Надя взглянула на вибрирующий телефон, улыбнулась и сняла трубку.
— Да, любимый, — ласково ответила она и подошла к окну.
— Милая, я, наверное, не дождусь тебя, — мужской голос звучал сонно, — завтра рано вставать на работу.
— Конечно, Олежек, ложись пораньше! Я приеду только к утру, — Надя подошла к окну, — как дети?
— Аленка слушает музыку в своей комнате. Игорек уже спит, — мужчина зевнул в трубку, — До завтра, Надюша, целую тебя!
— До завтра, любимый! — Надя поцеловала воздух и убрала телефон.
За окном то тут, то там мигали огни города. Она любила смотреть на ночной город. Давно уже она не работала ночью, но сегодня был особенный случай — ей нужно было сшить платье на выпускной дочки.
Вроде бы совсем недавно она родила Алену, когда же ее малышка успела вырасти? Школьный выпускной уже через пару недель...
Надя закрыла глаза. На душе было спокойно и радостно. Это теплое ощущение часто охватывало ее с тех пор, как она встретила Олега. Он был мужчиной ее мечты — спокойный, любящий, заботливый и надежный.
Они очень быстро поженились. Надя была счастлива и не боялась ощущения собственного счастья, наоборот, она ценила каждое его мимолетное мгновение — улыбку сына, утренний поцелуй мужа, разговор по душам с дочкой.
Открыв глаза, Надя подошла к столу, взяла заготовку и села за швейную машинку. Она начала шить, забыв обо всем на свете. Сейчас под ее руками сверкала маленькими звездочками серебристая струящаяся ткань — будущее выпускное платье для Алены.
Вещи, которые Надя создавала своими руками, излучали особую энергетику, привлекали удачу к тем, кто их носит. Так говорили многие клиентки. Надина светлая и просторная студия дизайнерской одежды располагалась в самом центре города и пользовалась популярностью у женщин.
В каждую создаваемую вещь Надя вкладывала душу, в каждой своей клиентке видела особую красоту и старалась подчеркнуть ее с помощью правильно подобранного фасона. Женщины уходили от нее довольные, называли «волшебницей». Если человек любит то, что делает, он способен осчастливить других, а главное — самого себя...
Когда Надя закончила работу над платьем, за окнами стояла глубокая ночь. Она заварила себе крепкий чай, подошла к окну и стала любоваться видом. Горячая чашка согревала руки.
Ночь, как маленькая жизнь. Когда большая часть людей спит, те, кто живет идеей, пытается оживить ее, претворить в жизнь. Ночь вдохновляет и поддерживает скромные таланты своей темнотой, под которой можно спрятать страхи и неуверенность.
Свои первые платья, с которых все началось, Надя сшила ночью. Тогда еще не было ни студии, ни красивой вывески, ни манекенов. Тогда ее никто не знал, в нее никто не верил, у нее не было друзей и наставников.
Она была растеряна, глубоко одинока и несчастна. Ей было всего семнадцать лет, она жила в глухом сибирском селе вместе с матерью. Она не верила в любовь, часто плакала и думала, что ее жизнь — это сплошная череда неудач и разочарований.
И только по ночам, сидя за старинной бабушкиной швейной машинкой, Надя оживала, забывала о своих бедах и горестях. А в люльке рядом с машинкой спала ее маленькая Аленка...
Сколько шагов от несчастья к счастью? Много. Но главное — идти и не терять надежды. Когда-то она впустила в свое сердце эту простую истину.
И пошла.
***
— Я люблю его. Люблю? Люблю...
Это большое открытие пришло к Наде в пятнадцать лет после того, как им с Тимофеем пришлось пережидать грозу в лесу у Желтой речки. Они часто вместе гуляли здесь, придумывали истории и рассказывали их друг другу. Это было их тайное место, секретный дружеский штаб, созданный еще в детстве.
В тот день гроза началась внезапно: ветер рвал листья с деревьев, пригибал к земле кусты и травы, раскачивал деревья, которые страшно скрипели. Тьма накрывала все вокруг, превращая день в ночь. Яркие молнии то и дело рассекали небо, а крупные капли дождя обжигали кожу холодом.
Наде стало так страшно, что она зажмурила глаза и вцепилась в руку Тимофея. Тимофей не растерялся, он потянул Надю за собой и затащил ее в какую-то нору, похожую на землянку, потом накинул сверху свою куртку и, прижав к себе, не отпускал, пока раскаты грома не умолкли, ветер не стих, и ливень не прекратился.
После этой грозы Надя не спала всю ночь от пережитого страха и ощущения влюбленности, переполняющего душу. Она чувствовала, как волнительно и сильно бьется в груди сердце, наполненное новыми, непривычными мечтами. С восторгом она вспоминала те моменты, когда ее ладони лежали на плечах Тимофея.
Она влюблена в него. Эта мысль, словно молния, яркими вспышками преследовала ее постоянно, что бы она не делала.
О том, что Тимофей влюблен в нее — об этом Надя знала уже давно, он сам признался ей в своих чувствах год назад, но Наде не хотелось рушить их детскую дружбу. И вот теперь, она ясно осознала, что на смену дружбе пришла взаимная любовь.
Мать Тимофея относилась к дружбе подростков отрицательно. Она часто ругала сына за то, что он опять полдня носится с “этой девкой”, так она называла Надю. Детей судят по репутации родителей. Так было и будет всегда. Бабушка Нади была “ведьмой”, муж которой бесследно пропал, наверняка был ею тайно загублен, а мать Нади, Александра, была распутной девкой, которая родила от приезжего цыгана, а потом спилась.
“Какой может вырасти их Надя? Только такой же бесстыдницей,” — такую фразу однажды услышал Тимофей из уст матери. В сердцах он выбежал из дома, громко хлопнув дверью.
***
Надя всегда ощущала себя старше своего возраста. Мать пила, девочка почти всегда была предоставлена самой себе. В детском возрасте Надя играла с мальчишками: лазила с ними по крышам и заборам, бегала по деревне и по лесу, играла в войнушку, была в их компании «своим парнем».
А потом она повзрослела и полюбила одиночество и книги. От всех ее друзей-мальчишек к тому времени остался лишь Тимофей. Надя ценила его за смелость и преданность. Она знала, что случись что, Тимофей всегда придет на помощь.
Когда Надя поняла, что чувство, которое она испытывает к Тимофею — это любовь, она пришла в восторг. Взаимная любовь всегда представлялась ей великим даром, который предназначен далеко не всем.
Иначе она не могла объяснить, почему бабушке и матери так не повезло. С бабушкой все понятно — дедушка бросил ее одну, ушел к другой женщине. А про своего отца Надя знала лишь то, что у него были темные глаза и кудрявые волосы, как и у нее. Еще она знала, что он был цыган.
