Если ты читаешь это письмо, внученька, значит, меня уже нет на этом свете. Уже никогда я не смогу взять тебя за руку, заглянуть в большие серые глаза, обнять худенькие плечи.
Пишу и плачу...
Хочу сказать тебе, дорогая девочка что моя любовь к тебе огромна! Не позволяй ей умереть вместе со мной — храни ее бережно в своем сердце, и она будет защищать тебя от всего плохого.
Я всегда была честна с тобой, даже тогда, когда твои вопросы ставили меня в тупик. Я старалась рассказать тебе о природе, о мире и о людях все, что знаю сама. Единственное, чем я так и не смогла поделиться с тобой — это моя собственная история.
И вот теперь, когда я чувствую, что конец уже близок, я хочу написать тебе о своей жизни...
Сегодня дождь стучит в окно с самого утра. Осень подкралась так быстро! Осень, как старость — все время думаешь, что она ещё где-то очень далеко, а потом с утра вдруг открываешь глаза и понимаешь, что вот же она, рядом...
Именно в этот осенний день мне хочется сесть за стол и написать тебе о своей жизни. Не знаю, интересно или нет тебе будет читать, но моя история прольет свет на многие поступки и привычки, которые ты считала странными и непонятными...
Итак, пожалуй, начну.
Первые мои воспоминания — это наша лесная избушка: деревянный пол, колючий, сухой мох между бревнами на стенах, который я, маленькая, любила тормошить, обжигающая ладони печь, ледяные узоры на маленьких оконцах зимой, лес, подступающий к избушке со всех сторон, хранивший и защищающий нас...
Мой отец был лесником. Мы жили с ним в лесу, вели небольшое хозяйство: куры, пара овец, коза. Я росла без матери, она умерла при родах, поэтому отец для меня очень много значил. Я все свое детство ходила за ним хвостиком: куда он, туда и я.
С малых лет я знала лес, как свои пять пять пальцев. По крайней мере, мне так казалось. Все детство мое прошло в нем. Мы редко выбирались в соседние деревни.
Однажды, исследуя незнакомые лесные дебри, я забрела слишком далеко от дома и заблудилась. Долго бродила между деревьями, пока не услышала шум воды. Я пошла на него, надеясь, наконец, напиться и вышла к маленькой хижине.
Хижина стояла под огромным земляным валом, словно пряталась под ним от глаз случайных путников. У двери сидела старуха и внимательно смотрела, как я подхожу все ближе и ближе. Казалось, она совсем не удивилась незваной гостье и давно поджидает меня тут.
Она накормила и напоила меня, а потом провела по короткой дороге до мест, которые были мне знакомы. К моему удивлению, она не задала мне ни одного вопроса. И я, в свою очередь, тоже молчала, не решаясь заговорить. Я тогда подумала, что эта старуха — лесная ведьма. Но почему тогда она не злая, а добрая? Эта мысль не давала мне покоя.
Дома я всю ночь не могла сомкнуть глаз, но не от страха, а от любопытства. А на следующий день я снова пришла к жилищу старухи по короткому пути. Она точно так же сидела у входа и смотрела на меня.
— Я знала, что ты вернешься сюда. Ну, здравствуй! — голос ее оказался на удивление тонким и мелодичным.
Так мы познакомились со старой отшельницей Матреной.
Она была знахаркой — умела лечить заговорами, молитвами и травами. Вот уже больше двадцати лет она жила в лесной глуши. В родной деревне ее когда-то несправедливо оклеветали, обвинив в смерти ребенка, который родился уродцем. За слова о том, что дитя не вылечить, его избавит от страданий только вечный покой, ее прозвали ведьмой и с позором прогнали в лес.
Люди боятся того, что им не понятно. Они не принимают тех, кто не похож на них. Они боятся или ненавидят того, кого не в силах понять. Но знахари — это не волшебники. Подчас им удается сотворить чудо, но подчас нет...
