Предновогодние хлопоты были в разгаре. Люди, счастливые, румяные от мороза, бегали по магазинам в поисках подарках и продуктов. Возле одного из них, как обычно, расположился недомерок Лакомка.
Так его прозвали. Очень маленького роста, сзади за ребенка можно принять. Потому и кто-то захохотал однажды: мол, взрослый мужик, а недомерок. Так и прилепилось. Он не обижался.
А прозвище «Лакомка» уже потому, что халву любил. Купит себе пачку и ест с наслаждением. Обычно недомерок Лакомка на улице сидел возле деревянного ящика, на котором бережно раскладывал тряпичные мешочки. Если замерзал, заходил внутрь магазина, чтобы погреться.
Он был не один. Большая лохматая одноглазая собака с шерстью белого цвета неизменно следовала рядом. Была она ростом почти с недомерка Лакомку. Добродушный пес, очень спокойный, только людей боялся. Когда подходил кто-то, втягивал голову, трясся и прятался за Лакомку.
— Как зовут-то страшилище твое? – спросила однажды женщина с высокой прической.
Она ждала мужа. Тот все не приезжал, и даме захотелось от скуки чем-то отвлечься.
— Сапфиром, барышня, — отозвался недомерок Лакомка, шмыгнув носом.
— Как? Ты чего мужик, обалдел, что ли? Это же камень драгоценный, тебе такой в жизни не заиметь и не заработать, даже во сне не приснится. Такого урода Сапфиром назвал, — брезгливо ответила дама.
— А чего вы так? Каменья-то мне и не нужны. А у него глазки очень красивые. Точнее, один остался, второй-то хулиганье выбило. Проводом его обвязали потом еще, в сугроб бросили. Я там как раз мимо шел. Слышу, плачет кто-то, как ребятенок. А это собачка стонет. Еле выходил. Удивительные глазки, не видно второго-то с вашей стороны! Но давайте, покажу! – засуетился недомерок Лакомка.
— Больно надо! На блохастого твоего смотреть! Фу, противный какой! – выдохнула женщина и радостно замахав подъехавшему супругу, убежала.
Недомерок Лакомка не обиделся. Вздохнул только да сильней прижал к себе собаку. Он уже привык к боли и осознанию того, что в этом мире их только двое. И никто не придет на помощь и не уведет в прекрасное далеко. Нужно просто выживать.
Сказать по правде, когда недомерок Лакомка собаку нашел, он сам в лес шел. Потому что сил уже совсем не осталось. Думал найти елку покрасивше. Сесть возле нее и уснуть. Пусть даже навсегда. Он не всегда влачил жалкое уличное существование.
Где-то далеко, в прошлой, залитой солнцем счастливой жизни, была жена, Катенька. И дочка Лидочка. Когда малышка заболела и потребовалась дорогостоящая операция, счет шел на дни. Квартиру в спешке продали. Больше ничего у семьи ценного не было. Катенька говорила, что снимать жилье будут, работают оба, как-нибудь проживут, лишь бы ребенка спасти.
— Витенька, ты ж на все руки мастер! Все сможем. Дочечку бы выходить. Главное – мы вместе. Значит, ничего не страшно и надежда есть! – шептала жена.
Их обманули. Так бывает, к сожалению. Доверчивые и простодушные люди были жестоко обмануты, осталась и без квартиры, и без денег. Дочка умерла. У жены сердце не выдержало.
Отцу семейства, обезумевшему от горя, знакомые советовали бороться, отстаивать свои права, пытаться вернуть жилплощадь или деньги.
А он стоял, как замороженный. И никак не мог поверить в то, что самых любимых на свете людей нет.
Деньги? Зачем? Куда, кому? Он не смог, не спас своего ребенка и это всегда будет с ним. Катеньку не уберег.
Бороться не стал. Много пил. Прежние друзья и знакомые вначале пускали, а потом перестали двери открывать. Мужчина катился вниз по наклонной. Смысла в жизни не видел.