Она представляла его красивым и хорошим человеком, а их отношения с матерью — трагичными и наполненными романтикой. Может быть, мать сама была виновата в том, что отец оставил ее беременную? Никаких подробностей, тем более личных, Наде никто не рассказывал. А теперь, когда мать беспробудно пила, Наде вообще не хотелось с ней ни о чем разговаривать.
Надя почти все время проводила с бабушкой, ночевала у нее чаще, чем дома. Сейчас бабушка сильно болела, почти все время проводила дома, лежа в постели.
Иногда ей было так плохо, что Наде приходилось бежать за фельдшером тетей Алей. Та колола ей уколы, от которых бабушке становилось легче, но это облегчение было недолгим. Каждый раз тетя Аля с серьезным видом шептала бабушке на ухо, что скоро и эти уколы перестанут действовать, что надо ехать в город, в больницу.
И это была правда. Бабушка умерла в страшных муках вскоре после того, как Наде исполнилось семнадцать. Был февральский день — ветреный и снежный.
Мать в этот день работала. Надя была в школе, а возвращаясь домой, сквозь хлопья снега, повисшие на ресницах, увидела, что двери у бабушки распахнуты настежь. Кинув сумку с учебниками прямо на снег, Надя со всех ног побежала к дому.
Бабушка, скорчившись, лежала у порога. Не в силах стонать и кричать, она издавала хриплые гортанные звуки, похожие на рычание. Изо рта текла кровь, кожа была синюшного оттенка.
Надя заплакала от страха и бессилия, поняв, что это конец. Она ясно осознала, что до тети Али сейчас добежать не успеет. Тогда она присела рядом с умирающей и сжала ее сухую, морщинистую руку своими холодными ладонями. Бабушка притихла, перестала стонать. Взглянув на внучку, она протяжно вздохнула, и зрачки ее остановились на Надином лице.
“Вот и все. Едва успела,” — подумала Надя.
Она прерывисто вздохнула, как будто сама только что испытала нестерпимые муки и отошла в мир иной. Она была сильно взволнована, но не подпускала к себе отчаяние, было еще много других дел.
Надя с трудом затащила бабушку в комнату, положила ее на спину, расправила руки вдоль туловища, закрыла ладонью глаза, вытерла кровь с лица. Взгляд девушки был ясный, сосредоточенный. А душу постепенно, капля за каплей, наполняла тоска по самому родному человеку...
Бабушку похоронили на следующий день на сельском кладбище. На похороны пришли ее немногочисленные знакомые старушки. Мать сильно напилась на поминках и уснула на кухне. Надя затащила ее, пьяную, в комнату и оставила спать прямо на полу. Пусть стыдно станет, когда проснется. Хотя... Бывает ли ей когда-нибудь стыдно?
Сама Надя последние двое суток пребывала в каком-то полусонном состоянии. Возможно, потому что от тоски не могла нормально спать по ночам. Она сильно скучала по бабушке. Сложно было представить, что от живого человека, который столько лет согревал ее своей любовью, сейчас осталась только безжизненная, почти прозрачная оболочка.
Желая отвлечься, Надя стала думать о Тимофее. Он был на похоронах и крепко держал ее за руку, а потом вытирал ей слезы и говорил, что все будет хорошо. Ее любовь к нему была чистой, светлой и застенчивой. Надя знала его лицо наизусть и часто рисовала его профиль на последних страницах школьных тетрадей.
Она могла определить его настроение по цвету глаз. Когда он смеялся, они светлели, как летнее небо, а когда злился — темнели, были похожими на грозовые тучи. Иногда ей казалось, что она любит его так сильно, что когда-нибудь сердце не выдержит и остановится от переполняющих его чувств. Это любовь не случайна, это дар свыше — так ей казалось тогда.
Подышав на стекло, Надя нарисовала на маленьком запотевшем островке сердечко, пронзенное стрелой. Любовь теплыми волнами захлестывала ее наивную детскую душу.
Их первые поцелуи были неловкими, быстрыми, стыдливыми. После одного из них Тимофей сказал Наде, что они навеки принадлежат друг другу и обязательно поженятся, как только ей исполнится восемнадцать лет. Надя тогда улыбнулась, но ничего не сказала ему о том, что его мать уже два раза приходила к ней с угрозами. Женщина зло шипела Наде в лицо, что прилюдно оттаскает ее за косы, а потом с позором растопчет у всех на виду, как противного таракана.
Надя угроз не испугалась. Возможно, бабушкин сильный характер проявился в ней, а, может быть, цыганская кровь взыграла, обнажив дух противоречия. Она решила не сдаваться и бороться за свою любовь, которая, по ее мнению, была, как в прочитанной ею пьесе Шекспира “Ромео и Джульетта”, а, может быть, даже сильнее...
***
После похорон Надя прибрала бабушкину избушку, почистила на снегу одеяла и ковры. Она открыла настежь маленькие оконца, чтобы навсегда прогнать изнутри затхлый запах.
Полы были вымыты, печь истоплена, в избушке воцарилось такое же уютное тепло, какое было, когда бабушка была здорова. Надя переселилась со своими немногочисленными вещами сюда, потому что не могла больше спокойно смотреть, как мать спивается.
Однажды Александра пришла за ней, но встретив яростный отпор со стороны Нади, растерянно ушла обратно. С тех пор она несколько раз в неделю приносила Наде немного продуктов, хлеба и молока, но старалась это делать тогда, когда дочь была в школе.
Все остальные дела по дому Надя делала сама: готовила, прибиралась и стирала. По утрам девочка варила себе некрепкий кофе из бабушкиных запасов, которых хватило бы еще на ближайшие пару лет. Она полюбила кофе. Горячий терпкий аромат витал в воздухе маленькой избушки, как раньше. Надя вдыхала его, вспоминая бабушкин добрый взгляд. Она сильно тосковала по ней, даже пила из ее кружки.
Ей было уютно и спокойно от мысли, что, возможно, невидимый дух бабушки до сих пор находится где-то здесь, рядом с ней. После завтрака, который состоял из кофе и ржаных сухарей, Надя брала сумку с учебниками, вешала на дверь избушки большой замок и шла в школу.
***
Мать Тимофея все сильнее била тревогу. Она не спала от страшных мыслей о том, что ее сын совсем потерял голову от любви к «непутевой девке» и ходит к ней каждый вечер. Кто знает, чем они там занимаются. Говорят, эта распутница живет отдельно от матери в избе своей умершей бабки.
Тимофей был единственным сыном, поздним ребенком, отрадой материнского сердца. В своих мечтах женщина уже давно выстроила его будущее. Тимофею нужна достойная партия, девушка из приличной семьи, а не какая-то дворовая девка. Она ненавидела Надю и считала, что та приворожила Тимофея, поэтому он совсем потерял голову и не слушает материнских советов.
