— Вячеслав Анатолиевич, можно я в этом пруду искупаюсь?
— Нет...
— ВОЖАТОГО ОТВЕТ!
Я кое-как ухватил мальчика лет десяти за шкирку и поставил его в строй. Дал пендаля, вздохнул и побрел за толпой школьников дальше. В омуте он искупаться хотел. Ага, щас. Разбежался. Мне за этого жирного ублюдка еще отвечать...
— Вячеслав Анатолиевич!
— Ну?
— А сколько вам лет?
— Двадцать.
— ВОТ ВЫ ДЕД!
Я человек вообще нервный и неуравновешенный. Но желание хоть куда-то свалить из дома и стать независимым от маман и бати перевесило здравый смысл. Теперь я вожатый в лагере «Сычонок». Курирую толпу десятилетних идиотов. Надо сказать, наша с ними ненависть взаимна. Я вожу этих пней по пляжам-столовым только потому, что мне платят. Они идут за мной только потому, что я могу дать подсрачник. КАКАЯ ЛЮБОВЬ К ДЕТЯМ, М? АЖ ДЕД МОРОЗ ЗАВИДУЕТ!
Я зло пнул очередной камень. Впереди, за соснами, уже маячило море. Сейчас маленькие монстры будут купаться, а я — смотреть за ними. Приятного мало. Но что поделать?
Когда мы вышли к воде, я в который раз пересчитал бестий. Все двадцать на месте. Отлично. Надо сказать, что они очень разные.
Коля — рыжий пацан с неимоверным желанием мучить всю окружающую фауну. Он даже крысу из корпуса умудрился словить и заколоть насмерть. Чем? Не поверите. Ложкой из столовой. Да, ложкой.
Олег — такой бочкообразный ребенок с каменным лицом. В его глаза даже директор нашего лагеря смотреть боится, а он калач тертый, сидел раньше.
Леха имеет просто офигенный скилл пропадать куда-то. Серьезно. Как будто из мемасов вышел. Он постоянно теряется, что дает повод орде орать «ГДЕ ЛЕХА?!». Каждый чертов день слышу это «ГДЕ ЛЕХА?!». Так и тянет заорать во все горло «СДОХ ВАШ ЛЕХА, ДОВОЛЬНЫ?!!».
Вася — ужас ходячий, на этом все.
Ну и Глеб. Этот — альфач, брат Ерохина Вани, который у нас еще один вожатый. Оба братика девок кадрят, меня троллят. Я отмалчиваюсь. Чего мне, матом их в ответ крыть? Нет, я могу. Но наябедничают же, козлы. Поэтому весь гнев я вымещаю в себя.
Они все разные, эти дети. Но одинаковы в одном.
Каждый из них пытается довести меня до белого каления. Ненавижу. Ненавижу чертовых мелких идиотов, с которыми я вынужден возиться двадцать четыре часа в сутки.
Я сидел на камне и смотрел на море. О, оно было прекрасным. Я был бы рад побродить по его берегу в полном одиночестве. Но, увы...
Вынужден возиться с этими сопляками. И зачем я только пошел в этот лагерь?..
Все. Ухожу отсюда. К чертям, лучше с родителями жить, чем в этом детсаду. Да меня даже тут чморят! Мелкие! Как же надоел этот жестокий гребаный мир.
Вскоре бестии накупались, и я повел их обратно. Завел в корпус, сказал, что они свободны на час, а сам отправился к директору. Да, ухожу. Сейчас же! Прочь от всего этого дерьма, домой. Туда, где нормальный интернет, где тихо и никто тебя не беспокоит.
***
Я нагло пер по тропинке, глядя себе под ноги и вспоминая те мучения, которые мне пришлось пережить в этом лагере.
Ежедневно отхватывал от Ерохина. Директору плевать, а за меня никто и никогда не заступится. Кому я вообще нужен?
Дети, что из моей, что из других групп, вечно гадко подшучивали и смеялись в лицо. Поверьте, муравьи в ботинках — это самая безобидная их проделка.
Мне хамили в столовой, на меня ворчал весь персонал — и главное — без причины! Да что я такого сделал?!
Но сейчас — конец мучениям. Еще немного, и я у директора, пишу заявление о уходе...
Но дойти мне не дали. Увы. Как и всегда. Знакомьтесь — Иван Ерохин собственной персоной.