А потом и вовсе решил уйти вслед за семьей. И вот тут-то и нашел в сугробе связанную и раненую собаку.
Пес почти не дышал. И только почувствовав прикосновение теплой руки, открыл один глаз удивительно красивого цвета. И недомерок Лакомка выдохнул:
— Сапфир!
Он почти не помнил, как дотащил большую собаку до города. Пришел в себя возле ветлечебницы. Зайдя внутрь и вытирая пот со лба, упал на колени перед высоким человеком в белом халате, попросил спасти пса.
— Я это… я все умею делать. Хотите, вам баньку построю на даче? Или крышу сделаю? Или беседку слажу? Вы не смотрите, что я роста такого. Я все могу. Вы его спасите, доктор. Живой же. Денег нет, я потом… я отработаю. Он же дышит еще, — просил недомерок Лакомка.
Ветеринар собаку спас. Он долго находился в той клинике. Бесплатно.
Долго хорошего человека благодарили потом, и хозяин, и пес.
А дальше недомерок Лакомка пошел к своей приятельнице Валентине. Та жила в бараке на отшибе города. Была баба сильно пьющая, но добрая. Несколько раз они с Лакомкой в бродячей жизни пересекались.
— Валя, пусти на постой. Я тут помирать хотел да передумал пока. Вот, дружок у меня появился. Подрабатывать начну. Тебе за угол платить станем. Один-то я хоть где мог приткнуться, а его жалко. И так намучился, — просил недомерок Лакомка.
Валентина разрешила.
Перед магазином недомерок Лакомка не милостыню просил. Он укроп сушеный продавал. В тканевых мешочках. Мешочки были очень красивые. Вышитые такие. С незабудками, ромашками, васильками, первоцветами. Словно кусочки лета.
Странно это выглядело, конечно. Смешной маленький мужчина в дутых сапогах, в красной детской шапочке с бомбошкой на голове и в большом пуховике. И пугливая собака рядом. А на ящичке эти мешочки разложены.
Но их покупали. Всегда. Однажды кто-то на пробу взял. И вернулся. Людская молва идет. Покупателей у недомерка Лакомки много было.
Укроп он за городом выращивал. Помог одному дачнику и тот ему разрешил на соседнем, принадлежащем ему же участке, сажать свое. Вот Лакомка и разбил укропную «плантацию». Укроп он обожал с детства. С вареной картошечкой и маслом, с молочком.
— Если в доме сушеный укроп – считай, лучшая пряность в кармане! А пахнет-то как, дивно! – улыбался недомерок Лакомка покупателям.
Иногда он бережно доставал из кармана кусочки халвы и с наслаждением причмокивая, ел. Или кормил припасенным в мешочке мясом свою собаку.
За ним в тот день наблюдал высокий пожилой мужчина в длинном пальто. Ястребиный профиль, надменное выражение лица. Он вышел из дорогой машины, хотел пойти за покупками. Весь облик незнакомца дышал силой, решимостью и достатком. Только вот в глазах, прозрачно-голубых и холодных, словно замерла, скованная льдом, сильная печаль.
Он смотрел на забавного мужичка, плохо одетого, который сидел возле своего деревянного ящичка, на котором были разложены какие-то тряпичные мешочки и разговаривал с собакой.
Человек усмехнулся. Про него окружающие думали, что он не любит животных. Никогда их не держал. Не брал в руки в гостях, обходил стороной.
Никто не знал, как когда-то давно, после того, как погиб у него на руках сбитый автомобилем, любимый спаниель Бим, он поклялся себе больше не заводить животных. Чтобы не испытывать больше эту страшную боль от их ухода. Когда сердце готово разорваться на куски и остановиться одновременно. К тому же много работал. Он был директором завода, этот самый Александр Петрович.