Женщина не желала спокойно ждать, чем закончится эта история любви. Обзвонив родных, она договорилась, наконец, с двоюродным братом, который жил на Урале. Он должен был забрать Тимофея к себе. В небольшом шахтерском городе Тимофей в сентябре поступит в училище, а потом станет работать шахтером.
И никакой вертихвостки Нади рядом не будет. Таков был план. С большим трудом женщина дождалась окончания учебного года и только тогда объявила сыну о своем решении.
Весть эта стала громом среди ясного неба для двух влюбленных. Юный Ромео был практически бессилен перед таким поворотом судьбы. После многочисленных скандалов и попытки уйти из дома, мать солгала ему о том, что она уже давно тяжело больна и долго не протянет на этом свете.
Проливая слезы, она сказала ему, что это ее последняя материнская просьба. Ведь она, как никто другой, хочет, чтобы он вырос достойным человеком.
— Я хочу, чтобы ты жил хорошо, как твой дядька, смотри какая у него квартира в городе: со всеми удобствами. Живет, как король. Тима, я хочу, чтобы ты добился в жизни многого. А Надька твоя, если и вправду любит, то и десять лет станет ждать. Встанешь на ноги и заберешь ее отсюда. — ласково заметила она.
И парень сдался. Зависимость от родительского слова в юности гораздо сильнее, чем иногда кажется.
***
Накануне отъезда Тимофей пришел к Наде. Весенний вечер был обманчиво теплым. Надя видела, как с поля к селу тянется густой туман, а свежая трава около крыльца уже покрылась вечерней росой. Она провела по ней ладошкой, которая тут же стала мокрой.
Тимофей был сильно взволнован, он явно не знал, с чего начать разговор. Он посмотрел на Надю грустными глазами и протянул маленький букетик нежных лиловых колокольчиков.
— Специально сходил к старому пожарищу. Там их много. Ты же любишь, я помню.
— Да, очень красивые. Спасибо тебе.
Они зашли в избушку. Надя поставила букетик в банку с водой, налила им по кружке чая. Но Тимофей не притронулся к чаю, он подошел к Наде и сел около нее на пол.
Долго он так сидел возле ее ног, положив свою светловолосую голову девушке на колени. А она не знала, что сказать и плакала, вытирая платком слезы, гладила его непослушные вихры, думая о том, сколько всего они могли бы пережить вместе. Суждено ли им пережить все это?
Той ночью в старенькой бабушкиной избушке, на узкой пружинистой кровати, между Надей и Тимофеем произошло то важное и тайное, что должно было связать их навеки.
— Дождись меня, я тебя обязательно заберу! — голос Тимофея звучал печально, Надя видела, что он едва сдерживает слезы от переполняющих его чувств.
— Если ты уедешь, обязательно случится что-то плохое, я это чувствую. Пожалуйста, придумай что-нибудь и не уезжай, Тима. Пожалуйста. Пожалуйста... — она вцепилась в его руку, из глаз, полных отчаяния, покатились слезы.
— Моя Надюша, моя любимая, поверь мне! Я обязательно за тобой приеду. Все будет хорошо.
Тимофей целовал Надины руки, глаза, щеки, волосы. Потом закутал дрожащую девушку в одеяло, посадил к себе на колени и укачивал долго, пока она, судорожно всхлипывая, не успокоилась.
Тяжело было на сердце у Нади. Это была не разлука, а маленькая смерть. Тимофей ушел посреди ночи, пообещав ей, что это начало. Ему нужно только закончить учебу и найти работу. Тогда он сразу заберет ее к себе.
Перед юношей внезапно открылись новые светлые горизонты, о которых говорила ему мать. Он уходил из маленькой избушки победителем, зная, что теперь, после всего, что случилось, Надя, действительно, будет ждать его, несмотря ни на что.
Надя же, завернувшись в одеяло, стояла в темноте на маленьком крылечке и провожала взглядом удаляющуюся фигуру любимого. Ее губы еще хранили тепло его последнего поцелуя. Ей искренне хотелось проникнуться верой Тимофея в счастливое светлое будущее. Но глубинным женским чутьем она понимала, что это вовсе не начало, это конец...
***
Летние дни тянулись долго и были похожи друг на друга. Каждое утро Надя просыпалась с мыслями о Тимофее, и сердце ее сжималось от тоски по нему.
Днем девушка пасла стадо овец, за что получала немного денег. А по вечерам ее одолевала такая страшная усталость, что она ложилась спать, когда было еще совсем светло.
Вскоре она стала замечать, что по утрам ее мутит от еды, а запах любимого кофе вызывает отвращение. Сначала Надя отгоняла от себя тревожные мысли, но потом набралась смелости и призналась себе, что что-то не так, и, вероятно, она ждет ребенка от Тимофея.
Никогда еще Наде не было так страшно, но рассказать об этом матери она так и не решилась. Она была уверена, что Александра пошлет ее в ближайшую поселковую больницу. Надя слышала от одноклассниц страшные истории о том, как с помощью врачей женщины в больнице избавляются от нежеланных детей. Она так не сможет.
С каждым днем Надю охватывал все больший страх. Писем от Тимофея не было, хотя он обещал писать ей. Говорил, что она устанет получать письма от него, что он будет писать ей каждый день. Надя с тоской смотрела на проходящего мимо почтальона, но для нее писем в его сумке никогда не было.
Лето тянулось мучительно долго, оно было наполнено тоской, воспоминаниями и страхом. Но вот и оно подошло к концу, а Тимофей так и не написал. Надя старалась сохранить спокойствие, но по ночам рыдала в подушку от страха. Она подозревала, что скоро у нее начнет расти живот, и тогда скрыть беременность уже не получится.
О продолжении учебы не могло быть и речи. Каждое утро Надя обещала себе, что вечером сходит к матери и расскажет ей обо всем. Но наступал вечер, и она не могла заставить себя выйти из избушки.
Укрыв ноги шерстяным пледом, она сидела на бабушкиной кровати и смотрела в стенку. Здесь уже не было привычных травяных веничков, в последний год бабушка не собирала травы. Только в одном углу висели несколько забытых пучков зверобоя и вереска.
За несколько дней до начала сентября Надя решила сходить к матери Тимофея. Она должна была понять ее, как женщина. Но надежды не оправдались: ее не пустили дальше темных, холодных сеней.
По крыше стучал дождь, в потемках Надя видела, как хмурится мать ее возлюбленного, какая глубокая морщина пролегла у нее между бровей. Это была строгая и властная женщина, привыкшая, что все в ее жизни идет по установленному сценарию. Надя в этот сценарий не вписывалась.
— Тетя Женя, я пришла узнать адрес Тимофея. Я хотела бы написать ему письмо. Он обещал сам писать мне, но я не получила ни одной весточки. Я переживаю.
