Я в первом классе что ли училась. Умная была девочка. Но когда в дверь позвонили и на моё «кто там» сказали старушкиным жалким голосом «открой девочка, я баба Зина (может не Зина), у вас тут уборщица я», я открыла. Посмотрев, конечно же, в глазок.
Бабушка же. И в глазке такая вся махонькая, в платочке, грустная стоит. Мнётся ножками в тапочках сбитых.
— А родители где твои? — спросила Бабазина, цепко осмотрев коридор.
Надо сказать, мы не скудно жили. И в коридоре стояла вполне себе польская мини-стеночка, на стенах висели чеканки, на трюмо стояли мамины французские духи и хрустальная ваза с тюльпанами.
— На работе. Я одна. Уроки делаю. — В голосе моём звучала гордость и уверенность очень взрослого ответственного человека.
— Молодец какая! А я вот пришла чего. Внучек захворал у меня, надо ему лекарства и молочка купить, а зарплату только завтра дадут. Я тут уборщица у вас, все меня знают... Ты же меня знаешь? Баба Зина я.
— Знаю!
Хотя я конечно же не знала. Но сказать «не знаю» было стыдно. Бабазина же. Все знают. Уборщица. Уважаемый человек. Положено знать.
— Ты мне, девочка, дай рубля два взаймы. Я потом верну, когда зарплату дадут. Уборщица я тут. Баба Зина. Внучек захворал. — Слёзы потекли по морщинистому доброму лицу бабзины.
Двух рублей у меня не было. Но около стеклянной вазы, очень даже на виду лежал червонец (или даже два). Мама его туда положила, чтоб вечером отнести в сберкассу. Но это были чужие деньги — мама работала тогда страховщицей, так что у нас на тумбочке всегда болтались эти страховые чужие взносы. Кто возьмёт то? Все же свои...
— Нет двух рублей, Бабазина, — огорчилась я. — Ой стойте! Погодите тут. Я вспомнила. У меня копилка же есть. Сейчас я настучу вам...
Бабазина не успела даже глазом моргнуть, как я бегом рванула на кухню, достала из шкафчика бутылку из под Советского, где накопилось уже достаточно десятикопеечных монет. Села на пол, и принялась усердно настукивать из горлышка два рубля мелочью.
Бабазина там в коридоре покашливала. Чем-то тихонько двигала... может вазой? Периодически спрашивала «ну как, настучала»?
— Ещё сорок копеек надо, погодите. Я быстро.
Я отдала ей два рубля десять копеек. Внучку на молочко и лекарства. Она сказала быстро, скомкано «спасибо, девочка, я послезавтра верну с зарплаты». Ушла.
И больше никогда я её не видела.
Родители, когда я им гордо рассказала о том, как я спасла хворого внучика бабзины двумя рублями, орали как истошные.
И не денег жаль было им. А просто в те дни ходили по квартирам воры, и уходили из домов не с двумя рублями, а вынеся весь дом и вырубив доверчивых хозяев иногда насмерть.
Ох и орали.
— Я же хотела как лучше, мальчику молочка чтоб она купила, — ревела я белугой. Но, в общем, понимала, что они правы, что я лоханулась, что бабазина никакая не бабазина, а вор. Но всё равно верила немножко, что есть там хворый этот внучек, и что на мои два рубля ему будет молочко и даже булочка.
— Просто она дурочку эту увидела и пожалела, — уже успокоившись, вздохнула мама. — Может и хорошо, что ты пошла ей из копилки своей стучать мелочь. Может, она по-человечески ребёнка не стала трогать... Эээх, Лариска, дура ты у нас. Умная. Но дура.
— А там на тумбочке ведь деньги...
— Ой... — Мама побежала в коридор. Оттуда крикнула недоумённо и напугано. — Лежат. Все здесь. Не заметила она что ли.
— Или дурочку нашу пожалела, — вздохнул папа.
Я снова заревела белугой.
***
Прими, Бабзина, радихриста. На здоровье. Думаю, мальчик всё же был!
Автор: Ляля Брынза
