Стук в окно ранним утром разбудил Анну окончательно. Петух пропел, а вот заставить себя встать было трудно.
Виной тому бессонная ночь. А причина — скорый отъезд единственного сына. В Армию Лешку забирали. Восемнадцать лет исполнилось.
У Анны был тяжелейший порок сердца. В 1961 году мало что знали именно о ее диагнозе. «Пороки разные бывают, — объяснил доктор, — про ваш — сведений немного», — развёл руками доктор.
Анна на свой страх и риск в двадцать пять лет все-таки забеременела. И даже мужу ничего не говорила. Беременность протекала идеально, Анюта тихо радовалась. Когда животик стал виден, муж, вдруг заметив, как типично пополнела супруга, в лоб спросил:
-Когда рожать?
Анна, не ожидая вопроса, брякнула:
-К майским. Ой, — спохватилась запоздало, — Петь, боялась я тебе говорить.
-Ань, ты что? Умереть хочешь? Доктор же сказал — нельзя. Какие-то средства тебе посоветовал, чтобы ты не беременела. А ты что ж?
-Петь, будь, что будет. Без ребёночка мне жизнь не мила. У всех девок дети есть. У Ленки вона уже в школу пойдёт, а я ещё и не нянчила. Все едино мне. Что без ребёнка — смерть. Что с ним! Судьба. Все-равно умирать.
Петя вздохнул, обнял жену, прижал к себе!
-Справимся. Бог даст, все хорошо будет.
В то утро Онюшка проснулась раньше обычного. Дел много по хозяйству. Корова отелилась. Так Онюшка почти все время рядом находилась. Телёнок такой потешный родился. Борькой его Онюшка нарекла сразу.
Проснулась, значит, а у калитки Петр Марченко с ноги на ногу переминается. Накинула платок, вышла.
-Тебе чего, Петь?
Онюшка и подумать не могла, что к ней мужчина когда-то придёт.
-Понимаешь, Онюшка, Нюрка моя понесла.
-Рада за вас, — ответила Онюшка.
-Погоди ты поздравлять, — и Петя рассказал ей о своих терзаниях. А ну, как умрет жена, что ж ему делать-то.
Любил Петя Аннушку без памяти.
Онюшка глянула мимо Петра куда-то. Секунд тридцать помолчала, а потом молвила:
-Не тревожься. Живы будут оба. Только..., — Онюшка замолчала.
-Что? Говори все, как есть. На все готов.
-Через двадцать лет новость тебе будет плохая. Не верь. Иди к такой же как я. Она все скажет. Велит, как быть. Послушайся ее, хоть и молодая она будет.
-Онюшка, ничего не понял. Ты мне скажи, сейчас-то что делать? Какие двадцать лет?
-Петя, иди спокойно домой. До самой глубокой старости твоя Анна доживёт, — помолчала и добавила, — и сын тоже.
-Сын? Онюшка, ты точно знаешь? — радости Петра не было предела.
Онюшка улыбнулась:
-Крестной позовёшь, не побоишься молвы?
-Не побоюсь. Все! Ты — крестная, — и побежал.
Сын Лёша родился через пять месяцев. Крестили через сорок дней. Онюшка крестной стала.
***
А в окошко стучала Татьяна Нежина.
«Выйди», — знаком показала она Анне. Анна выскочила на крыльцо, ибо знала, что ездила Татьяна вчера в гости к своей подруге в город. А подруга та вхожа в дом к военкому. Чего все матери в тот год и последующие десять лет боялись? Чтобы не попал сын в Афганистан. На войну эту проклятущую.
-Ой, беда, Анька, беда, — запричитала Татьяна.
Анна схватилась за сердце, стало опять пошаливать, хотя лечение регулярно принимала. Медицина за двадцать лет далеко вперёд шагнула.
-Говори, не томи, — прикрикнула Анна на соседку.
-Двадцать восьмая команда самая многочисленная, мой Ванька и твой Лешик в ней.
