Все говорили, что Колька женится. Ну, или сойдётся с кем-нибудь. А он с ревом носился на самосвале по деревне, изматывая себя работой. Сухо поздоровается с мужиками и снова в кабину, как будто и поговорить не о чем.
В 1984 году Петр Еремеевич, Колькин отец, известил семью, что для Николая дом будут строить. Мать и сестра обрадовались, младший сын и брат недавно из армии пришёл, где по пыльным дорогам крутил баранку, где зимой в лютый холод вёл свой грузовик, мёрз, вцепившись в руль и стиснув зубы. «Правильно, отец — говорила Колькина мать, — в свой дом и молодую жену легче привести».
Ну, насчет дома – громко сказано. Если уж по нынешним меркам, то не коттедж, конечно. Однако добротный домик бревенчатый, ладно скроенный отцом и сыном.
Николай деловито ходил по новому дому, пахнущему деревом, уже прикидывая, где будет стоять диван. Он непременно хотел диван, чтобы всё по-современному. Только вот деньги нужны. И он, привыкший работать, снова крутил баранку, теперь уже дома.
— Видела я Колю-то вчера. С Людой – Зиновьевых дочкой — видела. Красивая девка выросла, ладная такая. Только Коле нашему не пара.
— Чегой-то не пара? Чем наш Колька хуже Зиновьевых дочки? – Петр Еремеевич, невысокий, худощавый, но подтянутый мужичок, с гордой осанкой и острым взглядом, встрепенулся, словно за живое задели. – Вон какой домик мы с ним поставили.
— Да не хуже Коля наш. Только Люда не нашего поля ягода. Красивая она. И красотой своей уже знает, как распорядиться, — сказала Анна Семеновна.
— Ну и пусть живет со своей красотой, — взъерепенился Петр Еремеевич. – Если не захочет нашего Кольку, туда ей и дорога, плакать не станем, другую найдем.
— Не понимаешь, ты, Петя, — Анна Семеновна так и не смогла объяснить мужу, почему кареглазая Люда не подходит их сыну.
Но получилось, чего боялась, то и свершилось. Скромный, работящий Коля объявил родителям, что надумал жениться. – Сватать что ли надо или как, — предложил он.
— Ой, — Анна Семеновна присела на табурет, стала теребить фартук, — это когда же вы решили?
— Да вот недавно, — Коля смутился.
— А ты хорошо подумал, сынок?
— Куда ещё лучше, — Колька расплылся в улыбке, словно в лотерею выиграл. – Да чего ты, мам, сватать надо и свадьбу играть.
— Правильно! – Поддержал отец. – Молодец, сын! Настоящий мужик. Поставил цель – добился.
На усадьбе нового дома Николай с отцом пропадали каждый день, обустраивая двор. Ещё не было ни сараюшки, ни времянки, ни бани. – Со временем всё доделаю, была бы работа, а денег я заработаю, — говорил Николай, вдохновленный предстоящей свадьбой.
Белое платье подчеркивало стройную фигуру Людмилы. Молодая пара стояла у крыльца родительского дома Николая. Взволнованная Анна Семеновна и сдержанный Петр Еремеевич наблюдали, как молодожены пытаются откусить от каравая. Пшеничное зерно и монеты сыпались на молодых супругов со всех сторон.
— Говорили, что не пойдёт Люда за Колю, а она вышла, — шептались соседки, любуясь свадебным нарядом невесты.
— Люда красивая, а Коля хороший парень, да и тоже лицом приятен. Глянь, костюм на нём как влитой сидит.
Гуляли, как положено, два дня. А на третий остались самые стойкие. К вечеру все разошлись. Молодые уже третью ночь ночевали в новом доме. В понедельник Николай ещё был дома, а во вторник уже на работу – уборочная идёт.
— А посуду вечером привезём? – Люда потянулась, лежа в постели.
— Посуду? Какую посуду? – Николай уже почти собрался, торопился, чтобы не опоздать.
— Ну, которую мама моя обещала.
— А-аа, ладно, привезём, как скажешь. – Он подбежал к жене, сгреб её вместе с одеялом, — милая ты моя, да хоть с посудой, хоть без посуды заживём мы с тобой…
— Ой, ну ты как ветер налетел, — она отбивалась, смеялась, обхватив его за шею.
— Ладно, ехать мне надо, — Николай посмотрел с сожалением, — до вечера, красотуля моя.
