Отец смотрел на Лидочку, сурово сдвинув брови.
— Ради счастья сестрицы могла бы и расстараться.
— Моя вина, бать, что влюбилась она в гармониста-Лешку? Почему я теперь должна жертвовать собой?
— Потому что через сноп не молотят, через старшую молодку не отдают.
— Глупости!- Рассердилась Лидия. — Что за предрассудки? Ты меня еще венчаться погони!
— А была бы церква, и венчаться бы пошли, — поглаживая бороду, кивнул отец. — Крещены вы с Олькой, рабы Божьи. Эх, снесли, ироды, церкву нашу, а теперича чаво? Теперича только штампами браки скрещивают.
— Замуж не пойду, и точка! — она резко крутанулась на месте, что юбка ее взвилась, и Лида выскочила на улицу. Там стояла ее сестра Ольга и смотрела на нее выпытывающим взглядом.
— Чего батька сказал?
— Глупости он сказал! Мол, не может тебя замуж выдать, покуда я под венец не пойду.
— А ты чего? — тихо спросила Оля, которая уже видела себя в свадебном наряде.
— Ничего. У меня что, женихи толпами под окном выстроились? Это ты у нас красавишна, каких свет не видывал, а на меня даже не смотрят.
— Так ведь Андрей смотрит. Может, за него пойдешь?
— Не нужен мне ваш Андрей. И замуж пойду по любви и точка! А ты сама батьку уговаривай. А мне, может быть, вообще брак не нужен, в город уеду и всех делов!
Но вскоре отец дал согласие на брак Ольги и Алексея — его младшая дочь до свадьбы понесла. Сколько шуму было, но что уж поделать?
Только после свадьбы Оли и Алешки он стал суровее к старшей дочери относиться. Была у Лиды и Оли разница всего два года в годах, Олька была красивой, на нее многие заглядывались. А вот первенец его, Лидочка, красотой не вышла, миленькой можно было назвать, но не красавицей, как ее сестра. Да и нравом не кротка. Так иной раз приложит словом, что похлеще любого тумака будет. И все же, боялся он, что и у Лиды не по-людски все выйдет, оттого пошел на хитрость и, сговорившись с главой сельского совета, своим другом по совместительству, взяли, да расписали Андрея и Лиду с согласия парня.
Как Лида кричала! Казалось, стекла разобьются вдребезги от ее криков и ругательств. Но отец тут проявил стойкость.
— Мужнина ты жена теперича. Собирай вещи и иди в новый дом хозяйкой.
— Да я... Да я... Да я знаешь, что сделаю?
— Что? -насмешливо спросил отец, выпуская клуб дыма из трубки. — Донесешь на родного отца и Игната Савелича? Доноси, дочка, коли в лагерях меня хочешь увидеть за подлог документов. И на Савелича донеси, пущай нам нового главу назначат, который каждый колосок в поле считать начнет. Дуреха, для твоего же блага расстарался! Ну ведь и правда, очереди из женихов нет, а тебе уже двадцать годков стукнуло. У мамки твоей второй сын родился к этому времени, — отец опечалился, вспомнив своего сына Степана, который умер в голодный тридцать второй год. — Ты счастья своего не понимаешь! Андрюша славный парень, мужем замечательным будет, дом у него крепкий, руки откуда надо растут. Дети пойдут и полюбишь муженька, потом меня еще благодарить станешь!
Она пыталась у матери поддержки найти, но та во всем слушала своего мужа.
— Ты и правда, дочка, счастья своего не понимаешь. Вот детки пойдут, тогда нам с отцом спасибо скажешь. Ведь сколько бы ты еще в девках сидела? Олька вон уже беременна, а она младше тебя. А тут и от тебя внуков понянчим.
— Внуков, говорите? — Лида прищурила глаз. — Не будет у вас внуков! На версту не подпущу. Как вы со мной, так и я с вами!
Тут заскрипела телега и на полудохлой кляче во двор въехал ее муж Андрей.
— Здравствуй, Лида, ты собралась? — он стеснительно ей улыбнулся.
— Собралась, — она упрела руки в боки. — А вот чего ты лыбишься, скажи на милость? Думаешь, жить с тобой как жена стану? А вот это ты видал?
Она показала ему кукиш и отец крякнул от неожиданности. — Такой же аферист, как и батька с Савеличем. Вы еще пожалеете, все пожалеете!
Она зашла в дом, громко хлопнув дверью.
— Ничего, сынок... Всегда у ней так...Побесится, да остынет. Зато с такой женой скучно не будет. Ты ведь любишь мою Лидку?
— Люблю, отец, люблю.
