В семье моего друга дочь снисходительно звали Люда-ничего страшного. Видимо, оправдываясь за осознание родителями генетически-наследственной безнадёги в перспективе. При всей правильно-квадратной отталкивающей геометричности, в довесок Люде досталось вечное выражение лица «бемоль». Оно было неизменным при покупке мороженого в жару, таким же оставалось и при убийстве таракана в кухне.
В один из выходных был запланирован поход в парк, кормить белок. Весь вечер накануне сосредоточенно сопя чистились от шелухи семечки, трещали в кухонных дверях грецкие орехи и аккуратно раскладывались в банки из под зубного порошка. Отцу даже в какой-то момент показалось, что Люда чуть улыбнулась. А, нет. Показалось. Откуда ж в жопе корвалол.
В субботний полдень, определив эпицентр скопления доверчивых грызунов по восторженным визгам ребятни, Люда, расчищая локтями путь к меценатству, двигалась броней к заветной цели. Белки уже были на расстоянии вытянутой руки. Дальше произошло то, что происходило со всеми при приближении Люды: белки, внутренне почуяв неладное, ломанулись на ёлки, не сбавляя скорости до самых крон. «Ничего страшного» проводила их побег немигающим взглядом. Такой истерики не помнили даже старые разбойные Сокольники.
— Купите мне новое лицооооо!!! — надрывно выло в небо ореховое изобилие. Проходивший мимо подвыпивший дворник посоветовал ей идти глубже в лес и покормить волков.
Придя домой, «расчленив» всех кукол положила рядом с собой плюшевую обезьяну и долго смотрела в потолок. Взрослая жизнь была определена: Люда клятвенно пообещала себе, что станет прокурором и всех красивых людей посадит в тюрьму. В подтверждение твердости своего намерения она подошла к аквариуму и отключила золотым рыбкам воздушный компрессор.
Родителям теперь приходилось более тщательно фильтровать базар, так как в словах «моя ты Чебурашка» Людка усматривала прямое оскорбление, закатывала истерику — выбегала во двор, разбивала о бордюр кирпич, чертила им «классики» и тяжело прыгала до исступления.
Выбрать подругу страшнее себя не предоставлялось возможным, поэтому дружить она предпочитала исключительно с пацанами. Кстати, первая из класса вышла замуж за вахтовика — бульдозериста и уехала с ним в Норильск.
* * *
Прошлым годом кулинарный техникум с гордостью выдал стране очередной выпуск общественных кормилиц. Люда и лето не нравились друг другу. Лето звало отдыхать, но Люда, с решимостью в короткий срок откормить всё человечество, рванула на себя дверь общепитовского треста.
Начальник отдела кадров прониклась убедительностью сытых форм и выражением лица «колхозницы» Мухиной. Люда Сорокина композиционно олицетворяла несомненную честность полноты обеденных порций.
Коллектив столовой настороженно отнёсся к юному кулинарному гуманизму Люды и, ссылаясь на устойчивость молодых ног, определил её на раздачу. Год пролетел каруселью из монотонных лиц и блюд.
Зимой появился ОН, — худой, ростом чуть выше гладильной доски, но с огромными выразительными глазами. Глядя на Борю Дьякина можно было с уверенностью предположить, что в столовую его занесло не по собственной воле, а при взаимодейственной циркуляции уличного сквозняка и вытяжки варочного цеха. Подчиняясь стихии Дьякин растерянно взял поднос.
— Первое будете? — дежурно бросила Люда, — Рассольник, гороховый, щи?
Сквозь стаканы с компотом на неё восхищенно смотрели пара добрых добрых телячьих глаз.
— Борис... Рассольник, — глаза скромно улыбнулись.
— Людмила, — после смущенной паузы ответила Люда и тяжело подняла черпаком со дна кастрюли ил из перловки.
Боря столовался месяц изо дня в день. Потом пропадал на такое же время. Появляясь вновь, — брал полноценный обед, садился напротив раздачи, и с неприкрытым обожанием взглядом прожигал Люде внутренности. Она тоже не скрывала интереса и улыбалась в ответ.
Вечером он встретил ее после закрытия.
— Я ббббилеты взял, на завтрашний вечерний сеанс в «Октябрь». Пойдём...те? — нервно выжимая в руках кепку выдавил Боря.
