Первенец у Евдокии и Ивана родился в период коллективизации, массовый голод в СССР, весной 1933 года. Никто не запомнил точной даты рождения, было как-то не до того. Если по правде, то мало кто надеялся, что Коля выживет, поэтому и не сделали никакой пометки.
В сельсовете тоже особо не заморачивались с рождением ребенка. Не вели счет новорожденным за зиму и весну. Да и зачем их записывать, если все равно умрут. Позже стали звать Колей, так как родился в преддверии дня святого Николая Угодника, которого в народе называют Чудотворец.
Был на три деревни Савка, на своей старенькой кляче, которую своими руками год назад отвел в колхоз, зимой санями, объезжал все деревни, заходил в каждый дом, собирал умерших и отвозил на кладбище к яме. Когда яма заполнялась трупами доверху, засыпали и рыли новую. Сегодня яму выкопать не трудно, — говорил Савка, — вот зимой было копать, хоть плачь...
В длиннющей, грубой епанче с островерхим капюшоном на голове, словно посланником с того света. Отупевший от количества покойников, с сумасшедшими на выкате глазами, неразговорчивый по природе, Савка наводил ужас на всех, кто еще дышал на этом свете. Непослушных детей в деревнях пугали не мифическими, сказочными персонажами, а Саввой... Вот не будешь слушаться, придет Савва, и увезет тебя на телеге, санях. И это было гораздо действеннее Бабы Яги и другой нечисти.
Люди вздрагивали от страха, когда слышали за воротами стук копыт и скрип колес. Набросив на плетень вожжи, он заходил во двор, стучал рукоятью плети в стекло. Потом брался за щеколду двери, и раздавалось щелканье похожее на выстрел. Не закрывая входную дверь, чтобы в сенях на ощупь не искать засов комнатных дверей, заходил без разрешения в комнату.
Он уже знал в каком доме его будет ждать покойник сегодня, в какой завтра и через неделю. Не здороваясь и не обращая внимание на еще живых, молча, направлялся к кровати, на котором лежал мертвец, не спрашивая разрешения, брал его под мышки и тащил к двери. Босые ноги покойника волочились по полу, словно хотели зацепиться за родной порог, а потом оставляли последнюю борозду на дворе. Убитая горем и одурманенная голодом семья, молча и равнодушно наблюдала за этим действом.
Самым трудным было перебросить покойника через телегу. Поэтому, чтобы легче было грузить на телеги мертвецов, Савва приладил неширокий горбыль. Они были похожи на скелеты и весили не больше козы, а грузить их на телегу самому было довольно трудно. Другое дело зимой на сани или малых детей...
В дом Ивана и Евдокии Савва шёл давно. Еще зимой вывез на кладбище Фёклу, мать Ивана. А детей у них не было, поэтому не было нужды лишний раз наведываться, ведь оба еще выглядели достаточно прочными.
Старая сама уперлась есть, да и есть нечего было. Перед смертью призналась, что не хочет быть лишним едоком за того, долгожданного первенца, что ждала Евдокия. Придумала себе болячку, которая якобы не дает ему возможности глотать.
После этого случая Иван заботливо опекал жену и когда она сказала, наверное начались схватки, как мог быстро позвал деревенскую повитуху, бабку Пелагею.
Повитуха, как призрак, через полчаса беззвучно появилась в дверях. Сухая, как щепка, вся в черном, казалось сама смерть пришла за кем-то в дом. Жалостливо, неодобрительно посмотрела на них, будто хотела сказать что хорошее время они выбрали для рождения малыша. Но потом взглядом себе и ответила, глядя на образы, — на все воля Божья.
Перекрестившись и прочитав молитву, известные только ей заклятия, велела Ивану подать полотно и теплой воды. Полотно достал из сундука, уже все было давно приготовлено и связаны в узел. А воду, нагретую на солнце, зачерпнул ведром и налил в корыто. Потом еще принес ведро воды и поставил на скамейку. Греть воду в печи не было возможности, так как не было огня. Последний раз печь горела неделю назад, когда удалось поймать в силок куропатку. Запеченную тушку, величиной с кулак, Евдокия съела с косточками, растянув до сегодняшнего дня.
Рождение ребенка Ивану пришлось ждать на дворе, и об этом возвестил крик, через окно. Забежав в хату и еле дождавшись, когда Пелагея обрезала и завязала пуповину, приняв в пелену мокрого малыша на руки. Сын! – и показала его. Малыш как-то хрипло не то плакал, не то кричал и затих лишь тогда, когда Евдокия прижала его к груди.
Пелагея, отерла пот со лба роженицы, дала советы, как ухаживать и кормить малого, замолчала и долго что-то шевелила беззубым ртом. То ли молилась, то ли читала заклятие, а потом махнула рукой, будто отгоняла плохие мысли. Спустя час собрала в миску место, что отошло с рождением малого и исчезла так же беззвучно, прихватив с собой тяжелую ношу...
