Аня сидит на самом краешке песочницы во дворе и – плачет. Да горько так! Ладошечками пухлыми слёзы по щекам размазывает, а они всё льются и льются, высыхать не успевают. Саньке её так жалко стало, что бросил он свою машину, новую, красную, которую ему вчера папа купил, подошёл к девчонке и сел рядом.
Посидел, вздохнул скорбно, как старенький, посмотрел на машину свою издалека, потом на Аню. Оценил ситуацию и понял, что игрушкой сейчас её не утешить. Потому что девочка же она и в машины не играет. А ещё потому, что почувствовал: горе подружки его и соседки (они в одном подъезде живут, на одном этаже даже) так велико, что сейчас даже самая большая и распрекрасная кукла не смогла бы помочь.
Опять посидел, положив руки на коленочки, как в садике учат сидеть на занятиях, опять вздохнул, потом взял и по голове Аню погладил. Два раза. Осторожно так, чтобы не напугать.
Она опять тыльными сторонами ладоней разогнала слёзы в стороны и на Саню взглянула. И рассказывать сразу начала:
— Опять мама дерётся. Сегодня же выходной. Я хотела пораньше её встать и на завтрак ей яичницу с колбасой пожарить, а когда яйца из холодильника доставала, то вот… и зашумела… Полка в холодильнике упала. И прямо на пол… А там ещё кастрюля с супом стояла…
— И всё? – тут же соучаствует Саня.
У них с Аней всё по-честному, а потому соврать другу она не может:
— Нееет… Ещё – каша там была… — вздыхает Аня длинно и скорбно, потом заканчивает:
— И это, как его, молоко…
— Мноооого, — сразу всё понимает Саня.
Сидят, рядом, близко-близко. Саня искоса глянул на Аню и ещё ближе к ней подвинулся.
— Мама сразу проснулась, прибежала на кухню вся, увидела и стала на меня кричать. Говорила, что это её бог мною наказал, только вот она не понимает, за что. А ещё сказала, что в интернат меня отдаст, чтобы я там одинокая девочка-сирота была. А я сказала, что это я её в интернат сдам, чтобы она была одинокая мама-сирота. Она тогда испугалась, за руку меня схватила и бить начала. Рукой прям… По попе… Знаешь, как больно!.. – и посмотрела на Саню, в надежде на то, что он разделит её горе.
— Не знаю… Меня же дома не бьют, — сразу как-то застыдился этого факта своей биографии Саня.
Анна впала в то самое состояние опустошённости и отупения, которое наступает у каждого человека после первого взрыва отчаяния. Хотя ещё не знала, что именно это сейчас с нею происходит.
Опять скорбно посидели рядом. Но друг на друга не смотрели. Потом Саня вздохнул шумно и решительно, встал, взял свою юную приятельницу за руку и сказал:
— Вставай, пойдём!..
Подняла на него свои подсохшие глаза скорбящая женщина и спросила только:
— Куда?
— К вам домой, — Саня отвечает. – Я с тётей Олей поговорю…
Возражать или хотя бы спрашивать, о чём Саня намерен говорить с её мамой, Аня не решилась. Встала и пошла за мужчиной, целиком и полностью вверивши тому свою дальнейшую судьбу. На него можно было положиться, он ведь даже машину свою у песочницы забыл, настолько близко к сердцу приняв её горе.
Шли они и всю дорогу до подъезда, а потом – до третьего этажа, в лифте, молчали. Он первым в кабину вошёл и сам до кнопки дотянулся. А молчал Саня потому, что обдумывал предстоящий разговор, Аня же потому, что была хоть и будущей, но всё же женщиной. А значит, понимала, что бывают такие минуты, когда вопросов своему мужчине задавать не нужно.
Когда Анина мама на звонок, до которого опять Саня тянулся, открыла двери, тот приступил сразу к существу дела. Даже поздороваться забыл:
— Тётя Оля! Вы Аню больше не бейте. Если так уж надо, то – лучше меня. Я к вам каждый день приходить будут утром, вот и бейте себе на здоровье. А Аню, чем в интернат отдавать, мне отдайте. Я сам её выращивать буду и воспитывать. И пусть не вам, а мне она каждый выходной яичницу с колбасой жарит и разбивает хоть всю посуду! Новую купим!! А когда нам в садик идти… ну, в другие дни там… я сам буду чай для неё греть и бутерброды маслом намазывать!!!
Анина мама сдвинула брови и губы трубочкой сложила. Только глаза смеялись, а так, вообще-то, лицо у неё получилось строгое:
— Точно будешь намазывать? – спросила она Саню.
Он испугался, что был не достаточно убедителен, а потому ручки, обе сразу, прижал к самому сердцу и ответил:
— Точно-преточно!..
Тётя Оля взглянула на рыцаря своей дочери «ещё суровее» и сказала, освобождая дорогу:
— Тогда заходите. И сразу на кухню. Там покажешь, как намазывать будешь. Заодно и позавтракаем, все втроём, вместе с этой … «преступницей»…
Автор: Олег Букач