У меня, девочки-подростка, загорелись от любопытства глаза, когда я попала в избушку Матрены. Внутри было мрачно и темно от того, что маленькое окно почти не пропускало света, но мне все кругом было интересно. На стенах висели пучки сухих трав и цветов, по деревянным полкам были расставлены всевозможные баночки с настоями трав и корзинки с сухими кореньями и листьями. По углам и на потолке избушки висела паутина, то тут, то там свисая почти до самого пола. Матрена говорила, что пауки — хранители дома, их ни в коем случае нельзя прогонять с места. Мне было уютно в ее жилище, и я этого не скрывала.
Я стала приходить к Матрене снова и снова. Мы обе были одиноки в этом лесу: и я, и она. И наши души сроднились, словно она была моей настоящей бабушкой, а я — ее настоящей внучкой.
Матрена говорила мне, что из моих глаз льется свет, которым можно лечить людей. Именно поэтому я нашла в лесу ее избушку. Обычный человек не нашел бы, а я неосознанно пришла туда, куда должна была прийти. Как будто что-то необъяснимое привело меня сюда.
— Ты пришла ко мне, потому что сила и свет ищут и ждут продолжения. Я дождалась, — так она мне сказала.
Я должна была стать преемницей старой знахарки. Конечно, если захочу. Только огромным желанием человек может заставить «говорить» и помогать ему травы, деревья, воду, огонь, землю.
И я захотела. Та польза, которую я принесла людям, когда стала взрослой — все это заслуга лесной отшельницы. Я стала ходить к Матрене каждый день, а она учила меня всему, что знала сама. Отец был не против и не препятствовал моему общению с Матреной.
В тот год я была так увлечена знаниями, что закладывала в меня Матрена, что даже не замечала, как времена года сменяли друг друга...
***
И снова здравствуй, моя дорогая внученька! Прошлое письмо мне не дали закончить ранние сумерки. Я тогда сидела, смотря в наступающую осеннюю тьму, и мне стало страшно. Казалось, это сама смерть подбирается ко мне все ближе и ближе. Хотя... Умирать не страшно. Страшно жить на свете с мертвой душой.
Сегодня, думала, что не смогу сесть за стол, так болела спина, что полдня пролежала в постели. Но травяной чай придал немного сил моему дряхлому телу. Мои травы... До сих пор помогают мне, а ведь я больше не прошу у них помощи...
На чем же я остановилась в прошлый раз? Ах, да, на волке... Итак, внученька, давай продолжим.
***
...Как-то весенним утром, когда я уже собиралась бежать в избушку знахарки, из леса вернулся встревоженный отец, но вернулся он не один. За пазухой у него был истекающий кровью волчонок.
— Нелюди! — зло процедил сквозь зубы отец и положил волчонка к печи, — Мать убили, а его оставили умирать. Перевяжи ему рану, Тамара, авось, выживет.
Волчонок едва дышал. Дрожащими от волнения руками я перевязала рану чистой тряпкой, обернула волчонка своей фуфайкой, а потом, прижав звереныша к груди, со всех ног побежала к Матрене. Горячие слезы жалости текли по моим щекам и капали на маленькую морду, которая торчала из тряпицы. Я думала, что просто обязана спасти этого детеныша.
Матрена посмотрела на раненого зверя, потом привела меня в избушку, показала рукой на травы и снадобья и сказала:
— Лечи. Ты уже все сама знаешь, Тамара. Тебе не нужна моя помощь, — сказала так и ушла в лес.
А я стояла в замешательстве, не зная, какую траву мне взять. Но потом вспомнила о том, что рассказывала мне Матрена долгими зимними вечерами, когда я оставалась ночевать в ее избушке. Она учила меня, что трава «говорит» только с тем, кто в просит у нее помощи.
Я сосредоточилась и стала вслух разговаривать с аккуратными веничками, развешанными по стенам избушки. Я рассказала и про волчонка, и про ро себя. А потом заплакала от того, что ничего не слышу в ответ. Какая же я знахарка, если ни одна трава не желает «говорить» со мной.