— Вот и славно! И она полюбит, вот норов свой усмирит и зенки свои разинет, увидит, какой мужик ей хороший попался. Злится она, что супротив воли ее замуж выдали. Но ничего, ничего...
****
Лида не могла усмирить свой нрав. С отцом и матерью она не общалась, а коли в поле встретится с ними, так сквозь зубы разговаривает. Она и мужа сперва не подпускала к себе, спала на печи, но потом перед свекровью стыдно стало. Та женщиной была доброй, относилась к ней как к дочери и все о внуках от Андрея мечтала.
Да и, что уж греха таить, Андрей по доброму к ней относился. Он скотником на ферме работал и за нее похлопотал, чтобы из поля в доярки перешла. Все же лучше, чем на поле вместе с другими плуг тягать, да на жаре сено косить.
Первая брачная ночь вышла у них через три месяца после «свадьбы». Тогда свекровь печь побелила и на немой вопрос в глазах невестки, ответила:
— К супружнику своему ложись, чаго он в холодной постели спит?
В ту ночь Андрей проявил настойчивость. Лида наутро не чувствовала себя обиженной, наоборот, она испытывала теплоту к мужу. С той поры спать стали они вместе. Но на родителей своих она все равно злилась, ведь от их поступка могло выйти что-то плохое. Когда забеременела она, свекровь обрадовалась и понесла добрую весть родителям. Отец с матерью пришли, но Лида напомнила им про свое обещание.
Но потом, даже если бы и хотела его исполнить, все равно бы не вышло — погибли ее родители...
Лида была на восьмом месяце, когда заполыхал сельский амбар. Все кинулись спасать колхозное имущество. Отец Лиды был ответственным за зерно, кинулся он вытаскивать мешки и мать Лиды бросилась за мужем. Балка горящая обрушилась прямо на них. Отец Лиды помер на следующий день от ожогов, мать пережила его на несколько часов.
У гробов стояли две женщины в черном — Оля, держащая на руках свою полугодовалую малышку и Лида, поддерживающая выпирающий живот. Тогда Лида не знала, что надев черную косынку, она еще долго не будет ее снимать...
Она не успела снять траур по своим родителям, как потеряла вновь близкого человека. Самого близкого — своего новорожденного сына. Он перестал дышать спустя несколько часов после появления на свет. Сельский фельдшер только руками разводила:
— Внезапная детская смерть. Такое бывает.
Не успела она схоронить ребенка, как по радио прозвучала страшная новость. Стоя в конце июня 1941 года на площади у сельского совета, Лида нервно теребила кончики черной косынки.
А в июле вместе с Олей, стоя на причале у реки, они провожали своих мужчин.
— Скоро, женщины наши, мы вернемся, — целуя по очереди Лиду и свою маму, приобнимая Олю, успокаивал их Андрей.
Лешка-гармонист растянул меха и завел веселую песню.
— Нашел время играть, — Оля заплакала. — Гармонь хоть свою оставь.
— Куда же я без гармони? — улыбнулся Лешка. — С песней проще будет, а кто станет поднимать боевой дух товарищей? Ты, Олька, слезы утри и Софочку нашу береги. А как вернусь с победой, сына мне родишь!
***
А в октябре появился в селе мужчина, который шел по дороге без правой руки. Зато на его плече висела гармонь. Он шел и у всех спрашивал адрес Оли Воробьевой.
Оля с Лидой сидели тогда на лавочке и наблюдали за годовалой Соней, которая едва перебирала ножками, пытаясь догнать курицу.
— Здравствуйте. Где я могу найти Ольгу Васильевну Воробьеву? — мужчина робко вошел во двор.
— Я Ольга Васильевна, — Оля встала и выпрямилась во весь рост, удивленно глядя на гостя.
— Меня Семеном звать. Я с вашим мужем служил. Да вот, комиссовали меня, домой направляюсь, в Михайловку.
— Как там мой Лешенька? — умоляюще посмотрела на него Оля. — Я писем уж два месяца не получала.
— Это его гармонь. А это... — он вытащил из кармана медаль и наградной лист. — Наш командир попросил передать вам, вдове Алексея Воробьева. Вот и похоронка. Простите, что принес вам дурную весть...
Оля без чувств упала на землю, Лида закричала и бросилась к сестре.
В ту ночь Лида не отходила ни на шаг от сестры и взяла все заботы о племяннице на себя. Семен ушел, продолжив свой путь в родное село, где его ждала семья. Одинокая гармонь, лишившаяся своего хозяина, стояла на табуретке , на которой ранее сидел всегда Алексей. Его родители пришли к Оле помянуть своего сына и теперь на столе перед свечой стоял граненый стакан с куском серого хлеба.