Женщина, еще сильнее нахмурив брови, заговорила громким, неприятным, низким голосом, от которого Наде внезапно стало холодно, и по спине побежали мурашки:
— Не пишет тебе, значит, не хочет. Я не дам тебе адреса, Надя. Уходи и забудь дорогу в этот дом. Мой сын сейчас далеко, сюда он больше никогда не вернется. У него другая жизнь и другие заботы. О тебе он не вспоминает.
Надя, склонив голову, заплакала. Горячие слезы закапали одна за другой на деревянный пол в темных сенях.
— Я… Я не верю вам. Этого не может быть. Тимофей любит меня, он вернется за мной. Обязательно вернется!
— Иди домой, Надя. Какая любовь может быть в ваши годы! Разговор окончен.
Когда Надя прошептала женщине, что ждет ребенка от Тимофея, она увидела, как округлились и наполнились ужасом ее глаза. Но она быстро справилась с охватившим ее волнением и рассмеялась девушке в лицо:
— Кого ты хочешь обмануть, милая моя? Таскаешься с разными парнями, небось спишь с ними за деньги, и говоришь, что забеременела от моего сына? Не смеши меня. Убирайся прочь! Прочь! А не то возьму метлу и вымету тебя отсюда, словно мусор. Никогда больше не возвращайся сюда! — она с силой схватила Надю за рукав старенькой кофты, которая тут же треснула по шву, и вытолкнула девушку из сеней под проливной дождь.
Женщина хотела захлопнуть дверь, но, взглянув на Надю глазами, полными презрения и холода, прошептала:
— Завтра же отправлю Тимофею письмо о твоих похождениях. Правильно он сделал, что так быстро позабыл тебя.
Дверь с шумом захлопнулась. Надя стояла под дождем и не могла пошевелиться. С мокрых волос стекала вода, слезы сливались с дождевыми каплями. Она смотрела на красивый деревянный дом, на кружевные занавески на окнах, на стекла в узорах дождевых капель.
Потом подняла лицо к небу: дождь заливал глаза, ветер трепал волосы, пронизывал насквозь ее легкую одежду. Развернувшись, Надя медленно побрела к дому. Пока она шла до избушки, одежда промокла насквозь, с длинных волос струйками стекала вода.
— Что же мне теперь делать? — прокричала Надя в темных сенях и без сил рухнула на пол.
***
К вечеру у Нади поднялась температура. Всю ночь она металась в бреду. Ей казалось, что мать Тимофея пришла к ней в избушку, чтобы убить ее. Надя сопротивлялась и кричала изо всех сил, но женщина не отпускала, душила ее все сильнее и сильнее.
Когда утром в избушку заглянула Александра, чтобы положить хлеба и молока в буфет, она ахнула, увидев дочь, лежащую на полу с пылающими щеками.
Александра думала, что Надя не выживет, так тяжело протекала ее горячка. Девушка пришла в себя только спустя несколько дней. Сидя в кровати, она осматривала свою комнату с тоскливыми желтыми цветами на стенах и думала, что лето было таким же тоскливым, как и эти цветы.
Она так давно не жила в доме матери, что чувствовала себя здесь не в своей тарелке. Уйти она пока не могла, потому что ноги дрожали даже тогда, когда она, держась за стенку, ходила в туалет. Оставалось смириться и ждать полного выздоровления.
Мать заходила к ней в комнату только два раза: принести завтрак и обед. Она не разговаривала с ней, но была трезвой и очень бледной. Надя подумала, что она и сама чем-то больна, но ей не хотелось спрашивать ее об этом.
Как-то вечером мать принесла ей в комнату тарелку каши и, судорожно вздохнув, присела на край кровати. Надя увидела, что глаза ее красные и опухшие, как будто она долго плакала. Надя удивилась, но начала есть, ожидая, что мать, как всегда, встанет и уйдет, оставив ее одну. Но мать продолжала сидеть, смотря в стену. Потом она решительно проговорила:
— Надя, по селу ходят слухи о том, что ты и рыжий Петька...Что вы…
Надя с удивлением взглянула на мать. Рыжий Петька был старше ее на год, это был самый отъявленный хулиган в деревне. Еще год назад, будучи старшеклассником, он издевался над учителями, рвал классные журналы, ломал указки, подкладывал на стулья дохлых крыс, хватал девчонок за волосы, задирал им юбки.
Надю Петька обходил стороной, так как боялся Тимофея. Она же опасалась этого хулигана, никогда не разговаривала с ним и старалась избегать его. Поэтому она с непониманием сейчас уставилась на мать.
— Что я и рыжий Петька? Что?
— Что, что! Ты еще спрашиваешь меня, бесстыжая? Ты беременна от него? Отвечай!
Александра прижала руки к глазам и зарыдала в голос. У Нади взгляд стал стеклянным.
— С чего ты взяла? — спросила она глухо.
— Он сам всем рассказывает в селе об этом: что у вас любовь, и что скоро ты родишь ребенка. Мне на работе женщины рассказали, — мать сделала страшные глаза и перешла на шепот, — Да, что там — все село только об этом и говорит… Что у потаскухи Александры дочь-то тоже потаскуха. Пальцем на меня показывают, смеются. Я к этому наглецу подошла, а он мне все то же самое подтвердил. Надя, как это так? Как ты могла так опозорить себя?
Мать захлебывалась словами и слезами, руки ее тряслись. Надя медленно отодвинула от себя тарелку с кашей и положила голову на подушку. Взгляд ее остановился на желтых цветах на обоях, в голове что-то пульсировало.
Александра подошла к дочери и с размаху ударила ее по щеке, потом по второй. Снова и снова она хлестала безжизненное, как будто мертвое, лицо дочери, а потом, заламывая руки, сквозь собственные причитания и всхлипывания, задавала ей какие-то вопросы, требовала объяснений.
Надя безучастно смотрела перед собой, она ничего не видела и не слышала: в ушах стучали огромные молотки, щеки пылали от полученных пощечин. Лучше бы она умерла тогда там — в бабушкиной избушке.
Через несколько дней, когда мать была на работе, Надя встала с кровати, оделась, вышла из дома и побрела на слабых ногах к дому Тимофея. Она из последних сил яростно и долго стучала в дверь, но ей никто не открыл. Мать Тимофея ехидно улыбалась, наблюдая из-за плотных штор за бледной, больной, растерянной девушкой, которая медленным, неуверенным шагом уходила прочь от ее дома.
Ее план сработал, благодаря продажности людей. Она подкупила почтальона: все пылкие письма Тимофея к Наде он передавал женщине лично в руки. Она подкупила и рыжего Петьку, чтобы тот распустил грязные слухи со всевозможными позорными подробностями об их связи с Надей.