— Помоги мне, помоги мне. Сделай мои руки сильнее, сердце добрее, мысли чище, — без устали повторяла я, смотря по стенам и улавливая каждый шорох.
Возможно, это покажется тебе странным, внученька, но нужные травы мне тогда все же ответили. Из них я приготовила целебный отвар, без устали шепча заговоры и слова благодарности. Я делала все так, как учила меня Матрена.
Не буду вдаваться в подробности, но скажу, что голоса трав — не слова, привычные нашему слуху. Это разнообразная смесь звуков, шорохов, шелестов. В такой «говорящей» траве великая сила. Поэтому я никогда не давала тебе в детстве трогать свои, подвешенные к потолку, венички. Неосторожным прикосновением ты могла потревожить их и, тем самым, нарушить спящие до поры до времени силы...
Он выжил. Мой волчонок. Он стал первым живым существом, которого я спасла от гибели. Я дала ему имя Зор. Я отпаивала его целебными отварами много дней. Кормила из ладошки, часами гладила жесткую шерсть, пела песни. Он лизал мои руки шершавым языком, словно щенок. Когда он окреп настолько, что стал передвигаться на слабых лапах вокруг избушки, Матрена сказала, что когда-нибудь этот волк обязательно отблагодарит меня.
Зор долго жил около нас, боялся уходить далеко. Обычно он не приближался к нам, но иногда подходил ко мне, и ненадолго, по привычке, клал свою голову на мои колени. Это был сильный и умный зверь.
образы Тамары и Зора, фото взято из интернета
Когда он вырос и окончательно окреп, то начал уходить в лес надолго. Мы стали видеть его все реже и реже. Матрена сказала, что, скорее всего, в лесу у него появилась семья или же он прибился к стае. Я долго скучала по нему. Словно он был моим братом. Но потом смирилась и отпустила его из своего сердца.
Я взрослела и продолжала учиться знахарству, впитывала в себя все больше и больше знаний и умений. Матрена обучила меня и темным обрядам, но строго-настрого наказала мне не использовать темные силы без исключительной надобности.
Я знала, как наслать порчу, сделать приворот, отворот и легко могла убить человека. Но я никогда не использовала свои силы во вред людям, как и обещала Матрене. Хотя вынуждена признать, бывало, мне предлагали щедрое вознаграждение за приворот или порчу...
Я выросла. У отца стали сильно болеть ноги, он не мог больше преодолевать большие расстояния по лесу. Нам пришлось переехать вместе со своим хозяйством в ближайшее село. Я долго привыкала к людям, к новой обстановке, но до конца, по-моему, так и не смирилась с жизнью среди людей. Моя душа так и осталась навсегда в лесном доме моего детства. С Матреной мы стали видеться редко.
Однажды к отцу пришел за помощью молодой парень Михаил из соседней деревни. Корова его родителей отелилась и слегла, а отец мой хорошо разбирался в болезнях домашнего скота и знал, что делать даже в самых сложных случаях. Михаил обещал, что его семья хорошо нам заплатит. Нам с отцом нужны были деньги, поэтому мы быстро собрались и отправились в путь.
Отец выхаживал корову около недели, все это время мы жили в теплом амбаре у родителей Михаила. Нас кормили и принимали, как уважаемых гостей. Они были хорошими людьми и сразу понравились мне.
Но все мое внимание было обращено на Михаила. Он ставил срубы в деревне, и, по словам его отца, был мастером на все руки. Разговорчивый, открытый, добрый — он очаровал мое девичье сердце. Когда он был неподалеку, я чувствовала себя не так, как всегда и понимала, что какое-то незнакомое, сильное чувство завладело моим сердцем.