-Ну? — нервы Ани были на исходе.
-Че ну? — и баба снова зашлась в плаче, — в Термез их отправят.
-Ой, ну слава Богу! Чего ревешь, дура ты. Термез — наш советский город. В Узбекистане.
-Сама ты дура безмозглая. Учебка там. Три месяца, и на войну. Там до Афгана рукой подать.
Анна с размаху села на скамейку рядом с домом.
-Такие сведения секретные. Не может быть, чтобы кто-то просто так раздавал.
-Таки по секрету и дали. Хочешь верь, а хочешь нет. Твоё дело, — поджала губы Татьяна.
Присела рядом.
-Эх, Анютка, чего могем? Ничего. Чему быть, того не миновать.
И бабы разрыдались в голос.
***
Через месяц Анна получила первое письмо от сына. Хорошее, ободряющее. Очень обрадовало мать, что был на конверте адрес и номер воинской части.
Хороший знак. Люди знающие говорили, что пока такой адрес — значит в Союзе сын. Очень удручало Аню и Петю, что из Термеза были письма. Шесть штук получили. И Татьяна шесть получила. А седьмое Ане с номером полевой почты было. Все без слов стало понятно.
Татьяна больше не получила ни одного письма. Не из Термеза, не из другого места.
А через пару месяцев после последнего пришёл груз двести.
Татьяна сразу умом тронулась. Отвезли в психиатрическую клинику. Вышла она оттуда через месяц абсолютно другим человеком. Да и не человеком даже. Она бесконечно повторяла, что Ване нужно купить карандаши и тетради, он в школу на днях пойдёт. И ещё форменные брюки надо. Обслуживать себя женщина не могла совсем, и ее забрала к себе старшая дочь в соседнюю деревню. Муж то ушёл от неё, ещё когда она в психиатричке лежала.
Анна в ужасе перенесла все эти новости. Но от Лешеньки письма приходили исправно полтора года. Бабы как-то спросили:
-Ань, а его рукой-то письма писаны?
Аня встала и тихо молвила;
-Идите-ка домой, бабы. Подобру-поздорову.
Но как только бабы вышли за порог, кинулась к шкатулке с письмами. Просмотрела каждое, перечитала ещё раз, все до единого поцеловала.
«Лешенька пишет, мой сынок сам пишет, живой он, живой», — повторяла мать много раз.
С замиранием сердца Аня вычёркивала каждый день службы в календаре. Каждое письмо было праздником, особенно, когда видела сразу руку сына.
Появления военных в деревне боялась как огня. А уж если кто-то из них шёл в направлении ее дома, так сразу таблетки глотала и капли пила. Постарела Анна за эти два года. Голова окончательно седой стала. На лбу глубокая морщинка скорби заложилась.
Именно в тот день, как был зачеркнут последний день в календаре, пришло письмо от Лешеньки, в котором сообщал он, что пришёл приказ на него о демобилизации, что буквально в течение нескольких дней отправляют их домой. «Так что скоро ждите меня, родители мои дорогие. Всем привет от меня передавайте», — заканчивал письмо сын.
Побежала Анна по всей деревне. Всем сообщила о том, что Лёша домой едет. Со всеми деревенскими разделила свою радость. И стала ждать.
Неделя прошла, вот и другая к концу подходит. А Леши нет.
-Петь, ну сколько с того Афгана домой-то ехать? Месяц што ль? Почему Лешки нет до сих пор? Давай в город съездим, к военкому зайдём.
-Сам поеду завтра. Ты это... вон... за скотиной смотри! Дел тебе мало, — распетушился муж.
Ибо ездил он уже в военкомат, и сообщили ему там неприятную новость, что без вести пропали ребята в тот день, когда отправились они на двух машинах по направлению к границе. Семь демобилизованных ребят, два шофёра и офицер как в воду канули.
