«Замуж выйти не напасть, лишь бы замужем не пропасть!» (Русская народная поговорка)
Жила я себе, и горя не знала! Зарабатывала хорошо, дома чистота-порядок, комар носа не подточит, готовить на себя одну, тоже много ума не надо, да и от одиночества не страдала — всегда под рукой бывший однокашник, Федька Панкратов. С Федькой и в свет выйти было не стыдно, и выпить можно, и за жизнь поговорить, а уж какие кренделя выписывал в делах любовных — обзавидуешься!
Подружек у меня, воз и маленькая тележка. Незамужние, завидуют замужним, замужние, завидуют незамужним, и только Аська Филозова, разведенка с небольшим стажем, во время девичников и прочих общих сборов, сидела с лицом женщины, посвященной в главную тайну человечества и познавшей все перипетии бытия, и загадочно улыбалась.
Замужние, особенно две Наташки, Бурмистрова и Голопятова, капали на мое сознание, с постоянством христианских миссионеров на просторах глухой и дикой Африки: и замуж-то мне надо срочно, а то так девкой и помру; и детей наклепать побольше; и хозяйство общее повести, твердой женской дланью — а зачем же еще, мы, бабоньки, на свет божий являемся, если не затем, чтоб осчастливить своим телом и духом, какого-нибудь заплутавшего, лысеющего хозяина жизни?
Действовать, по их авторитетному мнению, надо было безотлагательно, потому как удивительно короток и стремителен женский век, я вот-вот мхом порасту и паутиной покроюсь, и тогда уж точно, никто меня женой видеть не захочет, к гадалке не ходи! А тут еще, как назло, Федька мой подженился, на какой-то приезжей медсестричке, и не стало у меня, одним махом, любовника, собеседника и собутыльника.
Ну, я сначала, по-бабски так, в депрессию нырнула, смотрю, а там темно, влажно, липко — неприятно, короче. Нет, думаю, нечего мне тут искать, надо срочно заарканить себе добытчика и охотника, и пребывать за мужем, как за железобетонной стеной, не зная ни горя, ни скуки, ни ночей без удовлетворения моих низменных, физиологических нужд.
Короче, одним прекрасным днем, взяла я, да и влюбилась поспешно, и пошла в белом текстиле на голое тело, за Лешку Гладышева, который давненько уже дышал с частыми остановками и мечтательно закатывал глаза к небу, каждый раз, как видел мои округлые формы и формочки, маленький носик и серые глазищи в пол-лица. Фату надевать не стала, потому как фата, есть символ святости, а я баба бывалая и грешная местами, поэтому ограничилась диадемкой расписной.
И вот, началась она — счастливая семейная жизнь, полная приключений и простых женских радостей, в виде хранения домашнего очага, каждый день, после работы, без права передать эстафетную палочку другому члену моей новообразованной семьи. А этот, ну, другой член, в свою очередь, возвращаясь со службы и аккуратно расставив носочки по разным углам, возлежал на икеевском плюшевом диване лазурного колера, и перманентно был занят напусканием на себя важного вида.
Считая себя человеком творческим и высокодуховным, и любя меня, как и положено любить жену, он готов был радоваться в этой жизни тому только, что делает меня счастливой одним своим присутствием, и считал, что о большем нам и мечтать не следует, особенно мне.
К покупкам и текущим домашним делам, относился, как к тягостной обузе, но, никогда от них не отказывался. Правда, копаться в огурцах и бананах, что лежат на прилавке, считал нижайшим проявлением человеческой простоты и меркантильности, брал только то, что лежит сверху и потому вечно приносил домой всякую подтекающую гниль, за что уже через пару недель был отлучен от походов в супермаркет и на рынок.
Приготовление обеда, скромно называл своим хобби, а ведь всем известно, что хобби, это не призвание, тут не обязательно быть профессионалом, поэтому, после комковатого риса, сырых внутри и пригоревших снаружи котлет, и почему-то, напрочь прозрачного борща (свеклы дома не оказалось), поварской колпак, на веки был водружен на мою голову, с приличествующим моменту пафосом.
Ну, говорю, посуду хоть помой — с посудой сложно напортачить. Пошел, помыл с самым честным видом, а я через часок на кухню вплыла, смотрю — чего-то наши белые тарелочки, желтизной лоснятся, причем снаружи, на дне. Пальцем потрогала — елки-палки, это же жир от голубцов. Зову, показываю, а он глазенками хлопает, ногой по полу круги выписывает, и говорит: так они после обеда, в раковине отмокали и одна в другой стояли, вот дно и испачкалось. «А снаружи-то, вымыть, не надо, что ли?» — спрашиваю. А что, говорит, снаружи тоже надо???
Я руки в боки уперла, смотрю на него зло, а сама размышляю: «Идиот? Или прикидывается, чтобы отстала и впредь сама мыла?» Попробуешь объяснить, в чем не прав, обидится еще, что я трудов не оценила, а он так старался оправдать доверие. Да, думаю, лучше сама буду мыть, так надежнее!