Тайком я рассматривала Михаила: голубые глаза, морщинки в уголках губ, широкие плечи, руки, покрытые коричневым загаром. Мне нравилось в нем все. Он часто улыбался искренней, широкой улыбкой, а к его светлым кудрям мне так и хотелось прикоснуться руками...
То первобытное чувство, которое живет внутри каждой женщины, внезапно проснулось и стало жечь меня изнутри. Волнение усиливалось, когда Михаил был рядом, потому что я чувствовала, что и он ко мне неравнодушен. Мне было на ту пору почти двадцать лет, я была готова к любви и к отношениям с мужчиной.
Михаил тоже старался остаться со мной наедине, смотрел на меня выразительным взглядом, от которого я краснела. Мы целовались с ним за хлевами жадно и ненасытно, как будто оба до этого не знали, что существует в мире такой огонь, заставляющий гореть вместе. Мне не стыдно сейчас писать тебе об этом, внучка. Это была первая и единственная любовь в моей жизни. Я надеюсь, ты поймешь меня.
Я влюбилась. Я дышала любовью. Дышала и горела.
Каково же было мое удивление, когда я узнала, что у Михаила есть невеста...
***
Здравствуй, дорогая внученька! Вот и дошла я до того места, с которого началось мое счастье и несчастье. Да, порой счастье и несчастье сосуществуют вместе. Так же, как боль и наслаждение, грусть и радость...
Мне все тяжелее дышать. Иногда, кажется, что я не смогу больше сделать ни одного вдоха... Но потом отпускает. Видимо, нужно просто ждать, всему свое время, и смерти тоже.
Но давай не будем о грустном, лучше я продолжу свой рассказ...
***
Красивая, статная, темноволосая девушка пришла к Михаилу за день до нашего отъезда. Ее звали Люба. У нее были холодные зеленые глаза, крупный нос и черные брови. Внешне мне она ничуть не понравилась. Мне показалось, что ее теплое, красивое имя ничуть ей не подходит. Во взгляде ее была желчь, а далеко не любовь.
Мне стало тяжело дышать рядом с ней. Она вела себя с Михаилом очень уверенно. Оказалось, что их семьи дружат, Михаил и Люба знакомы с детства и уже давно сосватаны друг другу.
Я не знаю, как описать тебе мои чувства... Мне было так больно, что захотелось умереть. Михаил поник, перестал смотреть мне в глаза. После того, как Люба ушла, я тоже перестала смотреть в его сторону, не выходила больше из амбара и ждала, когда же мы с отцом уедем из их дома. Мне хотелось плакать, но я не могла показывать свои чувства. Это, пожалуй, одна из сложнейших задач: скрывать свою боль от самых близких.
Накануне отъезда у нас все-таки состоялся разговор с Михаилом. На нашем месте, за хлевами, он сказал мне, что не женится на Любе, что полюбил меня по-настоящему, всем сердцем. Я слушала молча, сердце мое бешено колотилось в груди, и я верила в каждое его слово. Когда любишь, невозможно не верить.
образ Тамары, фото взято из интернета
Я и до сих пор думаю, что он тогда говорил правду. Храню каждое его слово в памяти. Взгляд из-под светлых ресниц, ощущение горячих губ на шее, слабый запах сена и навоза вокруг... Как будто это было вчера.
Он пообещал мне, что обо всем мирно договорится с отцом, а также с Любой и ее семьей, так как не хочет, чтобы они злились на него. А потом он обещал приехать за мной. Мы целовались так долго, что на следующий день у меня болели губы. Я ехала домой счастливейшей девушкой. Ощущала себя уже почти невестой. Но Михаил не приехал ни через неделю, ни через месяц...
В начале я плакала, днями напролет смотрела в окна, ждала его день за днем. Потом успокоилась, но жизнь была мне не мила. Молодые парни обращали на меня внимание, двое даже приходили свататься, но я и смотреть не хотела в их сторону. Отец ругался на меня за то, что я сижу на его шее. Что пора мне уже вить свое “гнездо”. Но я была непреклонна. Я чувствовала, что Михаил приедет за мной.
