Пожилая усталая врач-терапевт Зинаида Ильинична уже заканчивала прием больных. Последней к ней в кабинет вошла тоненькая, как девочка-подросток, бесцветная женщина, без особых примет. Доктор кинула взгляд на карту: Голубева Жанна, тридцать лет. С таким же успехом ей могло быть восемнадцать или сорок. Безликие женщины чаще всего бывают без возраста.
— Что беспокоит? — обронила доктор, готовясь к невнятному бормотанию, что традиционно дополняет общую безликую неуверенность.
Но Жанна неожиданно твердо, четко сказала:
— Собираю документы на инвалидность.
Зинаида Ильинична удивилась:
— С каким заболеванием?
— Много всего… — уклончиво, но не менее твердо ответила Жанна.
Доктор начала внимательно листать историю болезни, некоторые моменты проговаривая про себя: «Так, посмотрим… Пиелонефрит в детстве… Пролапс митрального клапана… минимальный… давление… низковатое, ничего особенного… жалобы на головную боль… мигрень?.. аллергия на цветение… операция на коленном суставе, мениск… без особенностей… не хромает…желчный пузырь… взвесь, камней нет… немного понижены лейкоциты и гемоглобин… железо «на троечку»… ничего криминального от слова «совсем»… здоровый образ жизни и адекватная психосоматика решат все проблемы процентов на восемьдесят… остальное корректировать, профилактику проводить… »
— Что у вас не так помимо этого?
— Этого мало?! — прямо-таки завопила Жанна. На доктора менее опытного такой вопль оказал бы сокрушительное воздействие.
Но Зинаида Ильинична была крепким орешком. Она подперла голову рукой и по-бабьи сердечно сказала, будто пропела:
— Каку-таку тебе инвалидность? Чай, работать не хочешь, милая?
Медсестра, что-то быстро пишущая в тетради, фыркнула, пытаясь подавить хохот.
Жанна растерянно смотрела на доктора, а потом истерически зарыдала. Она совершенно потеряла над собой контроль, сползла со стула на пол и захлебывалась от слез, судорожно вцепившись пальцами в собственное лицо.
Зинаида Ильинична показала взглядом ошарашенной медсестре на настенные часы, мол, рабочее время кончилось, отправила ее, а сама осталась разбираться с Жанной.
Сначала доктор влила рыдающей женщине в рот валокордин. Потом довела до кушетки и села рядом с ней, полуобняв за плечи.
Из причитаний, подвываний и дрожащего шепота Зинаида Ильинична за полчаса сложила некую общую картину. Камнем преткновения была мать Жанны, которая понукала, требовала, унижала, запрещала, полностью контролировала.
Все-таки несколько фраз, из которых доктор по крупице черпала информацию: «Мамочка… Пожалуйста, не по лицу… мама… больно… да, я знаю, что некрасивая и никогда не выйду замуж… да, я тебе очень благодарна… мамочка… я здесь, я никуда не ушла… Как скажешь, мамочка… у меня сильно болит голова… да, ты права, не очень сильно, просто болит… конечно, аспирин поможет…»
Потом, когда истерика перешла в редкие всхлипывания, информации появилось больше. Мать родила Жанну «для себя», в возрасте около сорока лет. Они с матерью прожили всю жизнь одни, в полном достатке. От бездетных родственников им достались две квартиры и дача в Москве и дом в Ялте. А счастья не было.
Дача была продана, московские квартиры были сданы и приносили приличный доход, а Жанна с мамой жили в Ялте. Также доход приносили гостевые домики для отдыхающих.
У Алла Станиславовны, матери Жанны, в подчинении были горничная, повар и медсестра. Еще приходили массажист, парикмахер, маникюрша, швея и т.д. И все они были вовлечены в сферу влияния Аллы Станиславовны.
«Ей бы дивизией командовать», — говорил покойный ныне дедушка, капитан дальнего плавания. Он тоже был с командной жилкой, только смог ее реализовать в профессии, а вот Алла Станиславовна не смогла. Поэтому на все ее окружение ложилось тяжкое бремя заботы о ней, удовлетворения ее запросов и прихотей.
«Марина! Жанна! Светлана! Анатолий! Жанна!» — слышалось через каждые пять минут, и все по очереди опрометью мчались к «хозяйке». Только наемные работники получали достойную зарплату и отрабатывали определенное время, а Жанна была прислугой круглосуточной и бесплатной.
А еще эти тычки, пощечины, хлесткие удары полотенцем или подзатыльники… Ровно так же Алла Станиславовна общалась с двумя котами, которые страсть как боялись ее… Жанна знала, что так маму «воспитывала» ее мама, правда, в раннем детстве. А тут воспитательный процесс не менялся тридцать лет.