Черная клевета легла на хрупкие плечи девушки, здесь, в деревне, ей уже никогда не отделаться от этого позора. Женщина была уверена, что после всего случившегося Надя сделает аборт.
Письмо Тимофею с придуманными подробностями распутного поведения девушки было отправлено ею неделю назад. Женщина не задумывалась о последствиях. Ей не было жаль Надю, жизнь которой она надломила, словно побег молодого деревца.
На душе у нее было спокойно от того, что Тимофей далеко отсюда. Теперь у него все будет хорошо. А значит, и у нее тоже. Какое ей дело до других? Пусть не лезут, куда не просят. Женщина была довольна тем, что ей так ловко удалось все провернуть.
***
Люди чаще всего эгоистичны при виде чужого горя. Далеко не все обладают таким чувством, как сострадание. После того, как по Андреевке прокатилась волна отвратительных слухов про Надю и рыжего Петьку, от девушки отвернулись все те, с кем она хоть как-то раньше общалась.
Ни одна из бывших подруг не хотела, чтобы на нее показывали пальцем. Как будто дружба с Надей могла запятнать и их честь. От одиночества и постоянного страха перед будущим, от ощущения того, что она, действительно плохая и неправильная, Надя замкнулась, взгляд ее стал пустым, безжизненным и тоскливым.
Из живой, улыбчивой девчонки она превратилась в запуганного зверька с загнанным взглядом. Она перестала выходить из дома, боясь, что кто-то увидит ее безобразный растущий живот, который было уже невозможно скрыть.
Мать с трудом заставляла Надю есть и соблюдать режим дня. Она видела, что дочь повторяет ее судьбу. Надя постепенно превращалась в Александру, как бы абсурдно это не звучало. Целыми днями девушка сидела на кровати, уставившись бессмысленным взглядом в стену. Иногда Наде казалось, что она сходит с ума — в те моменты, когда желтые цветы на обоях начинали шевелиться...
Когда сквозь беспросветные тучи, наконец, выглянуло тусклое осеннее солнце, Надя немного оживилась, стала ненадолго выходить на улицу. Потом она начала ходить до леса. Эти места она знала с детства, здесь ей было спокойно. Она уходила из дома утром, надев старое пальто матери, так как ее собственная куртка на ней не застегивалась.
Дойдя до леса, она выбирала поляну, садилась на землю, поджав под себя ноги в резиновых сапогах, и мечтала об одном — исчезнуть с лица земли. К Желтой речке она не ходила — слишком много воспоминаний было связано с этими местами, а глаза ее и так все время были на мокром месте.
Ничто не доставляет столько горьких слез, как одиночество и несправедливость. Надя плакала, уткнувшись лицом в колени и шепотом просила Тимофея вернуться в Андреевку. Он сразу бы все понял, если бы только увидел ее.
Когда слабые лучи пробивались сквозь деревья, Надя ложилась на пожелтевшую сухую траву, подставляя солнцу свои бледные щеки. Ей казалось, что без Тимофея для нее нет жизни. Любовь разбилась, и жизнь тоже. После такой лжи он никогда больше не вернется в Андреевку. Да и мать его этого не допустит. Это не человек, а настоящая ведьма.
Рыжего Петьку Надя не видела с тех пор, как, возвращаясь от матери Тимофея под проливным дождем, прошла через его дом. Он вышел на крыльцо, кутаясь в старую фуфайку. Растрепанные, засаленные рыжие вихры торчали в разные стороны.
Надя подошла к парню вплотную и внимательно посмотрела в глаза. Но не увидела ничего: ни капли раскаяния и понимания того, что он наделал своими сплетнями.
Петька стоял, тупо смотрел на нее и не произносил ни слова. Надя сжала кулаки, готовая к любой реакции на свои действия. Ей было все равно, пусть даже убьет ее прямо на этом сгнившем крыльце.
Она подошла еще на шаг и смачно плюнула ему в лицо. Постояв немного, ожидая хоть какой-то реакции, но так и не дождавшись ее, девушка развернулась и быстро пошла прочь, скользя ногами по мокрой от дождя траве. Петька долго смотрела сквозь дождь на ее удаляющуюся тонкую фигурку, потом вытер лицо рукавом фуфайки и зашел обратно в дом.
Той осенью в лесу было много брусники. Она росла на каждой кочке. Лес в сентябре как будто покрылся каплями крови. На какую бы поляну Надя не пришла, везде она срывала эту ягоду. Надя ступала по мягкому ковру из мха, собирала в корзинку красивые, кисло-сладкие ягоды с мягкой горчинкой, и думала о том, что ее любовь, как брусника — отдает горечью.
Когда наступила зима, прогулки по лесу пришлось прекратить. Надя заскучала. Тогда Александра вытащила с чердака старую бабушкину швейную машинку. Надя удивилась, она ни разу не видела, чтобы бабушка что-то шила.
Александра показала Наде, как шьются основные швы. Купив несколько отрезов ситца и фланели, она научила дочь шить пеленки и распашонки для будущего ребенка. К удивлению матери, Надя заметно оживилась. Ей понравился этот процесс: сначала нужно было придумать, зарисовать, а потом сшить.
Надя стала усердно учиться кроить и шить, проводя за швейной машинкой все свободное время. А когда не шила, то просто сидела, изучая детали машинки, или просто гладила ее деревянный корпус с облупившейся в некоторых местах краской.
Мать считала Надино увлечение шитьем хорошим знаком. Отношения между ними заметно улучшились. Александра не пила. Лицо ее по-прежнему было строгим, но в глазах Надя часто замечала какой-то непривычный огонек. Выплакав всю материнскую боль и горечь, Александра почувствовала на себе большую ответственность. Но, к собственному удивлению, женщина была уверена, что появление ребенка в доме скрасит ее никчемную, пустую жизнь. Она ждала внука и тайно радовалась хоть каким-то переменам, в отличие от Нади.
Надя так и не рассказала матери, что ребенок в ее чреве на самом деле был не от рыжего Петьки, с которым ее ничего, кроме грязных слухов, не связывало. Пусть все думают, что хотят. Зачем оправдываться, если ей все равно никто не верит, даже мать?
Люди легко вешают ярлыки, но никогда не торопятся снимать их. Надя знала об этом лучше, чем кто-либо другой. Она пыталась все время занимать себя какими-то делами по дому, чтобы поменьше думать о несправедливости жизни, и просто ждала чего-то, только вот чего? Она и сама не знала.
***
В солнечный и морозный январский день Надя родила дочку. Ребенок появился на свет раньше срока, но роды прошли легко и быстро. Пожилая акушерка с добрыми глазами подбадривала Надю, не осуждая ее за юный возраст. По ней было видно, что ей и без того приходится сейчас нелегко.