Фартук напялила, губку намочила, стою, наяриваю. И тут меня осенило, я аж сплюнула с досады: «Идиотка здесь только я одна, а он, чего хотел, того и добился, и теперь, как самый умный, опять диван придавил и не нарадуется!»
И так во всем: пылесос в руки сунула — так он через полковра о провод запнулся, розетка чуть вместе со стеной не отвалилась; ведро с тряпкой всучила — соседей затопил. Ну, ладно, думаю, может и правда, не мужские это дела. Но стены-то, стены, он может покрасить, да пару гвоздей прибить?
«Стены? — спрашивает, — это я запросто!»
Через месяц ведро краски притащил, в уголок поставил, еще через два, радостно сообщил, что нашел и купил лучшие кисти, и вот-вот, можно ремонт начинать. Лето прошло, за ним осень, а зима как наступила, он сказал, что краска-то в ведре, от холода лютого, замерзла, наверное, вся, и надо бы теперь весны дождаться — и смотрит на меня исподлобья, догадаюсь я, что он мне лапшу на уши вешает? А как весна, на три дня в деревню к бабке укатил, на рыбалку стало быть — вот уж, в чем ему равных, днем с огнем не сыскать. Я, тем временем, Кольку, алкаша соседского, позвала, так он за полдня и две по 0.7, всю квартиру покрасил и картины повесил, а за тарелку щей моих кислых, три розетки починил и бачок унитаза.
А мой с рыбалки приехал, даже ухом не повел, только спросил, зачем же я сама красила, когда у меня муж имеется, рукастый такой. С рыбалки привез два ведра доходяжных карасей и одну щучку с альцгеймером — в ванную побросал, иди, мол, родная, чисти рыбоньку! Я у тебя ишь, какой добытчик, охотился-охотился, и занятие тебе добыл. Нет бы, как все нормальные мужики, на рыбалку ездил, чтоб от жены отдохнуть — так нет же, сам затрахается и меня затрахает.
Как-то пошел с корешами, таратайку свою ремонтировать. Приходит за полночь — руки по локоть в масле, жопа в мыле, улыбается, как пинчер, которого пучит и пиз*ит, как Троцкий: машину они чинили; а от самого, так разит, что и меня немного накрыло. Ну, думаю, ладно, утром обсудим. Загнала пинками под душ, да на диване спать оставила. Утром, конкретно, так, наехала: ты чего, говорю, берега что ли попутал? Тут тебе очаг семейный, вообще-то, святая святых, так сказать, а не мотель!
Обиделся, болезный. Весь день павлином расхаживал, да помалкивал, а вечером, смотрю, на балкон вышел, с пивасиком и с телефоном, и сидит, значит, весь из себя занятой. А я на него украдкой из квартиры смотрю, и думаю: "Добро бы, Ченнинг Татум сидел, ну, или, молодой Бен Аффлек, в майке свежей и боксерских трусишках с сердечком на причинном месте, с легкой, сексуальной волосатостью на мощной груди, с цигаркой тоненькой и бокалом чинзано — я ему все-все простила бы, и сразу призналась бы, что я сама дура, и сняла бы запрет на секс на обеденном столе, и на только что выглаженных вещах, и на бабушкином вязаном покрывале — семейной реликвии.
А тут он, манерный такой, в семейниках, ногу на ногу закинул, на одном носке пятка вытерлась и палец застремился на свободу, бока пообвисли, Балтику тройку прямо из баночки цедит и в Беломорину свою зубами вцепился, как бульдог в ляжку. Видок гордый, что у наследника Нигерийского престола — сплошная оскорбленная невинность!
А в другой раз, к примеру, говорю ему: «Ты у меня, как дальнобойщик, милый! Близость у нас с тобой, которая интимная, раз в месяц бывает, по расписанию. Маловато, ты не думаешь?» А он улыбается, как кинозвезда, грудь колесом выпятил и отвечает: «Ну так, ты это, заходи, если че.» Я аж обмякла вся! Ну ухажер! Ну охотник!
Короче, только я собралась на развод подавать, как мне вдруг, мой лечащий врач и говорит:
-Вам бы, любезная, поберечься, в вашем-то положении. Работаете много, вот у вас упадок сил и случился.
Я сначала подумала: «Прав эскулап, работаю я, конечно, на износ. А что поделаешь? Жизнь такая!»
Тут вдруг, в мои околофилософские размышления, вторглась интересная мысль и замигала красным цветом...
-Простите, доктор, в каком, вы говорите, положении?
-Так беременны Вы, милочка, уж неделек шесть-семь, согласно моему опыту, а точнее нам узи покажет.
Вот те на! Здравствуй, жопа, Новый год! Развелась, мля!
Так, еще через семь месяцев, в нашей семье, появилась Светка, тоже будущая счастливая жена и мать, ну, как все бабы. А до этого, супруг вдруг сделался самым внимательным и хозяйственным, в надежде, на появление наследника. Вот эта формулировка, всегда вызывала у меня легкое недоумение: чай, не принц, чего наследовать-то?
