Мне 59, а маме 84, и она приболела…
Жалкая такая сразу стала, худенькая и какая-то маленькая. Эти дни, ну, пока не поправится, буду ночевать у неё в комнате – раскладушку рядом с кроватью уже поставил. Задремала, кажется. И я засыпАю…
Вдруг, прямо среди тишины и мрака, слышу её слабый, как шелест листвы за окном, голос:
-Сыно-о-ок! Ты не спишь?..
— Нет, не сплю, мама! – тут же вырываюсь из уже начавших сжиматься объятий сна. – Тебе плохо?..
— Нет, я просто сейчас во сне дедушку увидела…
— Какого дедушку? Моего? Твоего папу? – спрашиваю, чтобы хоть как-то отвлечь её от мыслей о болезни.
— Нет, своего дедушку, Петра Фёдоровича, которого в войну немцы расстреляли… — и долго-долго молчит, а потом продолжает: — Они его когда на подводу посадили с другими, кого на расстрел везли, мы с сестрой стояли у калитки и в спину ему смотрели. Он чуть только глянул на нас через плечо, а потом сунул левую руку под правую и едва заметно нам изуродованными пальцами помахал на прощанье… — и опять замолчала.
— А пальцы почему изуродованными были, мама?
— А это ещё в гражданскую, когда в село белые пришли, они ему саблей отсекли три пальца, наискось, с одного удара…
— За что же, мама?
— Как за что? Он ведь коммунистом был. Настоящим…
Мама снова долго молчит, а я во тьме прислушиваюсь к её дыханию и жду: уснёт или дальше рассказывать будет. Жаль, если уснёт.
— Да-а-а… настоящим. Это уже потом коммунисты стали чиновниками, сначала в военных френчах без погон, а потом в дорогих костюмах с галстуками. Почему-то они всегда выбирали галстуки чёрные или красные. Но сути это не меняло… А дедушка, наверное, даже не знал, что такое галстук: он всегда в косоворотке ходил, а на ногах – коты, обувь такая самодельная. Потом он эти коты с подводы по одному украдкой скидывал, чтобы мы могли найти то место, где их расстреляли. По котам мы с мамой и сестрой его и обнаружили. В степь их вывезли… и в ямку небольшую свалили, чуть сверху землёй присыпав. Дедушка на самом верху лежал и руками словно бы обнимал всех, кто под ним, собою закрывал.
Ведь он, знаешь, жил так, как верил…
Мы с сестрой любили к ним с бабушкой в гости ходить. Они в другом конце села жили. Мне 5, а сестре 6 лет было, когда мама надевала на нас лучшие платья по воскресеньям, выводила на улицу и отправляла к бабушке с дедушкой погостить. А там, далеко-предалеко, в другом конце улицы, бабушка на перила крылечка яркий самосвязанный половик вывешивала, чтобы мы не обознались и мимо их дома не прошли.
Мы издалека ещё тот половик видели и всякий раз ему радовались. Приходили, а бабушка уже пышек напекла и полотенцем прикрыла, чтобы они к нашему приходу остыть не успели. Когда же мы подходили к калитке, то на крыльце уже стоял дедушка, красивый такой, большой, в кубанской шапке на голове. Широко разводил руки в стороны, улыбался белыми своими зубами и говорил:
— Это что же унУчки мои всё никак не придут? Мы с бабушкой их ждём, ждём, а их всё нету и нету. Бабушка уже говорит: «Давай сами пышки есть будем, видно забыли нас наши родненькие». А я ей отвечаю: «Погоди, они, наверно, наряжаются, к встрече с нами готовятся»!
Мы, совершенно счастливые от таких слов, бежали к нему, а он подхватывал нас на руки и заносил в дом, где начинала причитать уже бабушка: « И пришли мои кралечки, мои ягодки, мои солнышки! Ну-ка, быстрей за стол, а то пышки простынут!» Целовала нас тёплым ртом своим прямо на руках у дедушки, и только потом он опускал нас на земляной пол хаты.