Прожили Люда и Коля год. Родители всё внука ждали. Но Люда молчала, обходя стороной болезненную тему. В последнее время заметила, как смотрят односельчане. И только Николай не подавал виду и не требовал срочно рожать.
Ещё через три месяца Людмила из смешливой, с огоньком в глазах превратилась в задумчивую, молчаливую, но по-прежнему красивую девушку. Работала она в сельской библиотеке. Казалось бы, ну кто там может быть кроме детей, да заядлых книголюбов, которых знала наперечёт. Однако нет-нет, да и задержится.
— Чего так поздно? – Николай пытливо смотрел и ждал ответа.
— Врать не стану. У одноклассницы моей Верки день рождения было, в райцентр ездила.
— А меня можно было предупредить?
— Ну, извини, муж мой, не успела, приглашение только сегодня получила.
Николай хмурился, но до скандала не доводил, боясь ещё большего отчуждения.
— Люд, а Люд, я вот думаю, времянку на следующий год построить. Отец обещал помочь.
Она стояла спиной к нему, как будто не слыша его слов. И также, не поворачиваясь, сказала: — Ухожу я от тебя, Коля. Уезжаю в райцентр.
Он схватил её за плечи со спины: — Люд, ты чего? Может насчёт детей кто-нибудь сказал? Так ты плюнь, не слушай никого, будут у нас ещё дети, заживём мы с тобой…
Она отстранилась, повернулась к нему. – Другой мне нравится. – И тут же испугалась своих слов. – Нет, я не изменяла тебе, просто нравится, понимаешь, так бывает…Поторопились мы.
Он сел на порог оглушенный её словами. Потом поднялся, пытался поговорить, уговаривал, упрашивал. Наконец пошёл к двери, остановился: — Надумаешь вернуться, обратно не приму. Возвращайся к кому хочешь: к родителям, ещё к кому-нибудь – только не ко мне. – И больше не произнёс ни слова.
«Если девка не захочет с постылым мужем жить, то не то что калачом, домом не заманишь». – Такие разговоры вели деревенские кумушки. «Это почему же «постылый»? Это Колька что ли постылый? Да такого парня ещё поискать надо, руки золотые и характер покладистый. Это Людка вертихвосткой оказалась».
Родители Николая молчали, переживая и не зная, как поддержать сына. Предлагать поскорей найти другую жену – не решались. Да и не разведены ещё. Сам же Николай уже подумывал о разводе, а то непонятно что получается: вроде по паспорту муж, а на деле – без жены живёт.
Людмила же в селе не показывалась. Её родители молчали, отмахиваясь от разговоров о дочери. Кто-то говорил, что уже в городе живёт, что видели её с каким-то кудрявым. Но всё это было на уровне сплетен.
— Жалко мне Колю, — призналась Анна Семеновна мужу, — сил нет, как жалко, даже не знаю, на чём он держится, похудел, одежда на нём болтается.
— Ничего, это всё пережить можно, — хмурясь, отвечал Петр Еремеевич, — Я ему вчера сказал: «плюнь и разотри».
— А он чего?
— Молчит.
Анна Семеновна вздохнула. – Вот и не знаю, забудет ли он ее, а это все на сердце ему.
Пустой дом угнетал Николая, и он все чаще бывал у родителей.
Приближалась весна, но ещё холодные ветра налетали часто, кружа не растаявшим снегом. Выйдешь налегке – сразу обдаст холодом неприветливо, так что в дрожь бросает. Николай почти вбежал в дом, первым делом кинулся к печке и стал растапливать. За печкой стояла перевязанная веревкой коробка. «Долго она там ещё будет стоять, глаза мозолить?» — Он вспомнил, что уже полгода так и стоит посуда, привезённая от родителей Людмилы. Она её собрала тогда, но так и не забрала.
«Давно надо было увезти» — подумал он, — «а то ерунда какая-то, уже сколько месяцев не живём, а посуда её у меня. И на развод надо подать, а то от Людмилы, похоже, не дождёшься».
Растопив печь, Николай схватил коробку и пошёл к родителям бывшей жены. – Это ваше, — сказал он с порога, поздоровавшись. – Посуда тут.
Антонина, мать Людмилы, села на стул, закрыв лицо полотенцем.
— Вы чего, Антонина Павловна? Случилось что-то?
Антонина посмотрела на Николая заплаканными глазами. – Ты уж прости, знаю, что тебя теперь не касается…
— Что не касается? Вы уж говорите.