Утром Лида отправилась на дойку, а когда вернулась, не застала Олю в кровати. Зато на столе, под граненым стаканом был желтый листок. На нем было выведено размашистым почерком сестры:
«Прости меня Лида. Простите меня все — Нина Антоновна, Захар Алексеевич, Сонечка... Простите. Не смогу я жить без Лешки. Нет его больше, значит, и я померла вместе с ним. Ни на кого другого больше глаза мои не посмотрят, он любовью всей моей жизни был. А значит, и мой бабий век закончен. Лида, при всей твоей суровости я знаю, что сердце у тебя доброе. Позаботься о моей дочке Соне, знаю, не бросишь ты ее. Может быть когда-то она меня простит.»
Лида бросила листок на пол и выбежала на улицу, крича имя своей сестры. Но ее не было во дворе, зато в сарае нашла она безжизненное тело, которое раскачивалось на крюке. Этот крюк Лешка сделал для свиней...
— Что ты натворила? Как ты могла? О дочери почему не подумала? — кричала Лида, стаскивая тело сестры У нее была надежда, что она еще жива, но отсутствие дыхания говорило об обратном.
Стоя на кладбище у свежего холма, Лида испытывала смешанные чувства. Горе, печаль от утраты близкого человека, жалость к Ольге и ее дочери, и злость. Вот злость у нее преобладала. Как можно было добровольно уйти из жизни, не подумав о дочери? Разве мужик для бабы главное? Дети, главнее их никого не может быть.
Лида перевела взгляд на маленький холмик, который не зарастал травой, потому что она за этим следила. Вот выжил бы у нее ребенок, он был бы для нее смыслом жизни, и никакая потеря мужа не могла бы заставить ее обречь своего сына на сиротство.
Наверное, Лида сошла бы с ума, но рядом с ней были свекры, которые ее поддерживали. Они знали, что чувствует их молодая невестка: четыре гроба за прошедший год — это ведь пережить надо. Вместе с ней разделяли они эту боль, вместе с ней они нянчились с маленькой Соней, которая не понимала, куда делась мама. Она бегала по дому и заглядывала в углы и под кроватью, спрашивая с детской интонацией: «Ма?»
Не знал маленький ребенок, что ни отца, ни матери у нее больше нет. Остались только тетя и бабушка с дедушкой со стороны отца.
Но вскоре и родители Алексея начали хворать и в один из зимних дней в окно Лиды и ее свекров постучала Нина Антоновна.
— Захар умер, — вытирая слезы черной косынкой, произнесла женщина. — Подсобите с похоронами. Сил моих нет.
И опять Лида взялась за дело, помогала свекрови своей покойной сестры. Через три дня после похорон Нину Антоновну забрала ее старшая дочь и увезла в город. И будто не было здесь никогда семьи Воробьевых, только маленькая Сонечка напоминала о том, что в этом селе здесь такие были...
Лида не снимала свой черный наряд, ее так и прозвали в селе «женщина в черном». Когда приезжал корреспондент газеты и делал снимки работников колхоза, спросил, где найти доярку.
— Вон, женщина в черном, — указали на нее рукой.
Он ожидал увидеть женщину в годах, но был удивлен, когда перед ним встала молодка, на вид двадцати с небольшим лет. Сколько же горя и боли было в ее глазах...
Ее снимок не вошел в газеты, но зато он остался при ней.
****
Лето 1945 года.
Лида со свекровью стояли на погосте, вычищая землю из-под ногтей. Они только закончили уборку и собирались возвращаться домой.
— Ну вот, сорняки убрали. Да, работы у нас немало было, — тихо произнесла Вера Ивановна.
— Когда это закончится? Когда я смогу снять свой черный наряд и перестану хоронить людей? — Лида заплакала, глядя на крест над могилой сестры. — И от Андрюши ни слуху ни духу три месяца уж. Неужто и его...
— Не верю! Жив он. Когда-нибудь это закончится, — Вера Ивановна подошла к другому кресту и дотронулась до него рукой. — Вот и Петруша мой тут, не дожил до победы...
Лида не сдерживала слез. Да, и свекор ее здесь, прошлой осенью снесли на погост. Заболел он сильно, лихорадка, да от жара и помер, не смог фельдшер его спасти. Надо было в город, но дороги размыло...
— Мама, мама!- со стороны деревни бежала к ней пятилетняя Сонечка. Косы ее были растрепаны, платье выпачкано.
— Что несешься, как угорелая? — Лида схватила ее за руку. — И что за вид у тебя? Я ведь заплела тебя с утра и платье чистое надела!
