Миша спешил — дотемна надо проскочить Антиповку, там по просёлочной дороге километров 50, зато значительная часть пути сокращается. Мало кто знает эту дорогу, поэтому встретиться на ней с гайцами так же нереально, как со слоном на Севере. Миша и сам узнал о ней недавно от знакомого таксиста: тот раньше бомбил по межгороду, лазейки знал.
— Если ехать днём, то вполне можно нормальную скорость держать. Ну как, «нормальную», за час пролетишь, в общем, и вылетишь аккурат на М7, а там и до Владимира чуток остаётся — говорил таксист.
И вот Мише срочно, ещё позавчера, понадобилось попасть во Владимир, а времени в обрез, тут он и вспомнил о Антиповке. Поискал по Яндекс-картам, сверил с Навигатором и да, действительно, есть эта дорога, и деревня есть.
Свернул с трассы и сразу почувствовал разницу в дорожном покрытии. Руки на руле мелко затряслись, пришлось крепче за баранку ухватиться. То и дело подпрыгивал на кочках, радуясь, что сиденье мягкое, иначе не избежать шишек на некоторых частях тела. То-то таксист предупредил: «пользуйся дорогой только в случае крайней необходимости, или если в гараже несколько машин».
Но то была не беда, беда пришла позже, когда Миша понял, что пробило колесо. Видимо, прокололось давно, и ехал он на спущенном. Чертыхнувшись, вышел из машины, сетуя, что сейчас потеряет добрых полчаса на перекидку.
Открыл багажник и несколько минут говорил слова, которые в телевизоре заменяют звуком «пи-и-ип». На днях он капитально мыл машину, в багажнике было чисто, ни пылиночки, ни сориночки. Но не было там и ящика с инструментами, потому что он его вытащил, а обратно затащить забыл.
Называя себя непечатными словами, вспоминая чью-то мать, Миша полез в бардачок. Единственный инструмент — пилочка для ногтей, жена забыла.
Как там учат йоги-гуру: вдох-выдох... Посмотрел навигатор — до Антиповки два километра осталось. Выбора нет, пошёл туда, надеясь, что в ближайшем же доме инструменты найдутся.
Шёл и вспоминал пословицы, и про поспешишь—насмешишь и про зайцев, за которыми лучше гоняться поочерёдно, и про стулья, на которых пытаются усидеть. Надо же чем-то развлекать себя, хоть народным творчеством.
Постучался в первый же дом, из окна выглянул взлохмаченный дедок, вытирая усы — видно обедал.
— Здрасьте! У меня здесь недалеко колесо пробило, а инструментов с собой нет — в гараже забыл. У вас случайно не найдётся баллонного ключа?
Дед пожевал губу, почесал лоб, задумался. «Ну же, старик, шустрей соображай!» — мысленно торопил Миша, но вслух, конечно, не сказал, и так неясно как в деревне к незнакомцам с трассы относятся.
— Ключ-то есть, — наконец протянул он, — Но кто ж его разберёт баллонный он или не баллонный, я по автомобилям-то не того, не этого самого. В общем, не мой это ключ, от Макара покойного в наследство осталось, он кадысь помирал, свою сумку с анструментом мне завещал. Так прям и сказал: отдавайте Пастухову, мне значится, глядишь, пригодятся. А сам-то он...
— А можно я посмотрю эту сумку? — перебил Михаил, а то дед до Макарова рождения историю затянет.
— Дык почему же нельзя то? Не секретная, поди, сумка-то. Только я борщ дохлебаю, в этом деле поспешать нельзя. Угостишься борщецом? Моя Любаша варит такой, что ум отъешь, говорит, секретный ангридиент у ней...
— Дед...
— Афанасий, можно Афоня, — старик вытащил руку из окна, Михаил крепко пожал её.
— Михаил. Дед Афоня, мне бы быстрее, а-а-а. Позарез нужно, — он для верности провёл ребром по горлу.
— Понял! Чего ж ты сразу-то молчал? — вытянулся дед, — Что ж я не понимаю чтоль? Мне две ложки доесть осталось, я мигом! Люба-аша-а, — крикнул он в дом, — Где ключи от сарайки? Я мигом, — отрапортовал он.
— Я на крыльце подожду, ладно? Только вы уж побыстрее, дед Афоня.
— Я мухой! — пообещал тот и скрылся в окне.
Михаил зашёл во двор, сел на крыльцо и достал было сигарету, но услышал за спиной топот, видно дед действительно ускорился. Дверь со скрипом открылась, на пороге старик, довольно утирающий усы и облизывающий нижнюю губу.
— Айда в сарайку, там лапочка перегорела, посветишь мне. Фонарь-то есть?
— На телефоне.
— Ну чудеса, всё на тилипоне. У меня вот внук приезжает и фотокарточки...
— Дед Афоня, — взмолился Михаил.