Не знал Петя как Ане такое сказать. Понимал муж, что убьёт это его Анечку. Почти два года воевал их сын. Ни одного ранения даже. И вот в последний день что-то случилось. Душманы проклятье, наверное, расстреляли машины.
Боялся он, что Аня спросит, ведь время нерезиновое.
Был у Петра друг закадычный, да намного старше, его уж дед Лаврентий звали. Ну так на пенсию вышел — вот и дед. Взял Пётр бутылочку беленькой и к нему.
-О, Петро, давай-давай, картоха готова. Зойка, давай стопки неси.
-Опять пьянствовать? — вышла жена Лаврентия, подбоченясь.
-Зой, ты это... не серчай..., тяжко мне..., надо бы с другом погутарить.
Зоя без разговоров скрылась в хате, вынесла стопки, закуску соорудила по-быстрому. Накинула платок на плечи:
-Ну я тогда к Семеновне. А вы гутарьте, мужики.
-Ох, понятливая баба у тебя, Лавруша.
-А то, — Лаврентий любовно посмотрел вслед жене, — ну ты ж не жинку мою хвалить пришёл? Говори, что стряслось.
Пётр разлил по стопке, махнули, и он коротко, по-мужицки, без единой слезы изложил суть вопроса.
Лаврентий внимательно выслушал:
-Петь, ну так мертвым-то его никто не видел. Ждать надо, стало быть.
-Да куды ж ждать, дурья твоя башка. Говорю ж тебе, Анька заподозрила уж неладное. В город ехать требует.
-А ты скажи , съездил, мол, ничего.
-Ну ещё неделя, Лавруша, дальше что? — и Пётр тяжело опустил голову на стол и зарыдал больно и надрывно.
-Ну ты, это... Петро, слышь... не чуди... хорош выть-то! Не баба ж ты! Петро! Семёновна щас выскочит! Би-би-си, мать ее раздери. Петро, ты вот слушай! А помнишь, ты говорил, когда Анютка-то понесла, ты к Онюшке ходил, царствие ей небесное. Что она тогда тебе сказала-то?
Пётр мгновенно вскинул голову:
-Лавруша, друг ты мой любезный. Лаврушенька, да как же это я забыл-то.
И Пётр, схватив свою кепку, унёсся в сторону избы Валечки.
Валя уж спать укладывалась. Рано она ложилась. Особенно в те дни, когда головные боли мучали, или когда народу более двух человек приходило. А в тот день баба Марфа привела свою сестру из соседней деревни. С дочерью беременной у неё проблемы были. И Василиса приходила с околицы. Рыдала полдня, на мужа-алкаша жаловалась. Да что ж Валя может? Ничего. Послушала. Бусы потрогала, холодные. Бесполезно. Отправить с миром. Сама больная сделалась.
А вот и Пётр Марченко пришёл. Вообще странность. Не ходили к ней мужики. Бабы, старухи, да девки все больше. Та история с батюшкой и иконами уж из ряда вон была.
Пётр прям взмок весь. Видать что-то серьёзное. Да Валечка догадалась. Давно бы Леше дома надо быть, а нет его. Хотела сказать — завтра приходи. Но Пётр сразу Онюшку помянул.
Без разговоров в дом отвела, что батька для дел ее выстроил.
Рассказал все Петро. Валя за бусики, а они прям раскалённые. Шею не жгут, а пальцы аж ошпарила. И впервые за все время тут же информация пошла, словно сон наяву:
-Медлить нельзя! Езжай завтра же, — сказала Валя Петру, — Живой Онюшкин крестник. Он только и остался живой. Расстреляли их. Все погибли. Сын твой только выжил. Долго полз. Люди помогли ему хорошие. Сейчас в госпитале он. Сам езжай. Анну не бери с собой. Не выдержит она дороги. Ей правды не говори сейчас. Придумай сам что-нибудь. Когда сына увидишь, ничего не бойся. Все будет хорошо.
