Злоключения дворняжки Машки

Мы стояли на улице под мелким колючим снегом и молча рассматривали собаку. Собака, чуть наклонив голову вбок, отчего непропорционально длинное остроконечное ухо повисло и немного болталось на ветру, рассматривала нас.

— Ну и что? — спрашиваю, нахохлившись и не торопясь вынимать замерзшие руки из карманов.

— Да вот не знаю, то ли гнойная матка и помирать пришла, то ли рожать, — пробасил мужчина, высокий и неумеренно бородатый. Борода в тон собачьему уху колыхалась на ветру и была столь пышна, что при желании из нее получился бы превосходный меховой воротник.

— Она так и стояла все время? — нос начало покалывать, уши уже давно не ощущались и я хотела чаю. Побольше и погорячее. И спать, потому что последние 30 часов до кровати так и не добралась, стройка и работа отнимали столько сил, что хотелось просто лечь и заснуть до весны.

— Ага, — шмыгнул носом мой собеседник, — как пришла к гаражам, так и стояла, мы ей и пожрать вытащили, во, — палец ткнул в железную миску, наполненную склизкой серой овсянкой.

— Давно? — я подозрительно покосилась на «угощение», затем на собаку. Собака пару раз тряхнула головой и уставилась в мои колени. Заторможенность ее настораживала, хотя с такими необъятными боками и не была удивительной. Если это пиометра, которую красиво окрестили «гнойной маткой», то она должна быть поистине огромна. Если собака беременна, то еще неизвестно, разродится ли сама. Невысокая лопоухая дворняжка навскидку весила килограмм 15 и на данный момент больше напоминала равносторонний квадрат на ножках, чем собаку.

— Да уж час точно. Только с лапы на лапу переступает, да поскуливает жалобно так. Но мы ее трогать боимся и своих внутрь загнали, вдруг бешеная.

— Ага, а мне что с ней делать? Мне ее деть-то некуда. И действительно, в друг бешеная, странная она какая-то — я закинула голову и возмущенно посмотрела на собеседника снизу вверх.

— Так ты ж ветеринар, это твоя работа, — он так удивился, что даже борода, казалось, встала по стойке «смирно». Я покрутила головой, разминая затекшую шею и вежливо объяснила:

— Моя работа заключается в приеме пациентов в клинике, а не в попытке определить бешеная ли собака в мой выходной день. А если бы мне сегодня не приспичило по своим делам приехать, что бы с ней было?

Красноречивое пожатие плечами. Что-что, оставили бы на улице с миской холодной мерзкой каши, вон сколько тех дворняг по улицам бегает.

— Ладно. Принеси мне воды.

Оставшись наедине с собакой, я тихонько посвистела. Та заинтересованно вскинулась и посмотрела мне в лицо. Вполне себе ясными и чистыми карими глазами. Но с места не шелохнулась.

— Что, Жучка, кусаться будешь? — я достала телефон и стала быстро просматривать сводки по бешенству за последние два месяца. «Жучка» тихонько заскулила, всхрапывая в конце каждой жалобной тирады. Я медленно присела в паре метров сбоку от собаки и тихо заговорила. Та повернула голову, вильнула хвостом, попыталась повернуться полностью и снова заскулила, на этот раз громче.

— Вода! — гордо раздалось за моей спиной. Я от неожиданности покачнулась и чуть не присела на грязь, едва припорошенную снегом. Зато собака не растерялась и с трудом переставляя лапы поплелась в нашу сторону по широкой дуге, видимо так в ее исполнении выглядел поворот корпуса в нужную сторону.

Я развернулась, увидела большую чашку и смекнула, что водичку-то мне принесли, я же не уточнила, что это для животного. Пришлось, под протестующее «ээээ», поставить чашку на землю и сделать приглашающий жест рукой, мол, иди попей. Бедолага с трудом доковыляла до воды и с наслаждением опустила в чашку острую мордочку. Сразу захлюпала вода, а я стала обходить собаку по кругу. Та никак не реагировала на движения, пила и пила, жадно, но аккуратно.

Чашка быстро опустела, мужчина без разговоров забрал ее прямо из-под морды собаки и сходил за новой порцией. Я за это время успела оценить непривычную постановку задних лап, истощенное тело, огромный живот, набухшие и отвисшие молочные железы и сделать свои выводы. Вернулась чашка, снова опустилась морда и раздалось тихое «чавк-чавк».

— Куриный бульон там, с фрикадельками, жена коллеге с собой сварила. Пожертвовал вот, — раздался у меня над головой бас.

— Ну хорошо, пусть будет бульон. Не вижу признаков бешенства, не волнуйся, а стоит она так, потому что ей больно. У нее обе задние лапы сине-бордовые, мне нужно ее осмотреть. Подержишь, не боишься?

— Не боюсь, конечно, — сразу отреагировало мужское самолюбие. Ну и отлично, подумала я. И попросила соорудить где-нибудь в тепле лежанку из клеенок и чего-нибудь теплого, что не жалко.

Чашка снова опустела. Заблестевшие глаза с любопытством и ожиданием уставились на меня. Я присела напротив и наклонила голову вбок. Собака, пару секунд помедлив, повторила мое движение. И так забавно это выглядело, что я невольно рассмеялась, а она вильнула хвостом.

— Жучка, а ты будешь со мной дружить? Я бы тебя подлатала маленько.

Собака наклонила голову в другую сторону и вывалила розовый язык.

— Ты же хорошая девочка, хорошая, да?

Я медленно протянула руку. Рука была внимательнейшим образом исследована, обнюхана и облизана.