— Понял, не дурак! Пошли.
Через десять минут они извлекли на свет некогда кожаную, а нынче потрескавшуюся сумку битком, набитую инструментами.
— Макар, он рукастый был. Не то что я. Я больше по огороду, да по животинке разной, ну ещё и языком хорошо мелю — хохотнул дед.
«Ну это я и сам заметил» — подумал Михаил, рассыпая инструменты по земле. Быстро перекладывал ненужное обратно в сумку, наконец нашёл нужный:
— Есть! Дед Афоня, можно я побегу, а? Потом заеду ключ верну и соберу инструмент?
— Дык, конечно, беги. У вас, молодых, дело такое...Я вот когда молодой был, ой торопливый был, Любаша моя, пока провожались, смеялась, ты говорит, во всех делах такой торопун, может, мне другого жониха пошукать. А вот поженихались и вроде не жаловалась! — гордо закончил старик.
— Я побежал! — махнул ключом Миша.
— Агась.
Домчав до машины и радуясь, что домкрат всё-таки он не забыл, Миша принялся менять колесо. Эх, столько времени потерял, и всё из-за рассеянности. Он посмотрел на часы: похоже, во Владимир он опоздал, нужный ему человек ждать не станет, чиновники они такие... Наконец запаска стояла на месте, и он был готов продолжить путь.
Покрутил в руках телефон, ай, была не была — позвоню. Набрал номер владимирского чиновника, обрисовал ситуацию, и о чудо, тот сказал, что примет его вечером, потому что у него совещание и всё равно будет в кабинете. Нет, всё-таки среди чиновников тоже есть люди.
Теперь у Миши оставалось в запасе ещё несколько часов, наверное, разумнее вернуться на трассу, во избежание сюрпризов, хотя половина пути пройдена, он столько обратно ехать будет. «Ладно, верну Афоне ключ и решу» — с этой мыслью Миша завёл мотор и тронулся.
— Ну, сынок, поменял колесо? — дед Афоня встретил на крыльце.
— Да, спасибо, ключ обратно в сумку положу, — Миша направился к сараю.
— Анструмент я собрал, не суетись. Энтот ключ сюда давай, сам потом отнесу.
— О, спасибо!
— Милок, может, пообедаешь? — из дверей показалась круглолицая старушечья голова в цветастом платке, — Я борща наварила целую кастрюлю, нам с дедом неделю есть не переесть.
Миша только открыл рот, чтобы отказаться, как дед Афоня вставил:
— Не отказывайся, Мишаня, Любашин борщ на кулинарный конкурс отправлять впору до того лакомый.
— Уговорили, — улыбнулся Миша, решив, что двадцать минут погоды не сыграют, а после беготни аппетит разыгрался. Вскоре он сидел за накрытым столом, перед ним дымящаяся тарелка, от которой шёл такой аромат, что живот самопроизвольно неприлично заурчал. Тонким слоем намазал горчицу на хлеб домашней выпечки и принялся есть.
— Сынок, ты здеся-то как очутился? Сюды давно никто не заезжает как колхоза не стало, так и деревня загнулася, молодёжь отсюдова бежит, тута из всех домов половина покинутая, кто помер, кого дети в город забрали.
— Мне во Владимир срочно надо, а здесь говорят сократить дорогу можно, потому и поехал.
— Правильно говорят, только, Мишаня, не всё хорошо, что быстро. Ты энтой дорогой не едь, вертайся обратно на трассу.
— Почему?
— Афоня, ты языком не мели, говорит, же человек, что торопится — встряла бабушка Люба.
— Цыц! Я человеку жизнь спасаю, а ты...
— А в чём дело? —полюбопытствовал Миша.
Дед Афоня заёрзал на табурете, устраиваясь поудобнее, расправил скатерть, пригладил усы и даже как будто вытянулся. Похоже, садился на любимого конька.
— Мишаня ты энтой дорогой не езжай, плохая энто дорога. Я вот тебе историю расскажу, которая со мной приключилась. Давно это было, я молодой ишо был, зелёный. Так вот в километрах двух от Антиповки деревня раньше была, ещё в моём детстве заброшенная стояла, даже старики название запамятовали, так и называли её Брошенка, там и сейчас в землю вросшие избы стоят, чёрные уж от древности.
А ещё раньше там озерцо было, небольшое, но рыбёшка водилась. Оно аккурат возле дороги было, да что было, и сейчас стоит. И вот на это озеро мы с моим товарищем Макаром, царство ему небесное, на рыбалку по молодости ходили. Макар-то он того, выпить лишку любил, — старик едва стукнул пальцем по горлу, — Бывало, сядем по рюмашечке пропустить с устатку, а глядь, слово за слово и уже целой бутылки нет. Во как умел заговорить! Правда, Любаш? Макар, он вообще мужик мировой, а уж рукастый какой! Всё-то у него получалось, всё ладилось, его за это в деревне некоторые недолюбливали, завидовали значить, а вот...