Твои несметные богатства, в виде саквояжа со старыми, ржавыми инструментами, и дырявой телогрейки, в которой ты десять лет на зимнюю рыбалку ездил? Но теперь это не имело никакого значения, главное было, как можно дольше, поддерживать в муже уверенность, что на ультразвуке не видать ничего, потому как его наследник весь в него и лежит не пойми как, поэтому, как знать, может и будет у нас сыночек-то, хотя сама я, еще на четвертом месяце узнала, что быть Светке!
Потом был роддом, со всеми его прелестями. Лешка меня привез, а сам поехал пяточки обмывать. Какие, твою мать, пяточки? Те самые, которые как раз сейчас фаршируют мою печень, моей же селезенкой?
«Ах ты ж, чудило грешный! Ну погоди, я тебе еще устрою вырванные годы, и пяточки тебе устрою, и сама тебя обмою, да отпою!» — примерно так я думала, в самые непростые минуты чудесного появления новой жизни.
Зашла какая-то тетка, в белом халате и спросила, согласна ли я, чтобы на родах присутствовали практиканты. Я наотрез отказалась, объяснив это тем, что сегодня и без того, слишком много людей, узреют меня, не в самом лучшем моем амплуа. «ПонЯла» — ответила тетка, почему-то с ударением на «я», и исчезла за дверью.
Через часок, когда я уже решила, что рожать ребенка, было не такой уж блестящей идеей, видимо воспользовавшись профессиональными навыками и точно рассчитав время, тетка зашла снова, аккурат в тот момент, когда в мою поясницу, кто-то, кажется, забивал сваю, и снова спросила, как я, насчет практикантов. Я резко втянула в себя воздух, вцепилась пальцами в края своего ложа, так сильно, что кровь от рук отхлынула, помоему, навсегда, и на выдохе проверещала: «В жопу практикантов!!!»
«ПонЯла» — снова невозмутимо резюмировала тетка и ушла, на этот раз с концами.
Короче, рожаю. По помещению ходят практиканты — что ж ты со мной делаешь, Россиюшка? Один, особенно сердобольный, подошел, и лоб мне салфеткой вытирает. Я ему в руку вцепилась, да как укушу, со всей дури, а парень, как завизжит, да за руку, как схватится. Короче, отправили его куда-то, куда положено в таких случаях отправлять — не то руку зашивать, не то уколы от бешенства колоть. А я че? Я ниче! Я рожаю, помогаю решить демографический кризис в пределах отдельно взятого государства — мне все простительно! И нечего таких впечатлительных в медицину набирать, она у нас и так, с каждым днем, все больше на знахарство похожа!
Вернулась я через несколько дней, с доченькой, домой, и все по новой. Сама гуляй, сама корми, сама пеленай, да по дому суетиться не забывай, а он, значит, лежит, первичные свои признаки половые чешет и в ус не дует.
Сломалась я через месяц и в слезы. Горькие еще такие, долгие, с причитаниями и с сопелью вполне самостоятельной. Вот тут-то его проняло! Я ж и девонька его, и милая, и красивая, и волшебная, и ребеночек у нас такой расчудесный, и все-то на мне одной держится — ты только, любимая, не плачь, христа ради! А сам бегает, да корвалол глотает столовыми ложками, да за сердце украдкой хватается.
Ах, вот оно что, думаю, вот, что может тебя из супружеского анабиоза-то вывести? Ну держись, засранец!
Потом уже, чуть что, молниеносно реагировала — нижняя губа входит в зону повышенной турбулентности, глаза краснеют и увлажняются — просто прелесть! Во мне вообще, в страшных корчах и судорогах, безвременно почила великая актриса — сам Станиславский сказал бы: «Милочка, вы не на своем месте! Вам бы на подмостках блистать!»
Так мой-то, мой, как слезы увидит, тут же на кухню бежит. Сначала, слышу, холодильником хлопает, звякает чем-то, а потом по дому разносится прекрасный запах валерианы — эффект достигнут! А он встанет рядышком, ручки заламывает, в глазах мольба, и готов среди ночи бежать туда, не знаю куда, за тем, не знаю чем, лишь бы не рыдала. Вот оно, волшебное влияние женской «жидкости печали», на сильную половину человечества.
Через два года, мы все же развелись — ну, устала я реветь по каждому поводу, да и слезы со временем потеряли свои чары, а больше, вас, мужики, ничем не проймешь!
А что такого? План выполнен, замужем побывала, ребенка родила — теперь и родители отстанут с внуками, и подружки с замужеством. Мы теперь, с Аськой Филозовой, вдвоем загадочно улыбаемся.
А для себя я сделала два важных вывода.
Во-первых, когда у женщины много свободного времени, она думает о всяких глупостях и ищет приключения, на две свои прекрасные половинки. Вот занялась бы я, в свое время вязанием или игрой на гармонике, и не маялась бы!
А во-вторых, девоньки, запомните! Каждая женщина, должна хоть раз в жизни сходить замуж, хотя бы для того, чтобы понять, почему не нужно этого делать!
Автор: Валерия Любавина