Теперь на пенсии. От дел совсем не отошел, акции остались. Теперь всем занимался единственный сын. Есть внуки. Им недавно подарки отвез. Много. И что просили, и от себя сюрпризы. Только… Показалось ему или не увидел радости на родных лицах сына и его жены? Представлял себе, как они станут распаковывать, удивляться, что-то восклицать. Но некоторые коробки так и остались нетронутыми.
Сын дежурно кивнул, внуков комнате не было. По его словам, они наверху в комнате играли с новыми айфонами, которые тот на днях купил.
— Толя… подарки-то понравились? Я тут… выбирал, — глухо произнес тогда Александр Петрович.
— Да, пап. Все нормально, хорошо. Дети довольны останутся. Мы тоже. Не стоило столько приносить. Мы же сами может себе купить, что захотим. И зачем эти бумажные коробки с конфетами? — отозвался сын, поправляя галстук.
— Так они… симпатичные. С Дедами Морозами, Снегурочками. Помнишь, мама тебе всегда такие приносила? – чувствуя, что голос предательски задрожал, ответил Александр Петрович.
— Когда это было, отец. Ты еще скажи, что в сказки веришь! Ты-то! Тебя же до сих пор зовут за глаза «Железный Саша». А тут коробки эти дурацкие, надо было в модной кондитерской уж что-то заказать, раз сладкого решил привезти! Извини, отец. Мы собираемся, скоро же поездка наша! – сын, полуобняв на минуту, поднялся.
— Толя… А может, ко мне? Светочка с Димкой поиграли бы на природе. Чего эти телефоны? Мир-то там неживой! – пробовал возразить Александр Петрович.
— Зато он им интересен. Все эти твои горки, снежки – прошлый век. Устарело. Дети теперь продвинутые. Их другое влечет, — хмыкнул Толя.
— Устарело? А как мы с тобой маленьким пекли картошку на костре ночью, а? И мама твоя рядом была и тебе про звезды рассказывала. Устарело? А крепость строили? Помнишь? Снежную. Тебя же оттуда не затащить было. Варежки сушили на батарее и штанишки. Сынок, я… — начал было Александр Петрович.
Но Анатолий перебил его и стал прощаться.
Пожилому мужчине хотелось сказать сыну, чтобы они не уезжали в отпуск. Какой Новый год в жарких странах? Там палящее солнце и песок. Можно бы поехать к нему. Там елка живая и настоящая во дворе. Покататься бы на коньках и на лыжах, поиграть в снежки. И в доме полно места. Можно бы попроситься на отдых с ними. Взяли бы, скорее всего, не отказали. Чтобы семьей хоть один Новый год встретить. Но знал, что будет там лишним и никто не хочет, чтобы он ехал.
Вот в этот день и остановился он возле того места, где расположился недомерок Лакомка. Вообще-то в магазине ему ничего не нужно было. Но словно какая-то сила заставила притормозить. Решил выйти, может, докупить чего-то.
И наткнулся взглядом на Лакомку. Подошел.
— За укропчиком, добрый человек? Один мешочек или парочку? – бесхитростно вскинул на него глаза недомерок Лакомка.
Александр Петрович хотел сказать, что ему ничего не нужно. Покупать на улице? Бред. Он выше этого. Человек другого уровня. Но почему-то протянул руку.
Недомерок Лакомка растолковал его жест по-своему. И развязав мешочек, протянул посмотреть, на пробу, так сказать.
Александр Петрович взял. Что-то сжалось внутри. Так вышивала жена. И этот аромат, словно закружились в вальсе годы, унося его назад, в детство. Где бабушка ставит чугунок с картошкой, дед несет теплое молоко. И посыпают маленькому Саше картошечку тем самым укропом.
Недомерок Лакомка продолжал беззубо улыбаться. А пес Сапфир привычно прятался у него за спиной.
— Кто вышивал? – не зная, что сказать и сделать от нахлынувших эмоций, спросил Александр Петрович.