-Куды ж ехать? — выдохнул Пётр.
-В Ташкент. Там найдёшь. Не помнит он ничего. Без памяти лежит.
На следующий день Пётр «уехал в город», приехал оттуда «довольный», Анна ни жива, ни мертва ждёт его.
-Ань, все хорошо, завтра поеду за Лешиком, они в Ташкенте застряли. Там с документами какая-то проблема. Попросили родителей приехать, — Пётр чуть помедлил и брякнул, — билет взял уже! Самолётом полечу. Чтобы быстрее.
По мере того, как муж выдавал информацию, у Анны округлялись глаза. Сердце материнское было спокойно, но разумом она понимала, что что-то не то.
Какую-то околесицу несёт Петька. Как такое возможно, что выполнившим интернациональный долг солдатикам нет возможности вернуться домой? И родителям надо за ними лететь. Анна ещё раз прислушалась к своему сердцу. А мозг услужливо подкинул идею отправиться к деревенской знающей, к Валентине.
Ничего не сказав мужу, она отправилась к дому Лапиных.
Анна поняла, что расспрашивать у Петра бесполезно. Он что-то знает, но ничего не скажет. Но вот что? И откуда?
У калитки Анна повстречала Гордея, отца Валиного. Анне показалось, что он вроде недобро как-то на неё посмотрел. Или только показалось? Но потом вздохнул, поздоровался и дорогу дал, сказавши:
-Не одобряю я этого, но тебе ничего супротив не скажу. Знаю, сына ждёшь. Видать, извелась вся. Ну иди, иди. Не знаю, чего тебе моя скажет-то.
-Гордей, не живая я. Не серчай.
-Иди уже, — и Гордей отправился по своим делам.
Зашла Анна в комнату. Валя в кресле сидит, чего-то мастерит. Рукоделие какое-то. Отложила, смотрит на гостью, а рукой бусики свои трогает.
Увидев Анну, Валя растерялась. Можно и не теребить бусы-то. Все вопросы ей ведомы, которые ей Анна сейчас задаст. Но как ответить на них? Знала Валя о проблемах сердечных у Аннушки. Поэтому все-таки притронулась к бусам и удивилась.
Никогда такого не было. Половина бусинок холодные как лёд, а другая половина — горячие как огонь.
Спросила у женщины для порядку:
-С чем пожаловала?
-Знаешь поди, Валентина, вопрос мой. Ни о чем другом думать не могу. Муж вроде все разузнал в городе. Сын наш где-то в Ташкенте, домой уехать не могут они. Сказали поехать и забрать детей. И билет уж взял. А у меня в голове морока. А сердце вроде спокойно. Чего удумал Петя мой? И куда ж ехать ему надо срочно?
Валя сказала привычную фразу:
-Завтра приходи. Все завтра скажу.
Ушла Анна, поблагодарив сновидицу. Валентина же, ложась спать, вопросов много задала Онюшке. Как быть? Матери правду нельзя открывать. Хворая она. А ну как не выдержит известий таких? Как же быть?
Пришла Онюшка ночью.
-Трудная задача, Валя, у нас, но решаемая.
И научила, что завтра Анне сказать.
Аннушка не спала всю ночь, не ложилась даже. Извелась вся. Почитала немного, нет не идёт роман любимый, вязание взяла, да только с узору сбилась тут же, кота взяла на руки, замурчал он ласково. Вот с ним и задремала ненадолго. Очнулась пять утра. Еле-еле до шести выдержала. И побежала к Вале. Стыдно в такую рань сновидицу беспокоить. Но Валя хорошая, добрая, поймёт, каково это матери.
Валя чуть свет на ногах уже, за хозяйством-то пригляд нужен.
-Анна, скажу я тебе сразу важное. Сын твой жив! Остальное ничего не спрашивай. Мужа с миром отпусти. Прилетят домой вместе. Но не сразу. Месяц ждать будешь. Так надо. Не страдай и не плачь. Не отягощай душу парня слезами. Молись почаще о благополучии и здоровье его. Это силу ему даст. Твоя любовь спасёт их обоих. И мужа и сына.
