Свою свекровь Татьяну Кузьминичну вспоминаю с нежной любовью. Я жила в её доме целых пять лет легко и спокойно. В народе говорят точнее: как у Христа за пазухой... Пожалуй, это были лучшие годы моей жизни. Мы с полуслова понимали друг друга, и нам было комфортно.
Выполняя незатейливую домашнюю работу, — пекли ли пироги, лепили ли пельмени или консервировали на зиму овощи — мы болтали обо всём на свете! Была она хорошей рассказчицей: о горьком и трудном умела поведать светло и весело. При этом круглое и румяное лицо её светилось доброй улыбкой. Речь у неё чистая, образная…
Я слушаю её, бывало, и всё явственно представляю...Вот налетели на мирный казачий хутор Клетская-Почта немецкие бомбардировщики, скинули на старух и ребятишек несколько бомб и скрылись за горизонтом, оставив на потрясённой земле чёрные клубы огня и дыма. Все женщины-колхозницы в этот день были на дальнем поле… Вдруг кто-то истошно закричал:
— Танькя, твой дом горит!
Пошатнулась Татьяна, побелела как полотно и с рёвом кинулась в хутор. Следом за ней понеслись девки и бабы, ковыляли пожилые женщины... Бежала Татьяна, стеная, спотыкаясь и падая, и чудилось ей, что сейчас найдёт растерзанные тела своих маленьких дочурок: Раечки, Шурочки и Манечки, оставленных с матерью Надёжей. Подбежала к своему дому, глядит на дымящуюся воронку, холодея от ужаса…
— Не-ет! – закричала Татьяна, хватаясь за голову. — Не-ет! Нет! Кинулась к землянке на своём подворье, из которой сама соорудила укрытие на случай бомбёжки, а она засыпана землёй и ошмётками глины от бывшей хаты. Отрывала землянку руками, раздирая в кровь пальцы, ломая ногти. Вдруг услышала там, внизу, плач своих детей, — ушам своим не поверила! Откопала: все зарёваны, перепуганы, чумазы, но живы! Все живы!!! Я слушаю спокойный голос свекрови и плачу, едва сдерживая рыдания…
В другой раз живо представляла, как арба, гружённая мешками с зерном, всю ночь поскрипывает колёсами, волы уныло ступают по пыльному степному шляху на Фролово: там большая мельница. Татьяне так хочется обернуться обыдёнкой – дома дети малые с немощной свекровью – и она всё подстёгивает упрямых волов, сердито покрикивая на них, но те и не думают прибавлять ходу.
Народу на мельнице видимо-невидимо: со всех хуторов везут сюда зерно на помол. Поток не иссякает. Улыбчивая казачка, дождавшись своей очереди, сама таскает мешки на мельницу туда и назад. Управившись с помолом, везёт мучицу домой. Она ко всему привычная. Каждую зиму ездит с мужем в лес за дровами, муженёк как всегда берётся за тонкий конец лесины, а жене подсовывает потяжелее да потолще. Свёкор жил по принципу: знай, жену погоняй да поболе наваливай.
Смолоду моя свекровь вставала в 4 утра, протапливала русскую печь в небольшой хате под камышовой крышей, готовила еду на весь день, пекла пироги и пышки, собирала ребятишек в школу и бежала на работу. Силу богатырскую Татьяна Кузьминична сохранила до старости лет. Смеясь, рассказывала, как на спор мерилась силою с волгоградскими шофёрами, стоявшими у неё на постое во время уборочной страды. Пари выиграла: под рёв, свист и улюлюканье шофёрской братии и соседей уложила на лопатки самого сильного из них. Уложила на зелёной лужайке, у ворот собственного дома.
Мой коллега, учитель истории Максим Рябов, считал мою свекровь поистине некрасовской женщиной и с восхищением рассказывал, как однажды она двух мужиков за пояс заткнула. А было это в сенокосную пору, когда он со своим товарищем, проклиная жару и комаров, заготавливал сено. Рядом была делянка моей свекрови.
Проснувшись утром, мужчины вылезли из шалаша, поёживаясь от утреннего холодка, почёсываясь от комариных укусов, глядят — а на соседней делянке ровными рядочками лежит свежескошенная трава. Сама же Татьяна, женщина крупная, пылит на скрипучем велосипеде к горизонту, чтобы успеть на работу. Спустя три дня, пока хуторские интеллигенты сладко похрапывали на утренней зорьке, Татьяна сметала ровненькие копны.
Дивились мужчины: «Ну и ну! Опять обошла! Вот это женщина!» Действительно, обошла: Татьяна в колхозе работала, шестерых детей растила, а сенокосом занималась между делом, урывками. Когда Кузьминична оформлялась на колхозную пенсию, и тут удивила всех: за военные годы больше всех трудодней наработала! Однако её колхозная пенсия составляла всего-то 12 рублей, как у всех колхозников. Как ни пыжился свёкор, который всю жизнь проходил в бригадирах, всё равно под старость лет находился в тени своей колоритной, расторопной и острой на язык супруги.
Обычно про сноху и свекровь говорят: «Два медведя в одной берлоге не уживаются». Но это не про нас: мы ни разу, по её выражению, косо друг на дружку не глянули. Мне даже казалось, что она любила меня больше, чем своих дочек (простите меня, Раиса, Маша, Шура, Лида и Таня!). Сама Татьяна Кузьминична долгие годы жила в снохах, натерпелась от своей свекрови, настрадалась и дала себе зарок не обижать свою сноху, относиться к ней, как к родной дочке. Что она и делала с большим успехом.
Как и все казачки, свекровь держала большое хозяйство, водила пуховых коз, платки вязала, сидя за телевизором. А как она готовила! Немудрено приготовить наваристые щи и котлеты, когда мяса вдоволь. Но мне нравились её рыбные щи из сушёной на жару хрустящей рыбёшки. Потомит её в жаровне с морковкой да луком, плеснёт томату из трёхлитровой банки – и в щи пустые запустит: пусть попарятся в русской печи до сладкого духа! Такие щи в постный день «ишь – не уишься» с пышками да бурсаками , затеянными на кислом молоке. Утром, бывало, свекровь накормит всех и три сумки с харчами приготовит: мужу, сыну и мне.
— Мне-то зачем? – протестовала я. – После обеда домой прихожу.
— Сама ни поишь, учителей угости, — резонно говорила свекровь, и я потчевала на большой перемене своих коллег пирожками да котлетами с тёплыми Татьяниными бурсаками.
Я любила её, как родную мать. Она всегда была на моей стороне, когда мы ссорились с её сыном, даже когда я вредничала и была явно не права. В самый нужный момент свекровь всегда оказывалась рядом: когда я болела — отвозила меня в больницу, когда улетала на сессию в далёкую Читу — провожала со степного аэродрома, когда пришла пора рожать — собрала и отправила в роддом, куда первой ворвалась взглянуть на внука – неслась впереди своего сына и дочек с зятьями.
Она вязала для меня ажурные платочки и пуховые носки, а я с удовольствием шила ей платья, нарядные фартуки и косыночки, с каждой получки покупала подарки и необходимые вещи. Она грудью защищала меня от злых языков завистливых соседок, не вмешивалась в нашу семейную жизнь, а я не мешала ей быть полновластной хозяйкой большого нового дома.
Прошли годы. Выросли мои сыновья. У меня появились невестки. Свои отношения с ними строю так, как это делала моя свекровь. Я благодарна ей за мудрый жизненный урок. В моей памяти, пока я жива, будет жить образ моей прекрасной и мужественной свекрови — святой, обожаемой мною женщины.
Автор: Галина Широкова Хоперская