— Тут такое дело… я это, сам. Вечерами-то что делать? Днем-то мы или тут, или летом на участке. Или подрабатываю где. А вечером вот, рукодельничаю. Кто сказал, что это женское дело? У Валентины, у которой живу, машинка есть. Мешочки сошью да вышиваю. Успокаивает, если честно. Раньше все мучился, сплю-то я плохо очень. Думал, куда вот себя деть? А тут стал вышивать, так и сон пришел. А укропчик берите, не бойтесь. Это я сам выращиваю. Режу мелко, сушу на солнышке. Руками чистыми, конечно все собираю. Палок нет, только кустика верхушечка тут! – стал объяснять недомерок Лакомка.
Александр Петрович молчал. Что проносилось в его голове в тот миг? Он только расстегнул верх пальто, словно не стало хватать воздуха.
Наверное, этому человеку надо помочь с деньгами, пронеслось в голове. Скорее всего, семья там. Есть детки. И они обрадуются разноцветным коробочкам с конфетами, не назовут их смешными или дурацкими, как его родные.
Стал спрашивать про семью. Хотя раньше просто прошел бы мимо подобного персонажа на улице. Но сегодня день какой-то был… не такой.
Недомерок Лакомка рассказал. Он жаловаться не любил. И не привык. Как, впрочем, и вспоминать. Только врать тоже не умел.
— Как же ты… выжил-то после такого? Знаешь, найдем мы тех людей и накажем, – покачал головой Александр Петрович.
Случись что с его Толиком, он бы попал в лучшие клиники, к лучшим врачам. Он даже не может себе представить, как это так, помощь нужна, а ее… не можешь оказать.
— Нет, Господь нашим обидчикам судья. Я вот денежку-то собираю. Крестики хочу поставить на могилках новые, старые сгнили совсем. И цветы буду приносить всегда живые. Катенька-то моя очень уж не любила искусственные, — шмыгнул носом недомерок Лакомка.
И порывшись в кармане, вдруг протянул новому знакомому кусочек халвы.
Тот взял. Давно не ел. Машинально прожевал.
— Мешочек-то вам один? – вопрошающе смотрел недомерок Лакомка, прижимая к себе укроп.
— Все заберу. Ты это… поедем со мной. Решим сейчас вопрос с твоими крестиками. А тебе что подарить самому? Квартиру? Машину? Ты говори, я могу себе это позволить! – промолвил Александр Петрович.
— Ой, спасибо! Правда, поможете с крестиками-то? А то когда я еще их справлю. А у меня все есть, не беспокойтесь. Я пока у Валентины живу, а потом, может, сам себе домик небольшой построю. Не надо мне ничего, благодарствую. Не тратьте зря денежки-то. Лучше своим чего купите. Детям или внучатам. Новый год же, скоро встретите вместе, — радостно глядел на нового знакомого недомерок Лакомка.
— Все у них есть. А встречать… один я буду, — устало отозвался Александр Петрович.
— Один? Не идете к ним, что ли? Не дело это, надо с семьей. Я вот все Боженьку прошу, чтобы дал мне возможность моих хоть бы во сне увидеть. Вся душа от тоски истрепалась. Порой смотрю, люди ругаются. Или дуются друг на друга. Не понимают, пока есть, кого обнять и к кому прийти, а не к закрытой двери, они самые счастливые. Знаете, как хорошо, когда кто-то в окошечко машет. Мне моя Катюша всегда махала. И встречали меня вдвоем с Лидочкой. Я иду с работы, глаза подниму, а там девчонки мои в оконце. Так хорошо сразу становилось! Никаких подарков не надо было. Райское чувство, тепло вот тут, в груди. А теперь постоянно холодно, — и Лакомка прижал к себе свою собаку.
Александр Петрович грустно улыбнулся. И показал в сторону автомобиля.
Недоуменно переглядывались прохожие, глядя на шикарно одетого человека возле дорогой машины. За ним ковылял недомерок Лакомка и его большой некрасивый пес Сапфир.