— Дочка в больнице, простудилась сильно, воспаление лёгких, сегодня ездили к ней. – Она снова заплакала. – Говорила ей: одевайся, так нет же, налегке всё.
— Да успокойтесь вы, доктора вылечат. Где она лежит? В городе?
— В районной больнице лежит.
— Ну, передайте, пусть выздоравливает. – Николай оставил коробку и вышел. Дома долго сидел за столом, даже телевизор расхотелось смотреть. Он ещё с вечера решил, что утром поедет в больницу, тем более, что у него выходной. «А что я ей скажу?» — размышлял Николай. Так и не придумав, что будет говорить, решил, что главное поехать, а слова найдутся. Всё-таки жили больше года, да и не разведены пока.
Бледная, исхудавшая Люда, испугалась, увидев Николая. – Ты главное не волнуйся, я просто заехал узнать, как ты.
— Хорошо, — прошептала она.
— А будет ещё лучше. – Он поправил накидку на своих плечах. – В общем, даю тебе установку: поправляться. Вчера у твоих был, у них всё нормально, завтра приедут к тебе. Да и вообще в селе всё нормально, у меня тоже. Работаю.
Она слушала его и вдруг улыбнулась. Грустно так улыбнулась. – Коля, спасибо.
— За что спасибо?
— За то, что приехал.
— Скажи, что привезти? Фрукты вот у меня. Но может тебе чего-то хочется, так я найду.
Она снова улыбнулась: — Ничего не надо. И так спасибо, что приехал… Но лучше не приезжай. Видишь, какая я.
— Какая ты? Я вот вижу, что на поправку дело идёт, мне и доктор сказал. Честное слово.
— Ты и с доктором разговаривал?
— А то как же? Конечно, первым делом насчёт тебя спросил. Ну ладно, ты отдыхай, поправляйся, наша советская медицина вылечит тебя.
Он вышел из палаты и прислонился к стене. За дверью совершенно не слышно, как беззвучно плакала Люда.
Весной, когда апрельская капель была особенно звонкой, звякнул засов на калитке. Было уже почти темно, и Люду это радовало, не хотелось, чтобы народ видел, как она пришла к Николаю.
Она остановилась у крыльца, на котором они столько раз сидели вдвоем. Торкнулась в дверь – закрыто. И в окнах темно. Догадалась, что у родителей ночует. Села на крылечке, подняв воротник пальто. «Вот посижу немного и домой пойду». Послышались шаги, и свет фонарика осветил её, — невольно зажмурилась.
Коля молча сел рядом. Надо что-то сказать, а что именно – не знал. В больнице было легче, быстро слова нашлись. Люда заговорила первой: — Здравствуй, Коля. Я вернулась.
— Здравствуй, Люда.
— Помню, как ты сказал, чтобы не возвращалась. А я всё равно вернулась. Долго думала, полно времени было подумать. Если сможешь, прости, а не сможешь – значит разведёмся. Почему молчишь? Видеть меня не хочешь?
— Так всё равно ничего не видно, темно же на улице, — с усмешкой сказал Николай.
— Ну, так примешь или нет?
Он снова молчал. Люда посидела ещё немного рядом, слушая его дыхание, потом поднялась, взяла сумку и пошла к калитке.
— Стой! Куда ты? Пошли в дом, поговорить надо, чего же мы на улице. Прохладно здесь, простудишься ещё.
Разводиться в тот вечер они раздумали, но и сходиться не решились. Николай проводил Люду до родительского дома. Оба знали, что теперь надо начинать всё сначала, понимала Люда, что принял он её. Только сразу невозможно сердце распахнуть. Время надо.
Через месяц снова стали жить вместе. Николай сам предложил: — Чего людей смешить, всё равно встречаемся. Если любишь, переезжай.
— Люблю.
— И я люблю. Перевожу тебя завтра, так что собирай вещи.
Через девять месяцев родился мальчик. Назвали Колей, в честь папы.
В начале двухтысячных, когда сын и дочь Николая и Людмилы были почти взрослыми, мало кто вспоминал, что по молодости Людмила уходила от Николая. И всё село гадало: вернётся или не вернётся. Простит он её, или не простит.
А тем, кто видел их впервые, и в голову не могло прийти, что такая крепкая семья могла и вовсе не состояться.
Автор: Татьяна Викторова