— Вы про деревню рассказать хотели, — напомнил Миша, поняв, что покойный Макар любимая тема старика.
— А, ну да, хотел. Так вот пошли мы как-то с ним на рыбалку, червей накопали, удочки наладили. Макар он знатным удильщиком был, рыбные приметки знал. Вот и пошли спозаранку, потому как по осени у рыбы жор начинается. А зябко жуть просто, решили согреться, ну сам понимаешь как, не чаем уж, — хохотнул дед и облизнулся — Макар с собой поллитровочку отменного первача взял, студёного, такой пьёшь как мёд, а голова поутру не болит, не то что от водки проклятой.
Так вот о чём я... Согрелись мы, значит, удочки закинули, ждём. Не клюёт, не ловится, зараза такая. Посидели немного ещё и решили возвращаться. Макар пошёл в камыши по нужде, а вернулся бледный аки гусь перед Рождеством. Там, говорит, в камышах сидит баба с длинными волосами до этой самой, ну длинными, в общем, сидит и песню поёт, гребнем волосья чешет. Я ему отвечаю, ты мол, Макар перепил, похоже, откуда тут бабе взяться? Дура, что ли, она сюда ходить?
«Ты прежде чем обзываться, сам сходи да посмотри» — говорит, а у самого зубы стучат. Я значится беру палку подлиньше, там на берегу полно валялось, и иду в камыши. Перед Макаром-то я храбрился, но по-честному скажу, коленки тряслись.
Заглядываю осторожно в камыши, гляжу, на самом деле сидит на камне баба, в сорочке такой длинной, будто и не холодрыга на улице, а май месяц. Ко мне поворачивается, а лицо белёхонькое, как снег. Нет, белее снега. И манит меня к себе. Я встал как пень, глазами хлопаю, шагу ступить не могу. А она рукой взмахнула, у ней в ладони бутылка оказалась, ну аккурат такая же, как у нас с Макаром давеча была. А на камне рюмка, она мне рукой машет, мол, айда со мной выпьем.
Я головой мотаю, сам назад пячусь. Шаг сделал и упёрся во что-то как заору, всех птиц распугал. А это оказывается Макар за спиной стоит, ему значится за меня боязно стало, вот он и пошёл следом, да на бабу засмотрелся и меня не заметил. Стоим мы теперь и вдвоём на ведьмачку пялимся, а она вторую рюмку достаёт и разливает.
Тут камыши зашумели, затряслись, будто ураган налетел на землю, того глядишь снесёт. И выходит из кустов ещё одна баба. У первой волосья чернущие как сажа, а у этой седые, как у старухи. На ней тоже то ли сорочка, то ли тряпка какая намотана, считай, голышом ходит. Сели они, значит, рядом. Одна чёрная, вторая седая, обе босые, а в руках рюмки. Та что чёрненькая толкует: «Чего ж вы оробели, парни? Айда к нам. Мы любителей самогоночки страсть как привечаем. Вы к нам поближе идите, вот сюда рядышком садитесь».
А сама белой рукой так и манит, так и манит. Мы с Макаром назад пятимся, а они знай своё: «Идите к нам, отведайте нашей, она и без закуски хороша. Кто с нами рюмаху разопьёт, тот навеки с нами останется, вот уж праздник тому будет. Всю жизнь пить, да горя не знать». А я, значится, отвечаю: «Барышни, нам тут с вами сидеть некогда, нас супружницы молодые дома ждут». А они своё: «Отведайте самогоночки нашей, слаще мёда, слаще жён ваших молодых. Один раз попробуешь вовек не забудешь».
Тут мы с Макаром из камышей выбрались, манатки подхватили и бегом бросились домой. А из кустов смех слышится, да такой жуткий, что внутри всё заморозилось и кричат нам вдогонку: «А всё равно выпить захотите сюда придёте, куда ж вы денетесь-то». Мы с Макаром поднажали да понеслись домой пуще мерина, — дед Афоня замолчал, а Михаил впервые захотел, чтобы тот продолжил свою историю.
— Ну а дальше-то что? — нетерпеливо спросил он.
— А что дальше? До следующей осени мы с Макаром на рыбалку не ходили, как отрезало. Потом уж у него душа не выдержала, собрались, да только самогонку с собой не брали, а то мало ли чего, вдруг у этих вертихвосток длиннопатловых своя кончилась... Поэтому я и говорю тебе, не езжай энтой дорогой, уж лучше в объезд по трассе. Время потратишь, зато жив останешься.
— Афоня, так человек трезвый же едет, а не то что вы с Макаром под хмельком. Чего с ним сделается?