— Мама, там дядя с фотографии пришел, я его узнала, — не слыша замечаний Лиды, восторженно говорила Соня.
— Какой дядя? — Лида всполошилась.
— Ну тот, его фотография у бабушки над кроватью висит. Я узнала его!
— Андрюша! — всплеснула руками Вера Ивановна. — Сыночек мой вернулся!
Они кинулись к дому и Вера Ивановна бросилась в объятия сына, который стоял во дворе и дымил, держа в руках трубку.
Лида держала за руку Соню, не решаясь подойти к мужу. Она ждала его, молилась за него, но броситься в объятия как свекровь, постеснялась. Она еще так и не поняла, любит его или нет. Но он сам сделал первый шаг. Он подошел к ней и молча обнял, прижав к себе так, что аж ребра ее хрустнули.
****
— Значит, это и есть дочь Ольги и Алешки? Выросла как! Когда я уезжал, она еще у мамки на руках сидела. — Андрей погладил девочку по голове.
— Сонька, иди козочку погладь, иди, — Лида отправила ее во двор, а сама посмотрела мужу в глаза. — Андрюша... Сонька теперь моя. Она меня мамой называет, а я ее дочерью считаю. Ты мой муж, я знаю, что слово твое — это закон. И ежели ты против девчонки будешь, дай знать, я уйду в родительский дом. Пустует он пока...
Он посмотрел на нее часто-часто моргая и произнес:
— Ты белены объелась, али ум твой помутился? Неужто ты думаешь, что я против ребенка буду? Ты моя жена, а раз Соньку дочкой своей считаешь, так знай, она и моей дочерью будет. А если ты повод ищешь, чтобы брак наш расстроить, то и тут ты не угадала — не отпущу! Я ведь только письмами твоими и жил...У сердца их хранил, верил, что вернусь домой и все будет по-другому.
Лида ничего не сказала, она встала и подошла к мужу, сев к нему на колени, она погладила его по голове и зарылась лицом в его волосы, которые, как ей казалось, сохранили запах пороха.
Через два месяца, сидя у фельдшера, Лида жадно глотала воду из ковша.
— Это правда?
— Правда, Лида, правда. Иди, обрадуй мужа.
Лида вернулась домой и увидела Андрея, который в комнате показывал Соне альбом со снимками.
— Ну что? Все хорошо? — встревожено спросил он.
— Да, Андрюша... — она осторожно села на край кровати. — У нас ребенок будет!
Он вскочил и радостно посмотрел на нее, затем схватил на руки и закружил по комнате.
— Оставь, ты чего? — хохотала Лида. — Ой, смотри, альбом уронил...
Снимки рассыпались по полу и Андрей с Лидой стали их собирать.
— А это что? — Андрей нахмурил брови.
— А... Это корреспондент приезжал, сделал снимок, но в газету он не вошел. Он принес его мне и отдал, сказал, что мне самой решать, как с ним поступить. Я выкинуть думала, но... Рука не поднялась.
Андрей хмуро посмотрел на снимок жены — она на нем была в черном платке и в черном платье, это фото запечатлело всю боль в душе, которую она тогда испытывала. Андрей порвал снимок на несколько маленьких кусочков, затем бросил в жестяную банку и спичками поджег то, что осталось от фотографии. Затем поднял руку и рывком стащил с жены черную косынку.
— Хватит...Эти два месяца, что я дома, только в черном тебя и видел!
— Я уже привыкла к черным платкам... — прошептала Лида.
— Моя хорошая... — он жалобно на нее посмотрел. — Давай его сожжем? Я наизнанку вывернусь, но сделаю так, что ты не скоро его еще наденешь. Сегодня мы узнали радостную весть и пусть для нас закончится эта черная полоса. Переоденься, я прошу тебя.
Вечером Лида вышла во двор. На ней было цветастое платье и на голову она повязала белую косынку. Андрей прав, ее черная полоса закончена и теперь для нее наступила другая жизнь.
У Андрея и Лиды родилось четверо детей — три мальчика и девочка. Соня всегда была их старшей дочерью, несмотря на то, что она знала правду. Лиду и Андрея она любила как родных родителей и заботилась о младших братьях и сестрах. Черное одеяние Лида надела лишь через 12 лет, когда умерла ее свекровь Вера Ивановна. Но больше никто ее в селе не называл женщиной в черном. Свой трудный путь она прошла и все испытания выдержала стойко, и судьба будто бы смилостивилась над ней, подарив семейное счастье, как и предсказывал отец.
Художник: Неменский Борис