— Пойдем. Те, — смеясь передразнила его Люда, — у нас завтра в столовой поминки, закончу пораньше. Зайдите за мной, вот адрес.
На следующий день Боря, с джентльменским набором из цветов, вина и торта влетел на четвёртый этаж. Переодел возле мусоропровода новые носки, критически обнюхал потные подмышки рубахи и отрывисто нажал на звонок. Сердце колотилось в такт приближающимся навстречу шагам.
Дверь открылась, приветственно обдав Борю атмосферой чего-то жареного с луком. Люда домашняя была не похожа на Люду столовую.
— Проходи, поужинаем перед кино.
Дьякин неумело открыл бутылку вина и содержимое благородно легло рубиновым пятном на грудь, безнадежно похоронив кино и всю, заготовленную накануне, последовательность действий и фраз. Люда принесла футболку.
— Есть что-нибудь...покрепче? — подавлено спросил он.
— Борь, а я, пожалуй, с тобой тоже водки жахну! — Люда разлила по стопкам вровень.
Протолкнув упирающуюся в глотке горькую куском котлеты по-киевски Боря успокоился. После третьей осмелел. Перед употреблением последующих рюмок Дьякин осенённо вскакивал, произносил тост, ронял со стола приборы. Людмила хохотала над его неуклюжестью. Потом вдруг замолчал, стал серьезным и произнёс:
— Я ж люблю тебя, Люд. Не перебивай, пожалуйста! Прошу, поедем со мной в Норильск. Я там на хорошем счету, бригадир. Старший механик Жорник подтвердит. Давай ему сейчас позвоним! Они мне жильё обещали вне очереди. Я же совсем не пью, Люд. Это сейчас, для смелости. Я полгода давился вашими изжоговыми тефтелями, чтоб тебя чаще видеть. Ты большая и добрая, Люд, как мой бульдозер. Только он желтый, а ты красивая.
Не дав Сорокиной опомнится, опрокинув залпом рюмку, резко встал:
— Я хочу, чтобы ты стала моей!
Финалом откровения был резкий поклон лихого штабса, что вызвало у Бори рвоту. Люда попыталась уложить его на диван, но Дьякина несло от переизбытка чувств. Он вскакивал, говорил, что если она не откроет ему своего сердца, то у него откроется язва, фальшиво пел «не отрекаются любя», шатаясь вырвался на балкон со словами «Люда, для тебя я способен на многое!», после чего его снова вырвало. Сорокина силой усадила его в кресло. Он посмотрел на неё, выдохнул: «Загляни мне в душу, Людмила, и ты увидишь там труп долгого ожидания тебя», икнул, и, провалившись головой между коленей, заснул.
Людмила перенесла его на диван, и плача от нахлынувшего счастья, стала затирать лирическую блевотину. Потом она до утра сидела в кресле напротив беспомощного Бори, и думала о плодах ассимиляции строительства с общепитом. Это давало уверенные экономические перспективы для будущего потомства. «Пусть невзрачный. Зато смешной и глазища, — вон какие. На Ролана Быкова похож. Немного».
Будильник напомнил о заказанной на сегодня столовой для второго дня свадьбы. Перед уходом она открыла балконную дверь. В комнату ворвался свежий воздух, из ветвей пожилого тополя гнусно материлась на судьбу одинокая ворона. Люда показала ей язык.
В столовую она зашла со служебного входа. В коридоре Верка из мясного цеха что-то оживленно обсуждала с кассиршей. При виде Сорокиной они замолчали.
— Ты у него в штанах хоть что-нибудь нашла? — Верка противно засмеялась. Кассирша вторила ей, обнажив золотые зубы.
Люда подошла к Верке, схватила за ворот халата, и медленно прошептала:
— Ещё раз откроешь свою пасть, я из твоих глазных яблок пюре выдавлю. Развернулась и пошла в сторону дома.
Боря сидел на кухне, обхватив голову руками.
— Людмила...прости...те меня. Я сам себе противен. Я хотел уйти, но посчитал, что это будет низко. Господи, я всё испортил...
Она села рядом с ним.
— Когда ты уезжаешь в Норильск? — глядя перед собой спросила Люда.
— Послезавтра, — отрешенно ответил Дьякин.
— Вам там поварихи не нужны?
Автор: Лёня Карлов