— Песик-то чистый у меня. Но… собака же. Наверное, нельзя его сюда-то. У вас тут все белое. Давайте я свой пуховик кину, он сядет. Не запачкает ничего, извините, — недомерок Лакомка смотрел с надеждой.
Он боялся, что незнакомец исчезнет или не пустит собаку, а тот без него один никогда не оставался, даже если он плотничать ходил. Просто так хотелось, чтобы на могилках жены и дочки крестики появились хорошие.
— Садитесь оба. Не надо ничего стелить. Какой ты… необычный, — Александр Петрович опустился на колени и посмотрел на Сапфира.
Много лет он не гладил собак. Забыл эти ощущения. Пес вначале прятался за недомерка Лакомку. А потом выглянул оттуда.
Дал себя погладить, не трясся. Может, людям стал доверять, а может, человек ему понравился.
И Александр Петрович увидел, что единственный глаз у него и правда, как сапфир.
Дел много у них было в этот день.
Долго плакал у своих на кладбище недомерок Лакомка. Думал, слез уже нет, а вот они, льются. И все рассказывал им, какой хороший человек ему сегодня повстречался, крестики справил, все организовал. И роз много было, живых, красивых. И для жены, и для дочки.
Александр Петрович невдалеке стоял. На обратном пути стал звать нового знакомого к себе. Говорил, что дом у него трехэтажный и красивый, всем места хватит.
Но недомерок Лакомка отказывался.
— Вы и так столько сделали для меня! Есть у меня уголок свой, не нужно больше ничего! Дай Вам Бог всего! Чтобы самое заветное желание сбылось. Прямо сейчас загадайте, я обещаю, так и случится!
Так и отвез их Александр Петрович домой.
Но долго не спал, думал, как потактичнее проблему решить. Дом он купит, это даже не обсуждается. Нечего в таких условиях людям жить. Сыну позвонил под впечатлением, рассказал про необычную встречу.
Тот принялся воспитывать, мол, аферисты везде, какой дом, опомнись, отец.
— Ты меня не учи! Я у руля 40 лет стоял! Способен аферистов от нормальных людей отличить. И не сметь мои деньги считать. Я их не украл, сам заработал! Своей головой и руками! Это вам я не нужен! – высказав сыну все, что накипело, Александр Петрович повесил трубку.
Хотел к Лакомке с утра ехать, но тут друг-адвокат со срочным вопросом пожаловал. Александр Петрович заодно ему поручил вопрос с домом решить.
— Познакомлю тебя, Палыч, золотой он человек! А укропчик у него какой! И представляешь, сам вышивает! – рассказывал он.
Ближе к вечеру собрался только. Хлипкую дверь никто не открывал.
— Неужели торгует опять? Темнеет же уже. Да и холодно, — Александр Петрович поехал к магазину.
Там никого не было. Деревянный ящичек валялся сломанный. И что-то красное было на снегу. Он стал оглядываться по сторонам. Спрашивать прохожих. Те только плечами пожимали. Наконец побежал внутрь магазина.
— Послушайте, мужчина на улице все сидел. Такой… с собакой. Его нет нигде. Вы не подумайте, я не просто так его ищу. Тот ящик, где он все свой укроп складывал, сломан. Вы ничего не видели? – стал допытываться у продавщицы Александр Петрович.
— Так он… в больнице, наверное. Днем еще у нас тут случилось такое, до сих пор меня трясет. Компания пьяная шла. А он сидит со своими мешочками. Привязались на пустом месте. Пнули ящик, все раскидали. Лакомка-то молчал вначале, чего с такими придурками связываться, себе дороже. А потом один из них к собаке привязался, пнуть хотел. Вот тут он и встал. Пса собой закрыл и говорит громко так: «Собаку не смейте трогать! Он хороший».
