки не взял, она сказала Марфе:
-Плохо, что нам некуда идти, а ведь не идти надо, а убегать от этого изверга. Сирота ты моя горькая, доля твоя бездольная...
Марфа думала, что война его таким сделала, только мама знала, что, уходя на фронт, он сгоряча сказал:
-Эх, знать бы кто победит, а то переметнулся бы в нужную сторону.
Долго мама плакала, и не только из-за того, что проводила сына на фронт, но из-за сказанных им слов. Иногда Марфа думала, что свекрови там лучше, ведь она не жила, а мучилась всю жизнь.
Детство — голод, замужество — избиение, война — голод, холод, страх, после войны — лютый сын. Не дала ей жизнь спокойно вздохнуть, может смерть принесет спокойствие. С такими убеждениями самой себя на душе у Марфы становилось легче.
К Марфе приходил несколько раз следователь, совсем молодой парень, только что закончивший институт. Сразу после убийства свекрови он, увидев лицо Марфы, задал вопрос:
-Это сделал ваш муж? Расскажите все подробности произошедшего.
Долго все подробно записывал, одно и то же спрашивал, что-то в мозгах кумекал, и опять вопросы, вопросы, вопросы.
Микола все время молчал и только иногда выкрикивал, что он бил фашистов, что он воевал и победил войну не для того, чтобы гнить в тюрьме. Один раз сказал, что жена во всем виновата, что он должен её был убить, что она даже родить сына настоящего не смогла, а родила урода.
В очередной раз на допросе Марфа сказала следователю, что могут её не ловить во лжи, она помнит каждую минуту, каждый последний вздох и последние умоляющие слова матери, что каждую ночь у неё перед глазами разъяренный муж и лужа крови под свекровью.
А потом она подвела следователя к боковой стороне печки и показала вмятины кирпичей и осыпавшуюся побелку в местах ударов кулаков мужа. Так он успокаивал свои нервы.
Когда жена с сыном убегали, он долбил кулаками в печь, пока в кровь не разобьёт руки, не успокаивался, а потом уставший так и засыпал с кровавыми руками.
Марфа, увидев кровь на побелке и осыпавшуюся глину, думала, какой же он зверь, неисправимый гестаповец, надо убегать, а как же мама, он же её убьёт.
Рассказав в подробностях про свою жизнь с мужем, Марфа заметила в глазах следователя неподдельную жалость и желание как можно на больший срок и подальше упечь злодея за решётку. Сказал, что его ждёт тюрьма не менее, чем на десять лет.
Постепенно жизнь вошла в свое русло, все шло по плану. Работа в колхозе, хозяйство дома, соседи и подруги при возможности помогали справиться с тяжёлой мужской работой.
Малыш рос крепким, одно огорчало, что ходил он, заваливаясь на короткую ногу, и не мог бегать.
Но по характеру был очень спокойным, ласковым, заботливым и очень жалостливым. Он не помнил отца, бабушку, но когда подрос, люди как-то сказали Марфе, что сын пошёл или в бабку, или в неё, ничего от зверя у него нет.
Не стала скрывать мама от сына ничего, ведь знала, что рано или поздно, все расскажут люди. Очень сильно плакал Егор, он спрашивал:
-Мама, а бабушка не мучилась? А тебе больно было? А как ты думаешь, отец вернётся? Ну ты не бойся, посмотри какие у меня сильные руки, скручу и пикнуть не успеет.
Егорка рос широкоплечим, коренастым. В руках был очень сильным. В детстве с ним дружили все ребята, он также играл в футбол, хоккей, только всегда стоял на воротах.
Если играли в войну, то он всегда сидел в засаде, его друзья никогда его не обижали и не указывали на физический недостаток. В школе учился очень хорошо, так как был достаточно усидчив и любознателен.
После школы хотел пойти учиться на следователя. От спокойной счастливой жизни с сыном Марфа превратилась в красавицу. В глазах не было того страха, испуга, а был лучик счастья, спокойствия, умиротворенности.
Они порой забывали, где находится отец, и, что года отсидки подходят к концу, и он должен вот-вот вернуться. Ему дали срок одиннадцать лет, сыну шёл тринадцатый год.
Никто в селе Егора к инвалидам не относил, его просто считали косолапым, хотя все видели, как он приседал при ходьбе на одну ногу.
Первое время Марфа получала письма от мужа, все они были с угрозами, с оскорблениями, сыном никогда не интересовался, как будто его и не было. Потом прислал письмо, чтобы собрала посылку, что он думает о ней, что снится ему постоянно мама.
Марфа ни на одно письмо не ответила. Она хотела вспомнить его веселым, ласковым, заботливым и не могла. Перед глазами вставал образ зверя.