Несмотря на улыбку доброй морщинистой акушерки, сами роды оставили в душе Нади отвратительное воспоминание об адской боли. Она терпеливо сжимала зубы во время схваток, едва сдерживая крик. Ее раздражали больничные запахи, белый, с заплатой, халат акушерки, бледно-розовая, облупившаяся краска на стенах. Хотелось, чтобы все поскорее закончилось.
Когда Надя впервые посмотрела в лицо ребенка, то не смогла сдержать слез. Но материнских чувств в ее душе не было, это были слезы освобождения.Она смотрела на крошечную головку новорожденной девочки и не могла сопоставить ее с собой. Ей не верилось, что несколько часов назад этот младенец был внутри нее.
Малышка была очень красивой, об этом ей говорили врачи, это видела и сама Надя: крошечная светловолосая девочка с правильными чертами лица, маленьким носиком и аккуратными пухлыми губками.
— Имя-то, небось, уже выбрала? — спросила улыбчивая акушерка, внимательно рассматривая лицо ребенка, — у такой красавицы должно быть громкое, звучное имя.
— Нет, не выбрала, — безразлично ответила Надя, смотря в окно. Солнце на улице золотило снег так, что на него невозможно было смотреть — из глаз сразу катились слезы. Или, может быть, ей просто хотелось плакать?
Она вдруг вспомнила, что в детстве у нее был пупсик по имени Аленка. У Аленки была одежда из лоскутков ткани и деревянная кроватка. Сейчас у Нади есть живой пупсик.
— Наверное, Аленой назову...
В поселковой больнице, куда приезжали рожать женщины из близлежащих сел и деревень, Надя ни с кем не общалась. Ей были не интересны женские разговоры о родах, детях, мужьях и скотине. Девушка изо всех сил старалась не привлекать к себе внимания.
Ей было сложно пеленать и укачивать ребенка, но она ни к кому не обращалась за помощью. Труднее всего было привыкнуть к тому, что сейчас ей нужно вставать среди ночи по несколько раз, чтобы покормить и перепеленать истошно кричащего младенца.
Когда Алена плакала, Надя пугалась, иногда даже не могла взять ее на руки. Рядом с ней лежала женщина, родившая третьего ребенка. Однажды она не выдержала, подошла к кричащей Алене, взяла ее на руки и стала качать. Когда девочка успокоилась, женщина спокойно, не торопясь, показала Наде, как правильно пеленать и укачивать. Надя даже смутилась от такой доброты и человеческого участия.
Вплоть до выписки женщина подсказывала Наде, как обращаться с ребенком, давала советы на будущее. Выписываясь, Надя не сдержалась и крепко обняла свою более опытную и добрую наставницу. Когда ждешь от людей только осуждения и непонимания, проявление самых элементарных человеческих чувств вызывает удивление и радость...
Дома Надя села на свою кровать и долго сидела так в одном положении. Александра качала внучку, рассматривала ее, улыбалась. Тихо, чтобы не потревожить сон маленькой Алены, мать расспрашивала Надю о родах, рассказывала, как ей удалось передать посылку с яблоками и печеньем через тетю Свету, уборщицу из хирургического отделения.
Бесконечные вопросы матери утомили Надю, ей больше всего на свете сейчас хотелось побыть в одиночестве. Она уронила голову на подушку и зарыдала — так, как рыдает юная девчонка, для которой любое огорчение кажется огромной бедой, а каждая ошибка — катастрофой.
— Все кончено! Все кончено! Все кончено! — закричала она на весь дом.
Мать испугалась, Алена проснулась от громких звуков и заплакала.
— Я ненавижу тебя, себя и ее тоже ненавижу! Ненавижу Рыжего Петьку, Тимофея, эту злобную ведьму, которая все это устроила! Всех ненавижу, всех! Все кончено! Убирайся к черту и унеси ее отсюда!
Мать унесла и положила кричащую Алену на кровать в своей комнате, вернулась к Наде, стала судорожно гладить ее по лицу, по волосам. Она не знала, что ей сейчас сказать, как успокоить. Она помнила себя и свои чувства после родов и знала, как это тяжело — осознавать, что теперь ты в ответе за маленького человека, но сама ты при этом никому не нужна.
— Успокойся, Надя, мы справимся, все будет хорошо, я обещаю тебе! Я тебя не оставлю. Главное — верить в лучшее.
— Это говоришь мне ты? Ты? Которая никогда ни во что не верила, а только пила водку, смотрела на меня пустым, безразличным взглядом и говорила “отстань от меня”? Убирайся прочь! Прочь! Прочь!
Надя металась на кровати, рыдая в подушку, крича и визжа на весь дом. Александра, бледная растерянная, вышла из ее комнаты и прикрыла дверь. Взяв Алену на руки, она стала качать ее. Качала до тех пор, пока девочка не уснула.
Надя успокоилась лишь спустя два часа. Она вышла из комнаты, покормила Алену и в полнейшем изнеможении уснула, а мать боялась ее будить и ходила по дому на цыпочках, качая внучку. Она подумала, что сон поможет дочери избавиться от этого тяжелого груза, который она несет на своих хрупких, совсем еще детских, плечах.
Надя спала, и ей снился Тимофей. Он был со своей матерью, улыбался и махал рукой, стоя на берегу маленького лесного водопада.
Шли дни, постепенно Надя приходила в себя. Алена была спокойным ребенком, во время кормления смотрела на нее большими голубыми глазами — глазами Тимофея. Надя улыбалась ей. Она не понимала, как у нее, такой несчастной, могла родиться такая улыбчивая и красивая девочка.
***
Александра совершенно переменилась с появлением на свет внучки. То, что она не пила уже само по себе было чудом для Нади. Вместе они привели в порядок хлев и обзавелись небольших хозяйством: купили козу и пять кур. Александра много времени уделяла домашним хлопотам. Сейчас у них всегда было свое молоко, творог, сыр и яйца.
Из холодной, строгой матери, не привыкшей проявлять свои эмоции, Александра превратилась в улыбчивую и добрую бабушку. Дети делают женщину ответственной и строгой. Внуки же делают ее доброй и душевной.
Улыбка удивительным образом изменила лицо Александры. Она стала красивой женщиной, а когда смотрела в ясные голубые глаза внучки, то по-настоящему светилась от переполняющей ее нежности.
Александра с радостью водилась с Аленой: гуляла с ней по заснеженному двору, качая на руках конверт из ватного одеяла. Вставала к ней по ночам, называла ласково “внученька” и “солнышко”.
Надя потихоньку оживала. В Алену невозможно было не влюбиться, она была поистине чудесной малышкой: спокойная, улыбчивая, жизнерадостная. И Надя влюбилась. Всю любовь, которая жила в ее сердце, она дарила сейчас своей маленькой дочке.