— Ну и что с того? Через Брошенку редко кто ездит, вдруг ведьмы самогонщицы до сих пор сидят там и свежей кровушки ждут? У нечисти ведь нету возраста, они не старятся. А вспомни сколько народу там утопло!
— Утопли с пьяной да дурной головы! Трезвый по тонкому льду на средину озера не пойдёт, и в студёную воду нечего лезть коли сосуды слабые.
— Темнота ты, Люба. У человека мож не зазря машина-то поломалась, предчувствие!
— Тебе бы только лясы точить, Афоня.
Михаил поблагодарил хозяйку за борщ, не лукавил — давно такого вкусного не ел и собрался во Владимир, размышляя как же теперь лучше ехать. Сытный обед не добавил ясности, наоборот, внёс неуверенность. Вроде и не суеверный, но вдруг...
Уже завёл мотор, когда из ворот показалась бабушка Люба и махнула рукой, подзывая к себе, ох уж эта словоохотливая семейка! Михаил торопливо вышел из машины, показательно поглядывая на часы. Старушка обернулась на дверь не виден ли там Афоня и шёпотом заговорила:
— Сынок, не верь ты ему, ехай спокойно через Брошенку, нету там никакой нечистой силы. Нечисть водится там, где люд есть, а там сто лет никто не живёт.
— А как же девы с самогонкой? — почему-то тоже шёпотом спросил Михаил.
— Они в тот год с Макаром больно повадились к бутылке прикладываться, что ни день так праздник у них. Всё лето по свою рыбалку ходили, а домой не то что с рыбой, сами бы вернулись и то слава Богу. Мы с Галиной, женой Макара, думали, думали что делать, как от змия отвадить, а ничего путного в голову не лезло. Раньше здеся, — она неопределённо махнула рукой — сельский клуб был, к нам тиятр приехал с выступлением, Галка с девкой костюмеркой познакомилась, её к ним на постой определили.
Вот однажды сидели у них в избе и разные наряды примеряли, хохотали до упаду, тогда-то эта идея и придумалась, уж не знаю кому первой в голову пришла. В общем, девы-самогонщицы мы это были. Хотели припугнуть на обратном пути, да кто ж знал, что Макар в кусты полезет.
Костюмерка нам белого крема, пудры и парики длинноволосые дала. Мы в кустах сидели, мазались, сами хихикали тихонько. Ладно хоть Галку покрасить успели, она как услыхала, что кто-то в кусты лезет, так фуфайку с себя скинула и осталась в одной сорочке. Не растерялась — песню завела. Покуда она их развлекала, я себя пудрила впопыхах, пришлось и мне в сорочке идти, чтобы, так сказать, не портить картину. У нас совсем другие слова заготовлены были, а из башки-то всё повылетало, что смогли, то на ходу и сочинили.
— А рюмки вы тоже с собой принесли?
— Ну да, чтобы не околеть от холода, да и боязно было, вроде шутка, а всё равно будто с нечистой силой играемся. Вот по рюмашке для сугреву и храбрости. Ты не думай, мы не того, не любительницы.
— И помогла ваша хитрость?
— А то! Мы с Галиной умыться в озере успели, краску с себя кое-как оттёрли и бегом домой. Я в избу захожу, Афоня сидит белый как скатерть на Рождество, трепещет как бельё на верёвке, рассказал всё, кается, мол, похоже, переборщили с напитком-то. Успокоила его, говорю, раз такое дело лучше и на озеро не ходить и самогонкой не баловать, а то мало ли унесут с собой девки-самогонщицы. Мол, коли один увидел можно было б сказать, что спьяну привиделось, а коль двоим, то дело верное.
— Неужели на всю жизнь закодировали?
— Не закодировала, а норму обозначила, — со значением заключила старушка, подняв указательный палец кверху, — Он с того раза рюмашки три пропустит и будя, а ежели переборщить удумает, как у дочери на свадьбе, так дева тут же приходит.
— Какая дева?
— А та деваха, костюмерщица сказала, где парик такой достать, мы с Галкой в складчину и купили. А крем с пудрой она нам подарила. Так за всю жизнь, а почитай с дедом уж шестой десяток вместе кукуем, всего несколько разов мы его доставали.
— Ну вы молодцы!
— Потому и говорю тебе, езжай спокойно через Брошенку, нет там нечисти, нечисть там появляется, где человек с дурными помыслами.
— Спасибо вам и за борщ отменный, и за историю вкусную.
— Ехай с Богом.
Проезжая заброшенную деревню, Михаил остановился у озера, вышел из машины, всмотрелся в чуть колышущиеся камыши и ровную гладь озера. Настроение — весь мир обнять хочется. Вот они какие, русские женщины! Самые лучшие, и борщом накормят, и от беды отведут. И совсем не жалко Михаилу того времени, что на колесо потратил, приобрёл-то он гораздо больше.
Автор: Айгуль Шарипова
