Женились Фёдор и Глафира осенью 1932 года, по старинке женились, до свадьбы друг дружку почти и не знали, впервые увиделись только на сватовстве. Отцы их познакомились на базаре, торговали рядышком домашней свининой, вот и договорились между собой. Федя Терёхин был постарше невесты на шесть лет. Он уже отслужил в Армии и работал электриком. Человеком был тихим, но упрямым. Женщин стеснялся, поэтому и согласился с решением своего отца женить его на Глаше Решетовой.
Жили Решетовы в небольшой деревне, что стояла в лесу недалеко от города. Приехав со сватами, Фёдор заходил в дом невесты опасаясь, что она может ему не понравится, но был приятно удивлён, когда увидел милую, скромную девушку с длинной русой косой и ярко-синими глазами. Когда Глаша посмотрела на него и густо покраснела, Фёдор понял, что и он ей тоже понравился.
Жили они хорошо. Молодая жена во всём слушалась мужа, не перечила ему. Хозяйкой была замечательной, умела шить, хорошо стряпать. И к большой гордости Фёдора через девять месяцев после свадьбы родила крепыша-сына Коленьку. А через три года ещё одного – Гришеньку. Федя в детях души не чаял.
Жену тоже любил, но скуп уж больно был на ласку, привык, как отец, всегда хмуриться, будто вечно чем-то недоволен. Глаша не обижалась, она и в детстве не знала особой жалости, с малых лет в работе. Кроме неё в семье было ещё семеро детей, почти все младше её, так что не до любезностей и капризов ей было. А Федя её по-своему жалел, тяжелой работой не нагружал, даже помогал, не бил, горькой не увлекался. Так что девушка была счастлива и очень ему благодарна.
Война разлучила их уже в августе сорок первого. На вокзале Фёдор крепко, до хруста обнял жену, строго приказал сыновьям слушать мать и во всём помогать ей, в общем, быть за мужчин в доме, и уехал с эшелоном на фронт. Письма писал редко, не любил он это дело, но и Глаша ему не писала, она совсем плохо знала грамоту, в детстве в школу почти не ходила. Идти до неё было далеко, в соседнее село, времени на это уходило очень много, поэтому отец её и не пускал, нужно было помогать матери по хозяйству управляться, да за младшими детьми смотреть. Так что в основном письма отцу писал Коля. Короткие и корявые.
Фёдору повезло, он прошёл войну до самого Берлина и вернулся домой живой.
Был, конечно, ранен, и не раз, но каждый раз подлечившись в госпиталях, упрямо рвался опять на фронт, даже не думая просить, чтобы его комиссовали. В родной поволжский городок он приехал в октябре сорок пятого. Вышел ранним утром на вокзале из поезда, перекинул через плечо вещмешок, в котором лежали подарки для матери, жены и сыновей и, чуть прихрамывая, бодро зашагал через весь город на свою улочку, где стоял их дом, из которого он уехал четыре года назад.
Уехал, не зная, вернётся ли назад, увидит ли ещё когда-нибудь свою семью. То, что он не уже не обнимет своего отца, как и тестя, Фёдор знал, погибли они на фронте. Но женщины и дети остались живы и, он был уверен, очень ждали его возвращения.
Мужчина подошёл к своей калитке. Он запыхался, нога болела. Постоял немного, переводя дыхание и глядя на подросшие деревья, покосившееся крыльцо, на спящего у конуры старого пса, улыбнулся, заметив знакомые занавески на окнах, и зашёл во двор. Но не успел он подойти к двери, как из неё выскочил его старший сын Коля. Мальчик резко остановился, не веря своим глазам, а потом бросился к отцу и крепко его обнял. Фёдор прижал парня к себе, он не ожидал, что Коля будет уже таким большим, почти взрослым. В свои двенадцать лет мальчик ростом почти догнал отца.
— Пап, ты приехал, живой! – выдохнул Коля, но вдруг радость сошла с его лица: — Ты только на маму не ругайся, ладно? – проговорил он уже почему-то испуганно. — Мама это не со зла, она нас спасала, так вышло, пап, правда.
— Ты о чём это? – спросил Фёдор, чувствуя, как холодок пробежал по его спине. – Что произошло?
Коля отвёл взгляд в сторону и ничего не ответил, тогда мужчина отодвинул сына, подошёл к двери дома и с силой распахнул её. Глаша стояла у печи, она резко повернула голову и увидела на пороге мужа. Женщина радостно ахнула, сделала быстрый шаг ему навстречу, но тут же остановилась и медленно оглянулась. Фёдор прошел в комнату и проследил за взглядом жены. За столом на лавке сидели двое хорошеньких ребят года по два, мальчик и девочка. Они играли какими-то яркими тряпочками и тихо смеялись.