Светловолосая и голубоглазая малышка ни капли не была похожа на рыжего Петьку, Александра сразу же это заметила. Носик у девочки был точь-в-точь такой же, как у Тимофея, да и глаза она, расплываясь в улыбке, прищуривала точно так же, как и он. Александра обо всем догадалась без Надиных объяснений, но она не могла понять одного — как в этой истории оказался замешан Петька.
В конце концов, Надя все рассказала матери, предварительно попросив ее, что она не пойдет разбираться к матери Тимофея. Мать не пошла, все равно, это бы уже ни к чему не привело. Тимофей в Андреевку больше не приезжал, а его мать тоже готовилась к отъезду и продавала свое хозяйство и домашнее имущество.
— Вырастим, Надя. Все у Аленушки будет хорошо, — сказала Александра.
Так они и жили втроем, мать — вполне счастливо, Надя — превозмогая тоску. Жили до тех пор, пока однажды в Андреевку не приехала двоюродная сестра Александры. Она, словно ураганный ветер, распахнула двери их деревянного дома на краю села и впустила внутрь долгожданный свежий воздух.
***
Надя никогда не считала, что она особенная, пока ей об этом не сказала ее двоюродная тетя Людмила. Она приехала Андреевку, чтобы решить вопрос с продажей дома, который принадлежал ее родителям.
В детстве Людмила с Александрой дружили, мечтали, что вырастут, выйдут замуж за братьев и будут жить большими семьями по соседству. А потом их пути разошлись. Семья Людмилы переехала в город, родственные связи нарушились, и с тех пор она в Андреевку не приезжала.
После стольких лет городской жизни, тетя приехала на малую родину утонченной горожанкой, красивой, модной женщиной. В руках у нее был небольшой дорожный чемодан, а на плече висела дамская сумочка. Когда она вошла в калитку, мать сначала раскрыла рот, а потом проговорила неуверенно:
— Люся, ты что ли?
— Я, я. Еле доковыляла до вас на своих каблуках, — женщина помолчала, осматривая свои красивые, красные туфли на шпильке, а потом радостно воскликнула, обращаясь к Александре, — Привет, подружка-хохотушка. Узнала все-таки меня! А я уже приготовила длинную объяснительную, на случай, если вдруг не узнаешь.
Тетя кокетливо захихикала и захлопнула за собой калитку.
— Ну и потрепала тебя жизнь! Что-то совсем не узнаю свою резвую подружку Сашку. Тоски в твоих глазах хоть отбавляй. Давай уже, улыбнись мне, родная!
— Ни за что бы не подумала, что смогу тебя снова увидеть в Андреевке, — неуверенно проговорила мать и улыбнулась.
После встречи и долгих часов разговоров на кухне, двоюродные сестры стали почти так же близки, как в детстве. Тетя Людмила попросила называть ее просто Лу, этот городской вариант имени ей был более привычен. Но мать по детской привычке называла ее Люсей.
Лу поведала Александре историю своей жизни: учеба в двух университетах, несколько браков, престижная работа в банке, неудачные попытки завести детей.
После внезапной смерти последнего мужа Лу решила, что с нее хватит. Она стала жить одна, это ей очень даже нравилось. Женщина делала, что хотела и наслаждалась своей свободой. Сейчас у Лу было несколько любовников, она меняла их, как перчатки.
— Ну нельзя же нам, бабам, без мужиков, Саша, — кокетливо произнесла Лу и обняла подругу.
— Еще как можно. Одни несчастья от них, — ответила Александра и отвела отвела глаза в сторону.
Александра тоже рассказала Лу о своей жизни: о том, что с ней произошло в молодости, о рождении Нади, о своем беспробудном пьянстве, о плохой репутации в селе, о смерти матери, о рождении внучки Алены.
Лу слушала эти жизненные зарисовки, рассказанные скупо, без эмоций, и вытирала слезы. Взяв последнюю сигарету из пачки, она сказала хриплым голосом, что истории более трагичной, она, пожалуй, в жизни не слышала.
Надя тоже слышала сквозь тонкую перегородку весь рассказ матери. Именно тогда она впервые узнала правдивую историю своего появления на свет. Она поняла, что отец ее был вовсе не добрым и хорошим человеком, как она всегда думала, а настоящим подонком. А мать — несчастная, обиженная женщина, которую не только предали, но и бессовестно обесчестили.
История эта, как удар тока, поразила Надю до глубины души. Она снова убедилась в том, что некоторые люди безжалостные и злые. Она не могла себе представить, что чувствовала бы она, случись с ней такое. Наверное, умерла бы. Ей стало нестерпимо жаль мать, бабушку, себя и всех женщин, которые были так же одиноки, обмануты, преданы.
Следующим вечером Надя снова слушала из своей комнаты обрывки женских разговоров, и, подходя на цыпочках к кухне, видела, как тетя Лу сидит, сложив ноги на табурете, и элегантно держит тонкими пальцами сигарету, от которой поднимается к потолку голубоватый дымок. Она была такая молодая, красивая, самодостаточная, что каждый ее жест вызывал у Нади восхищение. Мать казалась гораздо старше Лу, несмотря на то, что они были ровесницами.
Лу тоже присматривалась к Наде. Ей нравилось бледное, красивое лицо девушки. Карие глаза, которые та то и дело застенчиво опускала, были большими и выразительными.
Лу видела, что семнадцатилетняя девчонка чахнет в этом богом забытом месте, где все презирают ее и сторонятся общения с ней. И, неожиданно для самой себя, она поняла, что ей нестерпимо жаль эту загнанную в угол, такую еще наивную, глупую, но сильную духом девочку.
***
Когда Лу уладила все дела с продажей родительского дома, то сразу же засобиралась домой, несмотря на то, что Александра уговаривала ее погостить еще немного. Лу уже не терпелось вернуться в город. Она соскучилась по своей привычной жизни, по работе, по встречам с подругами, по пятничным вечеринкам в клубе или в сауне. Деревенское спокойствие ей было не по душе. Она привыкла к городской суете.
Вечером накануне отъезда Лу заварила себе чай, вышла из дома, спустилась с крыльца, сорвала с пышного куста мяты пару ароматных листочков и положила их в кружку. Сев на ступеньки, нагретые солнцем, она задумчиво осмотрела сельский пейзаж.
Надя ходила по двору с дочкой на руках. Алена напоминала куколку в кружевном чепчике, который Лу купила ей в подарок в местном магазине. Надя тоже была прелестна в этот миг. Лу глаз не могла отвести от девушки, жизнь которой сломали злые языки. Ей интересно было узнать эту историю во всех подробностях, но она не решалась проявлять любопытство и расспрашивать.
— Надюша, а ты хотела бы поехать в город учиться? — внезапно спросила Лу.