-Да что же это? — слёзы из глаз брызнули.
-Или ты глуха, Анна, стала, — со всей твердостью, какой Онюшка ночью учила, спрашивает Валя, — сказано — живой. И живой же вернётся. Чего реветь? Молись, помогай, путь освобождай. Чего ещё тебе сказать? Или не веришь мне? А коли не веришь, зачем пришла?
-Не серчай, Валя. Сердце екнуло. Как же так? Месяц ждать.
-Я все сказала тебе. Добавить нечего, — Валя помолчала несколько секунд и добавила, — Аннушка, все будет хорошо. Верь мне! — обняла женщину, прижала к себе и дала ей силу, которую ночью Онюшка оставила для неё.
Анна заплакала, поблагодарила Валю и пошла домой. Пока она шла, то чувствовала как спокойствие разливается по всему телу, как хорошо становится на душе. Улыбка озарила лицо женщины.
Когда зашла в дом, Пётр сразу спросил встревоженно:
-Где была?
-К Вале ходила!
-К какой Вале? — как можно беззаботнее спросил Пётр, а у самого сердце готово было выпрыгнуть из груди, — к Епишиной?
«Неужели выдала Валя тайну? Нет, не похоже! Вон Анюта какая довольная пришла»!
-На что мне Епишина, к знающей я ходила.
-И что же Валя тебе сказала? — как можно более беззаботно спросил муж. Он даже придал своему голосу насмешливости.
-Сказала, чтобы ни о чем не думала и отпустила тебя спокойно. Через месяц вас обоих увижу живыми и здоровыми. Ты, Петь, слышь-ка, коли так надолго едешь, денег с книжки сними! — заботливо молвила Аня.
-Хорошо, — выдохнул Пётр, хотя уж вчера обо всем позаботился.
***
Прилетел он в Ташкент, взял такси и сразу в Госпиталь военный, как научила Валя.
Располагался в части города, которая так красиво «Светланой» называлась.
Таксист-узбек разговорчивый попался, очень хорошо по-русски говорил. Расспросил обо всем Петра, понял, что не знает тот ничего, куда идти, у кого спрашивать, дальше своей деревни никогда не ездил.
-Знаешь что, — сказал узбек, Фархад его звали, — я только вчера кино смотрел, «Ты не сирота» называется, там наши в годы войны детям помогали. Давай-ка и я тебе помогу. Пропадёшь ты без меня.
У Петра не хватило слов благодарности. А он и действительно растерялся в огромном красивом городе. Правда от аэропорта недолго ехали. Чудно, аэропорт в Ташкенте почти в центре города.
Фархад оказался одногодкой Петра. Четыре сына у него и две дочери. Три сына отслужили уже. Один тоже в Афганистане был. Правда недолго. Ранение получил серьёзное. И вот как раз таки в госпитале лежал почти полгода. Всех из Афганистана туда привозили. Фархад каждый день навещал сына, знал там очень многих.
И действительно мужчин очень радушно встретили.
Фархад поздоровался, ох и мудрёный язык! Чудно, обнимаются при встрече, друг друга по спине похлопывают. Совсем пожилым мужчинам Фархад даже кланялся слегка, прижимая руку к сердцу. Вот какое уважение.
И стал Фархад по-узбекски же все расспрашивать о сыне Петином. И, о чудо, уже через пятнадцать минут стояли у дверей отделения, где Лёша лежал.
Вышел доктор, почти старик, представился, сообщил Петру, что привезли его сына в тяжелейшем состоянии. Две операции срочных в Термезе сделали, а ещё одну сложную здесь — в нейрохирургическом отделении. Пётр от такого слова вздрогнул, но доктор успокоил, сказал, что опасность миновала. И боец теперь на поправку пойдёт.