После родов Евдокия превратилась в тень. До родов живот скрывал ее похудевшее состояние. Оставалось только удивляться, как она смогла выносить и родить такого довольно упитанного мальчика. Но если в утробе ребенок развивался за счет организма матери, то после рождения это стало невозможным.
Теперь матери нужно было прокормить себя и малого. Какой-то мизер продуктов, если это можно было назвать едой, Иван старался раздобыть, не хватало даже для одного. Поэтому вскоре молоко у Евдокии исчезло совсем. Ее груди, те что после свадьбы не умещались в большой Ваниной ладони и которые он так любил ласкать и целовать, теперь стали похожи на сморщенные кожаные мешочки.
Малой хотел есть и постоянно плакал. Она прикладывала его к высохшей груди. На мгновение он затихал и принимался неистово сосать. Казалось, что он из нее вытягивает все жилы. И через мгновение снова кричал и плакал. От этого можно было сойти с ума.
Через пару недель малыш уже не кричал, а только хрипел. Поила его каким-то компотом из гнилых прошлогодних яблок и смачивала водой потрескавшиеся губы. Ребенок осунулся настолько, что на нее невозможно было смотреть. Только большие синие глаза, затянутые поволокой, просили кушать, а потом и их мальчик перестал открывать.
Когда уже не стало сил смотреть на эти мучения, Евдокия однажды сказала Ивану, — не отдавать сына Савве.
На второй день, чтобы не видеть, как умирает их сын, Иван взял худенькое тельце, закутал в дерюгу и отнес в лес, что был у них за огородом. Ребенок почти не подавал признаков жизни. Положив малыша под кустом орешника на густой мох, помолился и вернулся в дом.
Проплакав в объятиях, друг друга целый вечер, на второй день Иван взял лопату и еле поплелся в лес хоронить первенца. Малой лежал, как и положил его, не подавал признаков жизни. Видимо умер, — подумал Иван. Но когда взял сверток на руки почувствовал, что тот дышит. Еще жив. Малый вроде как крепко спал или был без сознания. Ну что же, видимо еще не пришло его время.
Положив малого на место, взял лопату и побрел обратно. На взгляд Евдокии лишь покачал головой, — Еще не умер! Слезам, которые беззвучно текли из глаз жены, не мог ничем помочь.
Чтобы не терзать сердце, Иван пошел хоронить сына через день. Ведь больше протянуть на этом свете тот не мог. И на его удивление малый был жив и Иван был убежден, что тот спит. Ведь явно слышалось равномерное сопение, и изменился цвет кожи на лице, с землистого на светлый. Не понимая, что происходит, Иван помолился над сыном и все же оставил его в лесу.
Дома поделился увиденным чудом с женой. У Евдокии не было сил подняться с кровати. Но эта новость пробудила в ней жажду к жизни и подарила надежду.
В следующий раз Иван пошел в лес без лопаты. Что-то ему подсказывало, что малыш будет жить. И действительно увиденное поразило его! Малый лежал раскрытый и дергая ногами и руками. Больше всего удивило, что он опорожнился. Кто же его мог накормить в лесу и чем? Мальчик выглядел оживленным, хоть и был очень худеньким. Это выглядело настолько неправдоподобным, что Иван отказывался верить увиденному, обтерев малого сорванной листвой и зельем решил все же оставить его на этом же месте.
Состояние малого медленно улучшалось день за днем. Он набирал вес и единственной неприятностью можно было считать укусы комаров. Поэтому Иван решил узнать, кто подкармливает их сына и однажды устроил засаду. Каким же было удивление, когда на рассвете увидел тень, промелькнувшую возле куста. Не поверил своим глазам. Кормить их сына пришла волчица! Улеглась возле него, и малыш привычно принялся ее сосать. Накормив малого, волчица поднялась, посмотрела в сторону Ивана и исчезла. Видимо чувствовала, что за ней наблюдают!
Увиденное настолько поразило Ивана, а его рассказы и Евдокию, что они решили никому об этом не рассказывать и сына оставить в лесу. Кормить его дома все равно было нечем...
Через несколько недель появились первые ягоды и овощи. Призрак голода отступал. Евдокия полностью встала на ноги и тогда решили забрать мальчика из леса к дому. Малыш за это время изрядно окреп и выглядел вполне здоровым, а у матери снова появилось молоко...
Прошли годы и из этого малыша вырос крепкий здоровый мужчина. Сильный и ловкий. И лишь одно выдавало его невероятную историю. Когда проходил в деревне, собаки начинали завывать как сумасшедшие. А в его присутствии все собаки прятались в свою конуру.
Автор: Записки шизоида