— Ты зачем пришла на стоянку? Кто тебя обидел?

Я примеривалась к собаке и не знала с какого боку ее погладить. Судя по синякам на задних лапах, у нее дикие боли, но ведь и спереди под шерстью могли быть такие же синяки. А заносить руку над головой незнакомой собаки я опасалась, мало ли как она отреагирует на этот жест. «Жучка» решила проблему сама: вразвалочку аккуратно придвинулась ко мне и нырнула головой под руку. Видно, знала что такое ласка и ожидала именно привычного поглаживания. Я и не стала ее разочаровывать, аккуратно перебирала мокрую шерсть, почесывала и ласково разговаривала.

— Втираешься в доверие? — хмыкнули сзади.

— Именно, — серьезно отвечаю, — мне ведь сейчас придется сделать ей больно.

— А, ну ладно. Пойдем, там место приготовили.

Я встала и направилась в кирпичный домик-сторожку. Через пару шагов обернулась и скомандовала:

— Ну что? Бери ее на руки аккуратно и тащи, сама она вечность идти будет. Через боль и страдание. Только бороду спрячь, а то блохи атакуют, — не удержалась от шпильки.

Мужчина с самым серьезным видом упаковал бороду под куртку с высоким воротником-стойкой и легко поднял собаку.

В теплом предбаннике на полу расстелили пленку, пару чехлов для машин и накидали ворох старых, но чистых тряпок. На эти тряпки и положили собаку. Та даже не пыталась встать, наоборот, блаженно вытянулась на боку и с интересом оглядывала помещение. У двери в основное помещение стоял еще один мужчина, напарник охранника.

Я кивнула и сразу попросила фонарик. У меня с собой были только перчатки, фонендоскоп, руки и глаза, для осмотра этого хватало, но света было мало. Я мельком подумала, что нужно бы в свой рюкзак еще фонарик прикупить, тогда набор будет полным и присела перед собакой.

Под ярким светом фонарика осмотр начался с головы. Довольно молодая, без признаков вирусных инфекций, уши и глаза чистые, блох при беглом осмотре не обнаружено, кожа чистая, шерсть не свалявшаяся и даже приличного качества, в животе прощупывается полдюжины активных крупных плодов, сердце бьется быстро, от страха и боли, но громко и чисто, дыхание без хрипов и шумов, небольшая одышка, опять же от страха и боли. В целом, абсолютно здоровая собака на последних сроках щенности, вот-вот рожать. Вот только задние лапы...

Они были ужасны. Опухшие, отечные, с синяками и множественными кровоподтеками от бедра до пясти, причем практически симметричными, но переломов на ощупь не обнаружила. А вот хвост оказался сломан в двух местах, ближе к кончику, тоже бордово-синий и отечный. Собака не сопротивлялась, не пыталась снять веревочную петлю, которую одели ей на морду, лишь мелко тряслась и вздрагивала каждый раз, когда я осматривала болезненные места.

«Какая терпеливая умничка» — думала я и пыталась понять, что же ее так приложило. По всему выходило, что машина, сзади.

— Так, — закончив осмотр, я переползла к морде и сняла петлю, — я сейчас напишу какие нужно купить таблетки и мази, лапы и хвост придется обрабатывать, пока не сойдет хотя бы отек, а через несколько дней еще и рожать, нужно чтобы кто-то был рядом, сама не справится в таком состоянии. И каждые два-три часа переворачивать и обновлять подстилку, иначе пролежни потом лечить будем.

— Да мы же тут круглые сутки, — дружно закивали мужчины, — все сделаем в лучшем виде. Только... можно подешевле что-нибудь, нам ведь денег на нее никто не дает, сами понимаете.

Понимаю, конечно. И понимаю, что все охранники теперь будут с ней носиться и нянчить сначала ее, потом еще и щенков. А потом и пытаться их пристроить и стерилизовать собаку. Не первый раз общаюсь с ними. Правда, после того, как одного покусала пришлая собака и ему делали вакцины от бешенства, стали предельно осторожны. Да и возмущение их вызвал не факт возможного бешенства, не то, что алкоголь на полгода запретили, а то, что собака покусала. «Мы ей миску с кашей, а она! она!!! и убежала!!!» — хором, пыхтя и активно жестикулируя рассказывали они. «А мне теперь всех по домам полгода развозить...» — печально вздыхал безвинно пострадавший.

Собаку назвали Машкой. Просто и без изысков. Меня так и подмывало сказать «Машка — синяя ляжка», но сдержалась и похвалила за красивое имя. Машка через три дня после того как поселилась в сторожке на стоянке родила шестерых щенков, к сожалению, выжило только двое.

Мужчины хором переживали, то за роженицу, то за погибших, активно сочувствовали Машке и в перерывах между схватками послушно переворачивали и обрабатывали собаку. А за окном на улице переживали еще две «местные» собаки, которые успели познакомиться с болеющей.

Через неделю после родов собака впервые вышла на улицу. Неуверенно переставляя лапы, как будто не веря, что больше не болит, повиливая опущенным сломанным хвостом, на который чья-то добрая рука приладила шину из японских палочек. Зажмурилась от яркого солнышка и нырнула обратно в помещение, на зов проснувшихся малышей.

Я не стала заходить, просто оставила у двери объемный пакет с банками хорошего мягкого корма, который не подошел одному из моих пациентов и был пожертвован хозяйкой для нуждающихся. После всего перенесенного маленькая робкая собачка обрела дом, пусть он и являлся сторожкой на стоянке, все-равно для нее это дом — место, где ее любят.

Автор: Ksan