Ну… они его повалили да пинать давай втроем. Там лбы здоровые, 1,80 с лишним. А он же маленький да худенький. Пес-то людей боялся, но тут стал его защищать. А он его собой все закрывал. Быстро все случилось, рядом был мужчина, не заступился, убежал, испугался, видать. Только две бабушки кинулись разнимать, как их еще не зацепили. Да кто-то закричал, что полиция едет. Они и убежали. Лакомка-то не шевелился уже, собака все бегала вокруг, ему лицо облизывала. И за скорой все бежала, — отозвалась девушка.
Александр Петрович выбежал на улицу, на ходу набирая номер.
Вскоре он вбегал в холл больницы.
Без смешной красной шапки недомерок Лакомка был не похож на себя. Из-под повязки выбивались белые, как пух, волосы. Лица почти не видно, так оно распухло от побоев.
— Держись, держись. Я тебя… Лучшим врачам. Ничего, вытащу. Слушай, я ж тебе дом выбрал. Будете там жить. Справишься, слышишь! Ты жить должен! Нельзя таким людям уходить! И так все у нас прогнило! – впервые за много лет плакал у постели недавно незнакомого, а теперь такого близкого человека, Александр Петрович.
— Вы… как тут? Не пускают же! – одними губами прошептал недомерок Лакомка, открыв глаза.
— Меня пустят! Везде. Не разговаривай, нельзя! – мужчина продолжал держать еле теплую руку нового друга.
— Пообещай…те, — было видно, что слова даются с трудом.
— Все, что угодно. Ты только живи!
— Сапфир… Нельзя ему на улице. Он… погибнет, — всхлипнул недомерок Лакомка.
— Конечно! Он у меня пока будет. Ты выздоровеешь и заберешь. Я его найду! Прямо сейчас найду и к себе отвезу. Веришь?
Недомерок Лакомка кивнул. Из глаз его полился какой-то нездешний свет, и они стали такими спокойными.
— Катюшу вон вижу. Эх, дождался. Прости, Господи, — раздалось тихое.
— Мужчина, выйдите. Он умер, — две женщины в белых халатах коснулись плеча Александра Петровича.
Он вышел на крыльцо больницы. И вдруг уловил какое-то движение сбоку.
У крыльца в темноте, ссутулившись, как старичок, сидел в снегу пес Сапфир.
— Чья собака? Нечего тут! – появился сурового вида сторож с лопатой.
— Моя. Мы провожали друга. Пойдем, пойдем домой, мой хороший! – и Александр Петрович наклонился к собаке.
В Новый год он стоял у окна. И думал о том, какие встречи порой преподносит нам жизнь, меняя и сокрушая все на своем пути за один какой-то день. Мысли, чувства, убеждения.
Сапфир лежал возле его ног. Он наклонился, потрепал его за ушком. Про заветные желания говорил недомерок Лакомка… Хотя какой он недомерок? Недомерки те, кто его так прозвали, подумалось ему. Витя он. Виктор. Человечище.
Александр Петрович загадал тогда желание, правда. Хотя знал, что это глупо. Встретить бы Новый год со своей семьей. Только сейчас сын и внуки уже на Бали, конечно. У них билеты, отдых.
Во двор быстро въехала машина. Навострил ушки Сапфир. И провел руками по лицу, качая головой, пожилой мужчина. Нет, так не бывает…
— Дедушка! Дед! Мы не поехали! Да мы и не хотели, там елок и снега нет! Деда! Давай снеговика строить!
— Папа! Пап, ты где? Ты меня прости!
— Александр Петрович, моя мама вам пирожков напекла, мы привезли, как вы любите! — раздалось с улицы.
— Ну что, дружочек, пойдем встречать, что ли? Ты им понравишься! Внуки-то давно щеночка просили. А тут готовый пес! Эх, Витя, Витя. Сбываются, значит, заветные-то людские желания! – и, смахнув слезу, Александр Петрович вышел во двор.
Снег падал хлопьями. Перед тем, как подхватить подбежавших внуков, попробовал на вкус. Снежинки были со вкусом халвы…
Автор: Татьяна Пахоменко
Художник: Люся Чувиляева