— Сыч, куда прешь? Жаловаться директору на то, что мы тебя вчера после отбоя головой в мусорку сунули? Ну так там тебе и место, биомусор.
Хех. И чего мне терять?
— Это я мусор?
Удар. Он всегда ударяет, когда нет аргументов. Мозга-то нет, тварь...
О. Ногой по почкам. Да я привык! Бей еще!
— Давай, ударь!
И он ударил.
— Да хоть убей меня, ублюдок! Мне уже плевать на этот свет!
Ерохин бил с наслаждением. Чертов садист. Мразь. Ненавижу. Но... Пусть бьет.
— Бей! Чего тебе стоит!
— ЗАТКНИСЬ!
Он вмазал мне по лицу. Я не пытался защититься. Зачем? Что я еще забыл в этом мире?
— ЗАТКНИСЬ, УРОД!
Вот чего я не сделаю сейчас — так это не замолчу.
— Никогда...
О. Этот удар был особенно силен. Ну надо же!
Падаль добьет меня. Я же слабый. Я же даже защитить себя не могу... Ха. Глупо это все. Смешно так помирать.
Впрочем, я был готов. Но тут...
— Оставь его в покое, сволота!
Этот голос я знаю. Коля. Рыжий садист.
Я приоткрыл глаза и увидел, как он летит на Ерохина с вилкой. Резкое движение — и она у альфача в ноге.
Поверить не могу... Он же меня ненавидит?
— Не смей трогать Славу!
Вася подошел со спины. Я говорил, что он — это ходячий кошмар? Так вот. В штаны к моему врагу Вася запустил змею. Ерохин истошно завопил.
— Отойди от Вячеслава Анатольевича.
Рот открыл Олег. Тот мрачный и неразговорчивый парень. Он не стал пользоваться вилкой или хитростью. Просто врезал Ивану с правой. Тот отшатнулся и зажал лицо рукой. Оглянулся, пытаясь найти пути к отступлению — но куда там! Вся моя группа окружила его.
— Нашего вожатого бить вздумал, урод?
— Считаешь, самый крутой?
— Больно сильный?
— А чего же детей тогда боишься, м?
— Ты огребаешь, понял, понял, скотина?!
— АААААААААА!!!
Откуда-то сверху прямо на Ерохина упал Леха, повалив альфача на землю. Дети засмеялись, и, как обычно, стали шутить про Леху. Но теперь это почему-то не раздражало. Я увидел в этих шутках нечто большее, чем глупость. Нечто доброе, заставляющее веселиться...
Казалось, все уже кончилось. Я встал и подошел к своим подопечным, оставив Ерохина в кругу одного.
Однако Иван даже не подозревал, что удар в спину придет от его брата. Глеб, присев на корточки перед лицом родственника, хмыкнул.
— А я пытался быть таким, как ты. Зря.
Он не ударил его. Не плюнул в лицо и даже не обозвал. Но именно от этих слов из глаз Ивана потекли слезы.
Он кое-как поднялся и, не оборачиваясь, пошел в сторону администрации. Без слов. Молча.
Зачем ему туда? Увольняться, конечно. После такого позора не остаются. А я...
А что я. Я повернулся к группе и, чувствуя боль во всем теле, очень тихо, задыхаясь от слез, что лились из глаз, сказал:
— Спасибо вам всем...
Никто не закричал, что у меня глаза на мокром месте. Никто не стал ржать над тем, как Ерохин побил меня. Никто не зыркал исподлобья, как было раньше. Да неужели они — нормальные? Неужели в них осталось что-то нормальное, что-то человеческое, но главный вопрос — почему они защитили меня?
Видимо, дети прочитали все по моим глазам. И ответили:
— Ну вы же наш вожатый. Как мы можем вас бросить?
Я уже не скрывал своих слез. А казалось, они меня ненавидят, и только и ждали того, что я уйду.
Я улыбнулся. И сказал единственное, что мне пришло в голову:
— А пойдем... Купаться?
— Да за вами хоть в огонь, Вячеслав Анатолиевич!
Я стоял, смотрел на своих детей и улыбался. Нет. Никуда я не ухожу. Я понял кое-что важное. Вся проблема была лишь во мне.
— Ну тогда... Побежали!
И мы, смеясь и дыша полной грудью, понеслись на пляж.
Я — вожатый. И это звучит гордо.