Через год он появился на нашем пороге: голубые глаза его загорелись, когда он увидал меня. Он понял, что я жду его и люблю всем сердцем. Я заплакала, увидев, какой бледный и худой он стал. Оказалось, что этот год был у него очень сложным.
Он рассказал мне, что с Любой вышла крайне неприятная история. После того, как он признался ей, что не любит ее, девушка чуть не погибла — хотела свести счеты с жизнью.
Михаил решил повременить с отъездом, но дал всем понять, что на Любе он все равно не женится. Отец был на него жутко зол, перестал разговаривать и не смотрел больше в его сторону. Любина семья прекратила с ними всякое общение.
Сама же Люба страдала, ходила за Михаилом по пятам с безумным видом, твердила ему, что, все равно, он будет ее мужем и больше ничьим. Ничто не остановит того, кто побывал на грани жизни и смерти.
Родители сначала упрашивали опомниться и жениться, потом стали угрожать. Михаил стал находить у себя под подушкой и на одежде странные предметы: булавки, огарки свечей, куриные лапы. Он понял, что Люба совсем спятила — ходит колдовать на него к местной колдунье. А родители его, видимо, с ней заодно, раз допускают такое.
Тогда терпение Михаила лопнуло, он взял свои скудные сбережения и, не спросив родительского благословения, тайно уехал из деревни.
Мой отец дал согласие на нашу свадьбу, мы поженились и стали потихоньку строить дом. Почти все в нем Михаил сделал своими руками. Можно сказать, что он построил нашу жизнь. В этом доме прошли мои самые радостные дни. Я была там очень счастлива с ним. Твой дед был хорошим человеком и прекрасным мужем: честным, справедливым, заботливым.
Его любовь ко мне — самое яркое воспоминание моей жизни. Деревенские девушки с завистью смотрели на меня, когда он во время сенокоса, не стесняясь, обнимал меня за талию и прижимал к своей широкой груди. Так вести себя было не принято, нас осуждали, но мы так сильно любили друг друга, что не считались с чужим мнением.
Наше счастье продолжалось около года, а потом я забеременела. Вроде бы, счастье должно было только удвоиться, но нет...
***
Внученька моя! Надеюсь, что все-таки смогу закончить свою историю. Несколько дней я провела в постели, не могла встать. Сегодня мне приснился сон, как будто я плыву в море, а впереди вдруг — свет. Настолько яркий, что меня на несколько секунд ослепило. А потом я увидела Матрену, мою наставницу...
Утром, несмотря на плохое самочувствие, я заставила себя встать, напилась чаю и надеюсь, что сегодня допишу свое письмо до конца... Потому что завтра в моей жизни может уже не наступить.
***
Итак я забеременела. Михаил был счастлив от этой новости, но тот первый плод любви чуть не стоил мне жизни: первые три месяца я не вставала с постели из-за непрекращающейся рвоты. Я совсем не могла есть. Казалось, я умру от этих постоянных рвотных конвульсий.
На четвертом месяце у меня открылось сильное кровотечение. Фельдшера в тот день на месте не было, а больница была только в соседней деревне, я бы не доехала туда живой. Михаил рвал на себе волосы, и я сказала ему, что только один человек может мне помочь — знахарка Матрена.
От нашего дома до леса было рукой подать, но это был самый тяжелый путь в моей жизни. Как мы шли по лесу — этого я почти не помню, как показывала дорогу в полубреду — тоже.
Очнулась я в хижине у Матрены. Около меня сидел бледный, осунувшийся Михаил. Он сказал мне на ухо, что старуха не в своем уме, но она сумела вытащить меня с того света.
Оказывается, я не приходила в себя трое суток, чуть не погибла от потери крови. Все это время моя Матрена, которая уже с трудом ходила, без сна и отдыха читала надо мной свои заговоры и заклинания, поила травяными настоями.