Когда Микола видел здоровеньких бегающих детей, у него злость могучей лавиной вырывалась и обрушивалась на голову жены и сына. Вот это лавина и душила все хорошие воспоминания.
Ещё в самом раннем детстве областные хирурги, ортопеды говорили, что не понимают, что происходит.
-Если выпрямить ножки, то они вроде как ровные. Согнутость в коленочке, образовавшийся сектор круга не даёт свободы колену, как будто сзади колена жилы не дают ноге выпрямиться, разогнуть полукруг.
Снимки показали, что дело не в кости, а именно в связках сзади колена. Но никто не хотел браться за операцию, боялись сделать хуже.
Поставили Егора на учёт и успокоились. Сколько ни искала, ни ездила по врачам Клава, не могла найти опытного специалиста.
И вдруг пришло письмо. Не читая, хотела Марфа выкинуть, но печать здравоохранения её насторожила. В письме было велено приехать на консультацию в открывшейся медицинский хирургический центр в Москве.
Всё село провожало Марфу с сыном. Уж сколько она платков поперемерила, платьев, сколько дум передумала, сколько волнений. Ночь простояла на коленях перед образами. Бог услышал её молитвы и словно за ручку повёл по врачам- спасителям.
Одно сказал профессор:
-Бывает и хуже. Кости целы, мышцы как у спортсмена, а вот сухожилия заминировали колено, сжали со всех сторон. Мы послевоенных с такими ранениями, с такими последствиями на ноги ставим, а тут подрежем, подошьем, ушьем, — объяснял доктор понятным Марфе языком, — и пойдёт ваш сын в футбол гонять. А вы езжайте домой. А что отец-то не привёз? Ведь издалека вы, наверное, и Москвы сроду не видели?
Посмеялись вместе, и Марфа отправилась назад в путь. Ей показалось вечностью дни лечения сына. Раз в неделю он звонил в контору и разговаривал с мамой.
Московское время не совпадало с их поясом, она ночь сидела, ждала звонка. Со слов Егора операция прошла хорошо, разрешили вставать и тренировать помаленьку ногу, но предстояло ещё одна операция через два года.
Врач, смеясь, сказал, что колесо подмазать, подтянуть надо будет. Все смеялись над словами врача, а Марфа плакала, причитая.
Через два месяца Егор, чуть-чуть прихрамывая, красовался перед друзьями. При выписке профессор сказал, что может и не понадобится операция, но приезжать на консультацию надо каждый год, надо посмотреть на поведение донорского сухожилия.
Сколько было разговоров, радости, объятий мамы с сыном. До зари не могли наговориться. Две родных души переплели руки и не хотели освобождать друг друга.
Стук в окно разбудил Марфу. В окно увидела сгорбившегося старика с палкой в руках. Что-то толкнуло в сердце, словно ушат кипятка вылили на голову, словно стальные оковы надели на ноги, Марфа не могла пошевелиться.
По взгляду зверя поняла, что вернулся муж. В хату зашёл вприпрыжку на одной ноге. Присев на скамью, поздоровался и сказал:
-Сдыхать я вернулся, не жилец я. На лесопавале деревом ногу придавило, раздробило впух и прах, срослась как срослась, не могу ходить, болит сил нет, да и зубы все повыпадали, ничего есть не могу, силы неоткуда брать, руки дрожат как у старика, помыться мочи нет, вши съели. Помоги, не прогоняй, мне угол нужен. Я не помешаю. Нет Миколы, клюка от Миколы и скелет остался.
Он постучал палкой по полу. На стук выбежал Егор.
-Вот видишь каким твой урод красавцем вырос. Посмотри на хромоножку, вот тот ненавистный малыш. Нет его. Есть мой сын, моя гордость, моя радость, моя надежда. Тебе надо угол? Нет тебе угла, мы не хотим видеть тебя, как ты не хотел видеть нас. Только в отличие от тебя бить не будем, и швырять, как ты свою мать, тоже не будем. Ты нам никто, и знать тебя не хотим. Вон старая баня, живи, а к нам на глаза не попадайся.
Накормить все же смогла Марфа своего изверга, дала постельное белье, и он ушёл молча, наклонив голову, только был слышен тихий вой страшного зверя.
Через неделю нашли его в бане повешенным. И все село говорило, что туда ему и дорога. Похоронили рядом с отцом. Егор после школы поступил в медицинский. Когда лежал в больнице, то восхищался врачами и захотелось самому стать врачом и быть нужным для таких детишек, как он. Захотел делать счастливыми несчастных. Маму он тоже сделал самой счастливой, а в дальнейшем самой счастливой бабушкой...
Автор: Наталия Артамонова