Глаза у Нади загорелись, но тут же этот огонек надежды в них погас. Она опустила голову и пожала плечами. В свои семнадцать Надя была серьезной, трудолюбивой девушкой. Когда малышка спала, она работала в огороде, на кухне или за швейной машинкой. Но она понимала, что сейчас, с ребенком на руках, ей будет очень сложно чего-то добиться в жизни.
Каждый раз, когда Лу смотрела на Надю, то видела, какая огромная и безутешная тоска живет в душе этой маленькой женщины, которая сама, по сути, еще ребенок.
Лу восхищало и Надино увлечение шитьем. Она заметила, что Надя не просто шьет, она делает это быстро и качественно. Как свои пять пальцев девушка знала старую швейную машинку. Все распашонки и платья для дочки были сшиты ее проворными руками. Это были качественные и красивые детские вещи.
Но Надя шила не только для ребенка. У нее была тайна, которую Лу совершенно случайно раскрыла, пока гостила в их доме. Войдя без стука, она застала Надю за примеркой платья. Это был эффектный вечерний наряд из белой ткани.
Лу была поражена, даже ахнула от восторга. Она не ожидала увидеть в этом старом деревенском доме что-либо подобное: перед ней стояла не деревенская девушка в простыне и старых тюлевых занавесках, а богиня в утонченном белом платье в пол.
Распущенные каштановые волосы мягкими волнами ложились на обнаженные плечи, глаза сияли. Видно было, что Надя довольна собой. Но как из этого старого тряпья девчонке удалось создать такую красоту — этого Лу понять не могла. Сомнений у женщины не осталось, она решила, что девочку надо срочно спасать.
Надя же, увидев Лу, страшно смутилась и залилась пунцовым румянцем. Она привычно опустила свои большие глаза в пол и стояла так, пока тетя не подошла и не обняла ее за плечи.
— И сколько у тебя платьев в «коллекции»?
—Три, — застенчиво ответила Надя, — это последнее. Занавесок в кладовке и на чердаке больше нет. Да и мама уже ругается.
Тогда Лу вышла на кухню и объявила торжественным голосом:
— Саша! Твоя дочь — сокровище. Она особенная. У нее талант. Ты даже не подозреваешь, сколько возможностей перед ней может открыть город.
Лу решила, что, либо она попробует помочь этой девочке, либо всю жизнь и будет мучиться от собственного безразличия. Несколько дней она тщательно обдумывала свой план. Несколько раз отказывалась от него, но все же решила озвучить его Александре.
Она хотела увезти Надю в город. Хотя бы на время. Может быть, ей там и не понравится, и она вернется обратно к матери. Но попытать счастье и получить профильное образование все-таки стоит. Площадь городской двухкомнатной квартиры Лу без проблем позволяла принять к себе на время молодую гостью.
Ей нравилась молчаливая и серьезная девушка, нравилось то, что взгляд ее мудрый не по годам, а глаза наполнены теплотой и скромностью. Лу понимала, что события, произошедшие с Надей в прошлом: трудное детство, несчастная любовь, безразличие взрослых, а потом вранье, которым ее опутали, словно липкой паутиной — все это дало толчок к развитию сильного и стойкого характера, который мало чем можно будет сломить в будущем. Лу видела людей насквозь, она чувствовала, что Надя много добьется, если направить ее сейчас на верный путь, помочь ей встать на ноги.
— Ты сейчас кажешься очень несчастной, Надя, — сказала Лу и взяла девушку за руку, — как ты думаешь, сколько шагов от несчастья к счастью?
— Не знаю, — растерянно ответила Надя и покраснела.
— Много, — в глазах Лу светились огоньки, она крепче сжала Надину руку, — Но главное не стоять не месте, не киснуть и не страдать, а идти. И не терять надежды.
Лу вдруг засмеялась, а потом подошла и крепко обняла племянницу.
— Надежда для Надежды! Вот ведь как сказала!
***
Несмотря на то, что Лу была полна энтузиазма, ей не удалось заразить им Александру, и их утренний разговор вышел напряженным.
— Она уезжает не навсегда. Будет навещать вас при любой возможности. Отпусти, не дай ей превратиться в пустого, никчемного человека. Не дай ей спиться, в конце концов. У нее в глазах такая тоска, что и до этого недалеко, — выразительным шепотом говорила Лу, — Я не хочу, чтобы она повторяла твою судьбу, Саша. Она же из дома не выходит, потому что ей стыдно. Если ты ее хоть немного любишь, дай ей шанс построить свою жизнь по-другому.
Александра не согласилась. В тот же день Лу уехала от них, расстроенная и грустная. Она прошептала Наде на прощание:
— Мой адрес у матери есть. Я буду ждать тебя. Вот увидишь, она все обдумает и отпустит тебя.
Надя поцеловала тетю и вытерла непрошенные слезы...
Александра, и вправду, отпустила дочь. Спустя две недели бессонных и тревожных ночей, взвешивания всех “за” и “против”, женщина сдалась.
— Едь, учись, — сказала она как-то утром Наде, когда та кормила Алену, и положила на стол деньги, — тут тебе хватит на первое время. Об Алене я пока что позабочусь.
Надя подняла на нее удивленные глаза, из которых безудержным потоком потекли слезы. Никогда она еще не была так благодарна матери, как сейчас, в эту самую минуту, когда ее жизнь, словно маленькая лесная речка, взяла и изменила свое русло.
Оставив маленькую Аленку с Александрой, Надя отправилась в город, чтобы начать там новую жизнь. Она отучилась на курсах кройки и шитья, а потом устроилась работать простой швеей на фабрику.
Когда Алене исполнилось три года, Надя сняла квартирку на окраине города, забрала ее от матери и устроила в детский сад. Лу отпустила Надю из-под своего крыла с тем условием, что Надя с Аленкой будут приезжать к ней каждые выходные. И для Нади это стало традицией — по выходным ездить к Лу, а во время летнего отпуска — к матери в деревню.
Через несколько лет Надя встретила Олега, который убедил ее в том, что она способна на большее, чем быть просто швеей-исполнительницей, Олег помог ей открыть собственное ателье, взяв на себя большинство финансовых расходов. Мужчина принял Алену, как родную дочь, они с Надей поженились, а потом в их семье родился долгожданный сын.
Надя встретилась с Тимофеем лишь один единственный раз — в родной деревне, на улице. Он шел неуверенной походкой, грязный, небритый, неопрятный. Надя сразу же узнала его, а когда подошла ближе, поняла, что он сильно пьян. Тимофей прошёл мимо нее, не узнав. А Надя не окликнула его. Меньше всего в тот момент ей хотелось вспоминать свою прошлую жизнь и возвращаться к тому, что она так долго пыталась забыть.
Надя была счастлива в своей нынешней жизни и не боялась ощущения собственного счастья, наоборот, она ценила каждое его мимолетное мгновение.
Сколько шагов от несчастья до счастья? Очень много. Но главное — идти.