-Почему нам не сообщили? Мы его две недели ждём, чуть с ума не сошли.
-Я ничего не могу вам сказать по этому поводу. Это к военным вопрос. Мы только лечим. Он почти голый до своих добрался. Ничего при нем не было, но имя и фамилию четко сказал, видимо по инстанциям со сведениями опаздывают. Ну человеческий фактор, сами понимаете. За всех у вас прошу прощения.
-Доктор, ладно. Слава Богу живой мой сын. Могу я его увидеть, — голос Петра дрожал, срывался, у отца лились слёзы. Он сначала сдерживался, но потом подумал, а кому оно надо, его мужество. И Пётр, не стыдясь, заплакал как ребёнок.
Лёша был весь в бинтах, глаза закрыты. Какой там говорить, смотреть и шевелиться не мог. Отцу разрешили побыть недолго рядом с сыном, Пётр подумал, как хорошо, что Ани нет рядом. Она бы конечно не вынесла такого.
Выходили из госпиталя через пару часов. Пётр был совершенно разбит, без сил, он ничего не соображал. Как хорошо, что ему такой человек как Фархад встретился. Быстро Лешу нашли.
Фархад без разговоров усадил Петра в машину, повёз по Ташкенту. Очнулся Петя:
-Куда мы едем, Фархад?
-Домой ко мне. Покушаешь, отдохнёшь хорошо. Завтра опять сюда приедем.
Дом у Фархада большой, просторный. Пете отдельную комнату выделили, хорошо накормили. Жена Фархада, Зейнап, постелила ему на веранде. Чтобы прохладно было. Май, а в Ташкенте уже плюс сорок.
Следующий и все остальные дни в течение месяца Пётр ходил в клинику. И проводил там почти целый день. Сын быстро шёл на поправку. «Молодой, сильный организм», — говорил врач. Но Пётр видел, что врач в недоумении.
Через две недели Лешу перевели в общую палату, а ещё через неделю выписали.
Неделю Лёша провёл в доме Фархада.
Наелся вдоволь клубники, черешни размером со сливу.
Зейнап и Фархад были очень гостеприимны. Но настала пора прощаться.
Зейнап обняла Лешу, прослезилась.
-Как сын ты мне теперь! — поцеловала парня.
***
Домой приехали рано утром. Анна почти в обморочном состоянии встречала сына. Не знала, куда усадить и чем накормить. Не отходила от него до самого вечера. Гладила по голове, обнимала, целовала.
А вечером, когда ложился спать, и Анна пришла пожелать спокойной ночи, Лёша сказал:
-Мам, присядь, хочу поделиться с тобой. Папе не решился, скажет, что умом я тронулся.
Когда расстреляли нас, машина перевернулась, я очнулся и увидел рядом с собой крестную Онюшку. Она меня вытащила из-под машины. Мам, что это было, я не знаю. Я бы не выбрался без неё. Я руки ее чувствовал. Она тащила меня. Мам, физически тащила.
И потом я полз как-будто не сам, а она меня толкала.
В госпитале, когда операция шла, я разговаривал с ней. Она по голове меня гладила. И в Ташкенте всегда на кровати моей сидела.
А потом, мам, Валя пришла. И вместе они со мной были. Онюшка мне песни пела.
Мамочка, ты веришь мне? Они меня спасли, — Лёша помолчал и добавил, — и твоя любовь, мамочка. Каждый день мне тебя показывали. Как ты за меня молишься и ждёшь меня, — сын кинулся к матери, обнял крепко и больше не сдерживал своих слез.
На следующий день Лёша вошёл в комнату к Вале. Рассыпал цветов полевых под ноги ей. Встал на колени прижался к Валиным ногам.
-Спасибо тебе, Валя. И тебе, крестная, спасибо.
Последний раз увидел он Онюшку, сзади Вали она стояла. Перекрестила размашисто крестника и исчезла.
Автор: Pepelaz