— Это кто? – хриплым от волнения голосом спросил мужчина, а Глаша побледнела, бухнулась на колени и прошептала, опустив голову:
— Катя и Андрюша, — мои дети. Прости Федёнька, виновата я перед тобой.
— Твои дети? – презрительно скривился Фёдор и переспросил уже со злостью: — Твои дети?! Ты здесь что, с мужиками кувыркалась, пока я за нашу Родину, за тебя и этих твоих выродков под пулями ходил? Да я три раза ранен был, у меня два осколка из ноги достали, а один в груди так на память и остался! Я тебе об этом не писал, чтоб не расстраивать любимую жену! А ты в это время тут ноги перед тыловыми крысами раздвигала?
— Федя, сынок! – послышался слабый голос его матери из дальней комнаты.
Мужчина бросился на голос, при этом с силой оттолкнув жену. Глаша упала на пол, но тут же вскочила, подбежала к малышам и обхватила их руками. Катюшка и Андрюша испуганно прижались к животу матери, почувствовав, что дядя, появившийся в их доме, несёт для них опасность. Дети тихонько захныкали, а Глаша шёпотом стала их успокаивать.
— Сынок, родненький, живой, — причитала старая Марья, сидя на кровати и, как маленького, поглаживая по голове вставшего перед ней на колени сына, — дождалась я тебя, дотерпела.
— Мам, как же так? – Фёдор поднял на неё полные слёз глаза: — Я там умирал, потом вставал и шёл вперёд. И всё это ради неё, ради тебя, ради сыновей. Я зубы сжимал от боли и бил этих гадов. Только и жил мыслями о том, как домой вернусь. А она? Как она могла? Как ты это допустила? Нет, не могу я так, я же теперь только о её измене и буду думать.
— Прости её сынок, — умоляюще ответила ему Марья, — Тяжело нам тут было зимой сорок второго. Так тяжело и голодно, что не все взрослые выжили. Сваха померла, Гришенька уж на грани был от истощения, мы даже думали, что потеряли и его. Мальчик наш говорить не мог, лежал и на стену смотрел пустыми глазками. Знаешь, как это страшно? Коля тоже как скелет худющий стал. Глаша после работы с ним на картофельное поле, что за городом, ходила. Они замёрзшую землю ковыряли, остатки картошки искали. Не каждый раз находили, к тому же мороз был больно лютый.
А тут Юрий Палыч у нас появился, он тогда был начальником в нашей городской милиции. Зашел к нам по какому-то делу, да на Глашу глаз положил. Стал домогаться её, а Глашенька ему по щекам надавала. Он рассердился, хотел даже её как за сопротивление органам в кутузку отправить, но передумал и предложил еду в обмен на её ласки. Глаша мне сразу обо всём рассказала, потом всю ночь проплакала у постели Гришеньки, попросила у меня прощения и ушла утром к Юрию Палычу. Вернулась она с сумкой продуктов, даже сгущенку принесла. Мы этой сгущенкой с кипяточком мальчиков и отпаивали. Да это ж всего и было два раза.
А как поняла она, что понесла, хотела деток вытравить, скинуть беременность, но я ей не дала, испугалась, что помрёт не ровен час, а я без неё внуков бы не вытянула, да и сама бы не выжила, меня же незадолго до этого паралич разбил, после похоронки, что на твоего отца принесли, — женщина крепко, добела сжала свои и без того бескровные губы: — Не осуждаю я её, и ты не суди, найди в себе силы простить, сынок. Тебе там было плохо, но и нам не легче. А так Гришенька живой, Коля здоров, да ради такого и я на всё что угодно пошла бы. Не торопись с решением, подумай хорошенько.
Фёдор долго молчал. Потом медленно встал с колен и вышел из комнаты матери. Глаша так и стояла, заслоняя собой малышей и испуганно глядя на мужа. Он подошёл поближе, посмотрел в её, непривычно смелые глаза и понял, что она уже не та тихая, послушная Глафира, с которой он познакомился на сватовстве, она теперь совсем другой человек. И ещё он видел, что эти дети, каким бы образом они ни были зачаты, они её дети и она, как мать, горло за них перегрызёт, она за них на всё готова. Как и за Колю с Гришей. Но как пережить это Фёдору?
Мужчина сжал кулаки и вышел во двор. Дрожащими руками свернул самокрутку и тут увидел Гришу, за которым уже успел сбегать Коля.