Мы бежали к столу, садились на лавки и ели бабушкины пышки, макая их поочерёдно то в варенье, то в мёд и запивая молоком из больших щербатых кружек с отбитыми ручками – всё бабушка уже приготовила. А дедушка с бабушкой сидели рядом и смотрели на нас. Я сейчас только понимаю, какая же любовь из глаз их лилась и нас с головой накрывала.
А потом, утолив первый голод, сестра, Тамара, она постарше и побойчей меня была, вытирала ладонью белые «усы» от молока на лице и говорила:
— Расскажи про коммунизм, дедушка!..
— Так ведь сколько раз уже рассказывал, всё уже знаете, — говорит дедушка и улыбается.
— А ты ещё расскажи! Всё равно интересно!..
У дедушки глаза ещё больше теплеют и даже, кажется, начинают сиять, как драгоценные камни. Он как-то весь сразу наполняется воздухом и простором и начина-а-а-ет:
— А при коммунизме вспомните вы в субботу, что завтра воскресенье и вам к бабушке с дедушкой идти, и пойдёте в магазин, чтобы купить себе новые платья. А продавец в магазине скажет: «Проходите, пожалуйста. Выбирайте, пожалуйста». Вы выберете, Томочка синее, а Вивочка белое, и захотите уже уйти. А он опять вам скажет: «Не торопитесь, пожалуйста, а померьте вначале. А то вдруг вам эти платья не подойдут, и нам будет очень обидно, что мы таким замечательным покупателям не угодили».
Моя досужая сестра перебивает дедушку:
— Деда, а кто же за платья платить станет?
— Да никто! – отвечает дедушка. – Потому что ведь при коммунизме людям хорошо не от денег будет, а просто от того, что для других радость сделали!
И продолжает дедушка:
— Вы померите и прямо в этих платьях пойдёте к выходу. А продавец вам в спину крикнет: «Вы завтра, наверное, к дедушке с бабушкой в гости собираетесь?»
— Да, собираемся, — ответите вы.
— А на чём же вы поедете? Что вам вызвать? Подводу или самолёт?- опять спросит он.
Вы, конечно, самолёт выберете. И продавец его вызовет. На раннее утро. И совсем рано, когда на капусте ещё и роса не просохнет,
возле вашей хаты приземлится самолёт, и пилот посадит вас в кабину. А потом разгонится и полетит!..
— А куда же он полетит, дедушка? – осмеливаюсь вступить в разговор уже я. – Он ведь не знает, где вы с бабушкой живёте.
— Зна-а-а-ет, — отвечает дедушка, — потому что у него такие карты есть, на которых все-все адреса обозначены… Он даже знает, где стоИт самый главный институт, в котором вы, когда вырастете, учиться будете. Он же вас туда и отвезёт. Томочка будет врачом, а Вивочка учительшей!..
Я так польщена доверием, которое оказывает мне дедушка, что краснею от счастья и смущения и спрашиваю его:
— Так я ведь, дедушка, ещё даже буквы не знаю, а считать умею только до пяти!..
— Ничего, — отвечает дедушка, -научисси! Ты же сначала школу закончишь, а потом только институт. Вот когда научисси, унучка, вернёсси к нам в село и дедушку своего научишь. А потом опять учиться улетишь. А когда уже насовсем вернёсси, придёшь к нам с бабушкой, а мы на крыльце сидим, и я бабушке ( дедушка почти выкрикивает слово «С-А-А-А-М!») газету читаю!..
… И замолкает мама моя дорогая. А я ещё долго прислушиваюсь к её сонному дыханию: всё ли в порядке? Сам спать уже не могу. Лежу на спине, смотрю во тьму потолка и слушаю своего прадедушку, который так и не научился читать…
Автор: Олег Букач