Ребенка я потеряла. И единственное чувство, которое было в моей душе тогда — это облегчение. Впервые за три месяца я не ощущала тошноты и мне страшно хотелось есть.
Еще две недели я прожила у Матрены в лесу. Михаил оставил меня, он не мог бросить дом и работу надолго, нам надо было на что-то жить.
Матрена тогда сказала, что она ясно видит на мне страшное проклятие, наложенное с помощью сильного “темного” обряда. Обряд был сделан на мою смерть. Прокляла меня, по словам Матрены, темноволосая женщина.
образ Любы, фото взято из интернета
— Я вижу непроглядную тьму, ее наслала на тебя женщина с черными волосами. Эта тьма поглощает тебя день за днем, Тамара, — сказала она.
Я сразу вспомнила о Любе. Не она ли причастна к этому? Впоследствии догадка моя подтвердилась. Ведь обиженная женщина способна на все, а брошенная — тем более...
Вскоре я пришла домой, занялась запущенным хозяйством. Наша жизнь с Михаилом вернулась в прежнее русло, мы оба старались забыть о пережитом кошмаре. О проклятии я не сказала ему ни слова, не хотела пугать. Наверное, я уже тогда чувствовала, что наше счастье скоро закончится.
На какое-то время мы снова стали беззаботными влюбленными. До тех пор, пока я снова не забеременела... В этот раз все протекало еще тяжелее. Каждый день напоминал кошмарный сон. Промучившись несколько месяцев дома, я сказала Михаилу, что больше так не могу. Я чувствовала, что не выживу.
Муж отвез меня в районную больницу, на руках занес в кабинет врача, потому что от слабости меня не держали ноги. Там я и провела оставшиеся месяцы беременности, почти не вставая с узкой койки. Каким-то чудом ребенка я доносила, несмотря на то, что была похожа на живой скелет, обтянутый кожей. Твоя мама родилась здоровой и красивой девочкой. Даже врачи удивились этому.
Семейное счастье снова было недолгим. Как и все хорошее в жизни. Как-то я вышла из дома накормить кур и увидела около нашего забора женщину. Это было Люба. На ее голове был повязан черный платок. Прямая, высокая фигура, мертвенно-бледное лицо... Как сама смерть.
Она не забыла Михаила и по-прежнему ненавидела меня. Как она нас нашла — неизвестно... Она словно помешалась на своей идее разлучить нас и во что бы то ни стало завладеть своим возлюбленным.
Меня охватила дрожь, ноги сами собой подкосились, и я упала на мокрую траву. Не передать словами, что выражал ее взгляд в то мгновение. Никогда я не видела более жуткой улыбки и такой пугающей темной бездны в глазах человека. Она подошла ко мне вплотную и, положив холодную влажную ладонь мне на лоб, закрыла глаза.
Много злых слов она сказала мне тогда, пожелала страшных мук и мне, и моей девочке, которой было на тот момент всего три года. А я дрожала. Не могла даже пошевелиться от сковавшего меня холодного ужаса.
образ Тамары, фото взято из интернета
Ревность и зависть — самые черные чувства, а усиленные темными обрядами, они становятся разрушительными. Это и есть проклятие. Чем сильнее зависть, тем необратимее последствия проклятия.
Меня словно придавила к земле огромная тяжесть. Люба ушла, а я долго еще не могла подняться с земли. Дочка громко плакала одна в доме, а я глотала жгучие слезы от того, что мое тело и мой голос больше не повиновались мне.
После той встречи я стала сильно болеть, не могла ни есть, ни спать. Меня мучили видения, черные тени ходили за мной по пятам. Всюду слышались голоса. Дочка стала меня бояться. Михаил смотрел на меня, как на сумасшедшую. Со мной стало невыносимо жить, в доме постоянно царил беспорядок, Михаил сам готовил еду, ухаживал за скотиной, отводил ребенка к соседке, если отлучался из дома. Он боялся оставлять меня дома одну.