— Папка! – ещё от калитки закричал мальчик и тут же закашлялся.
Фёдор заметил, что сын очень бледный и худой, совсем не тот крепыш, каким отец запомнил мальчика, уезжая на фронт. Гриша прижался к нему, обхватив руками за пояс. Долго стоял молча, потом поднял голову и осторожно спросил:
— Ты же не бросишь нас из-за двойняшек? Мамка каждую ночь плачет, боится, что не простишь. Ты плохого не думай, папка, она хорошая, она меня спасла.
Фёдор не ответил сыну. Он не мог простить жене измену, не верил, что у неё не было другого выхода. Спать в ту ночь он лёг отдельно, а через несколько дней собрал свои вещи и ушёл, напросившись на постой к Тамаре, вдове своего погибшего на фронте друга. Глаша не удерживала его. А мать он просто не послушал.
Тамара была молодой и довольно красивой женщиной, просьбе Фёдора очень обрадовалась, он ей нравился ещё до войны. И уже на следующую ночь пришла к нему в комнату в одной только ночной сорочке... Вскоре Фёдор уже ни от кого не скрывал, что живёт с ней совсем не по-соседски. Ему казалось, что так он быстрее забудет свою жену. С сыновьями мужчина пытался сохранить контакт, но мальчики, простив маму, не простили отца. И как он их ни звал, ни разу к нему не зашли.
— Я к мамке опять в деревню поеду, с ночевой. В прошлые выходные приболела она, проведать её нужно, — сказала однажды субботним утром Тамара, прихорашиваясь перед зеркалом. – Вам с Танюшкой борща наварила, в печи стоит. Вернусь завтра к вечеру. А ты пока сарай подправь, у коровы вычисти. Таню спать пораньше положь, — она улыбнулась шестилетней дочке и потом строго посмотрела на Федю, упреждая его вопрос: — С собой взять её не могу, её в автобусе укачивает.
И ушла. А к вечеру, последним рейсом, приехала из деревни мама Тамары, тоже с ночевой. Оказалось, что дочь она уже не видела месяца два. Вот и захотела повидаться с ней и внучкой.
Фёдор всё понял. Он молча смотрел на маму Тамары, которая уже поняла, что своим приездом подвела загулявшую на стороне дочку, смотрел на маленькую Таню, с довольным визгом скачущую на кровати, и думал. Думал о том, что неправильно он поступил, бросив своих родных сыновей, мать, любимую жену, да, изменившую ему, но не по своей воле, не по распутству, а ради спасения жизни его же детей. Ушел к беспутной девке, воспитывает чужого ребёнка и хочет доказать себе, что он прав?
Фёдор застонал, обхватив голову руками. Потом вдруг с силой пнул ногой табурет, который с грохотом покатился по комнате, испугав девочку. Таня заплакала, мать Тамары начала орать на мужчину, но он уже ничего не слышал. Он быстро собрал свои вещи в вещмешок и ушёл из чужого дома, плотно прикрыв за собой дверь.
Глаша стирала в корыте детские вещи. Женщина устало выдохнула, распрямилась, упёршись одной рукой в ноющую поясницу, а другой вытирая пот со лба. И вдруг прижала кулачок к губам, не давая себе вскрикнуть. Она увидела в дверях мужа, который молча снял с плеча свой вещмешок, бросил его на пол и подошёл к ней. Так же, не говоря ни слова, Фёдор взял корыто и понёс его во двор. Он помнил, когда нужно было выливать грязную воду. Раньше же они всё делали вместе и понимали друг друга без слов.
Глаша опёрлась о стену и прикрыла глаза. Потом глубоко вздохнула, посмотрела на вернувшегося в дом с пустым корытом мужа и крикнула в сторону дальней комнаты:
— Мам, я сегодня щи грибные сварю, Федины любимые.
Глафира родила мужу еще двух девочек и мальчика. Все семеро детей их выросли работящими, хорошими людьми. Умеющими ценить свою семью. Катю и Андрея никто никогда не отличал от других ребят, все дети были для своих родителей, братьев и сестёр одинаковыми, родными и любимыми.
Фёдор прожил после возвращения с фронта всего двенадцать лет, его жизнь оборвал тот самый осколок в его груди. Но это были хорошие годы.
Не важно, что болтали про Терёхиных местные сплетники, главное, Федя с Глашей больше никогда между собой не вспоминали прошлое. Они смогли сохранить крепкую, дружную семью, они простили друг друга, но не смогли простить проклятую войну...
Автор: Мария Скиба