Вскоре его взгляд стал выражать только одно — какую-то странную пустоту. А еще усталость. Однажды он не выдержал и ушел, не сказав ни слова. Я была в каком-то полусне и даже не сразу поняла, что в доме нет его вещей, и я одна уже несколько дней.
Я не помню, что было потом, видимо, мой отец забрал дочку, а меня отвел к Матрене. Я вернулась из забытья уже в лесу, около ее избушки. Была поздняя осень, ударили первые заморозки, я сидела на улице вблизи небольшого костра и грела руки. Я осознавала, что схожу с ума, но мне было наплевать на это. Я смотрела на мерцающий огонь, и мне хотелось умереть прямо здесь и сейчас.
Матрена говорила мне, что Михаил больше не вернется, я потеряла его навсегда. Еще она говорила, что сделала все, что могла с проклятием — черными силами, которые словно плотное одеяло, накрыли меня с головы до ног и не давали дышать.
— Посмотри, — сказала она, — теперь твое проклятие за тобой.
Я обернулась и увидела волка. Глаза его, казалось, отражали самую темную сторону моей души. У меня даже дыхание перехватило — это был мой Зор.
образ Зора, фото взято из интернета
Он, казалось, того и гляди, набросится на меня — такой злобный был его оскал. Сначала я подумала, что это очередное видение. Но волк был реален.
Когда Матрена с помощью древнего белого обряда призывала из леса живое существо, на которое можно было бы перенести проклятие, он сам появился из чащи — волк, которого я спасла от смерти и вырастила. Мой волк, мой Зор. Он покорно пошел за Матреной, словно почувствовал, что пришел его черед отблагодарить меня — спасти от неминуемой смерти.
Он стал носителем моего проклятия, моим черным идолом и моим оберегом. Когда Матрена рассказывала мне это, он стоял поодаль, злобно рыча. Смотрел на меня с яростью. Но я не боялась его, мне было жаль этого большого и сильного зверя, которого я невольно обрекла на такую тяжелую участь. Я принялась безутешно рыдать. Когда Зор исчез в чаще леса, Матрена сказала:
— Этот волк будет много лет ходить за тобой и столько же он будет носить твое проклятие. Но не бойся его. Он не причинит вреда. Бойся тех, кто скрывает волка под человеческим лицом...
Когда я собралась уходить от Матрены, чувствуя, что разум и силы окончательно вернулись ко мне, она вложила мне в руки ветку сухой полыни и сказала:
— Какой бы горькой ни была твоя собственная жизнь, отныне ты должна помогать другим. Только так ты останешься жива...
И я выполнила ее наказ. Долгие годы я бескорыстно помогала всем, кто обращался ко мне со своей болью: физической или душевной.
...А Михаила, твоего деда, я видела потом лишь один единственный раз. Он приезжал ко мне больным стариком. Может быть, ты даже помнишь его — голубоглазый дед, который пришел с букетом полевых цветов и упал без чувств на пороге. Я тогда просила тебя налить ему стакан воды, а ты боялась к нему подойти...
Я ничем не помогла ему. От его недуга у меня не было лекарства. Нет во всем мире лекарства от несчастной любви и от потерянного времени...
фото взято из интернета
***
Вот и все, дорогая моя девочка... Я заканчиваю свое письмо и понимаю, что путь пройден, дальше уже только конец, и от жизни моей остались тоже лишь последние строчки. Надеюсь, ты будешь вспоминать обо мне с теплом и любовью, ведь с момента твоего рождения ты всегда была главной моей отрадой.
Сейчас ты знаешь обо мне все, даже гораздо больше, чем я могла бы тебе рассказать в детстве. Поэтому я умираю со спокойным сердцем.
Целую тебя в последний раз!
Помни, я никогда не оставлю тебя, всегда буду рядом — до тех пор, пока ты будешь хранить память обо мне в своем сердце...
Твоя бабушка Тамара.