Лазейку к своему спасению от «короткого поводка» Жанна придумала несколько лет назад. Тогда Лидия, грустная, но невероятно работоспособная садовод, отчитывалась о проделанной работе, и хозяйка обратила внимание на ее руки с опухшими пальцами.
«Ревматизм», — грустно подтвердила Лидия, и была тут же уволена, хоть и с солидным выходным пособием. Алла Станиславовна не могла терпеть больных и болезни, даже в чем-то боялась, вроде бы как боялась заразиться. К травмам она относилась спокойней, а вот заболевание, особенно ведущее к инвалидности, повергало ее в шок.
Так Жанна решила стать инвалидом. Она рассудила, что это реально, потому что у нее постоянно что-то болит — не одно, так другое.
Вот на этой фразе Зинаида Ильинична решила остановить этот тяжелый монолог и начать задавать вопросы:
— Допустим, ты инвалид? Как мать может уволить тебя из своей жизни?
— Купит мне что-нибудь маленькое, квартиру или студию, и забудет о моем существовании.
— А жить ты на что будешь?
— Я знаю два языка, хорошо. Пробовала по интернету преподавать, не получилось, не было времени. Могу переводить. Даже специальную литературу. Могу еще какой-нибудь язык выучить. Мне легко давалось…
— Это хорошо… А других родных у тебя нет?
— Папа не женился на маме, а когда я родилась, пожалел, хотел жить вместе. Мама не захотела. Папа быстро умер. У него осталась младшая сестра Лиза. Живет в Питере. Она приезжала, хотела общаться. Мама выгнала ее.
— Можешь ее телефон найти?
— Не знаю. Да, наверное…
— С родными всегда легче. Даже если не с ними, а рядом… Это я точно знаю, — сказала Зинаида Ильинична, у которой было две сестры и два брата.
— Это ты терпела-терпела, а теперь все?
— Да. Мне теперь каждую ночь снится, что стою перед мамой на коленях, плачу и прошу: «Мамочка, пощади меня! Я не могу так больше! Я умираю!» А мама улыбается… А потом берет тряпку и по лицу меня…Я понимаю, что ничего не изменится… Я стала смотреть в интернете, как люди самоубийством жизнь кончают. У меня нет сил даже на это…
Зинаида Ильинична молча смотрела на Жанну, тяжело переваривая услышанное, теснее прижала к себе и заговорила мощно, не давая ни секунды продыху:
— Никогда! Слышишь, девочка, никогда не зови ни смерть, ни болезни! Страшный, чудовищный грех! Ты умница, ты добрая девочка. Ты не хочешь никакой войны. Ты хочешь, чтобы мама отпустила тебя с миром, так?
— Да… — полыхнула шепотком Жанна.
— Детка, ты сама это не осилишь. Нужна помощь. И помощь Божья.
Жанна грустно смотрела перед собой, а с этими словами снова скривилась в ожидании слез:
— Мне поможет только чудо?
— Нет. Нужен батюшка. Я не рискну давать тебе совет. Нужен человек, который молится. Поезжай, детка, в Рыбачье. Подальше от дома. Тебе так спокойнее будет, да?
— Да, — прошелестела измученная Жанна.
Где-то через месяц она добралась до нашего Покровского храма в селе Рыбачье. Я был готов к встрече, ведь друг нашего прихода Зинаида Ильинична позвонила мне тем же вечером.
Жанна приехала в Рыбачье днем в субботу. Она дождалась вечернюю службу, а после службы подошла ко мне.
Мое впечатление о Жанне отличалось от того, что я услышал от доктора Зинаиды. За опухшими от слез веками я рассмотрел яркие серо-зеленые глаза. Белесые брови и ресницы совершенно не портили впечатление. Мы же видим красоту женщин на полотнах художников Ренессанса?
Осталось теперь, чтобы сама Жанна увидела, прочувствовала Божий замысел в отношении себя, своей жизни. Имя Жанны в крещении — Анна.
Я выслушал ее рассказ, который она конспективно даже записала. Наверное, не для того, чтобы не забыть, а чтобы не расплакаться.
И я ей ответил:
— Анна, мы, люди, здесь на земле проходим свою школу любви. Каждый — свою. Вот вы любите маму. В вас нет ненависти, только усталость и желание жить своей жизнью, а не ее. Вы не желаете маме зла. Ведь правда? А мама проходит свою школу любви. Пройдет ли — это вопрос к ее душе.
— Я замуж хочу и ребеночкаааа… — вот тут Анна все же расплакалась.
— Вы уехали из дома на целый день, что вы сказали маме?
— Сказала, что поехала в церковь. Сначала хотела сказать, что к врачу. Но решила не врать.
— Это верно. А мама?
— Она удивилась, но ничего не сказала.
— Надо готовиться к исповеди, — сказал строго я. — Пишите грехи. Избавляйтесь от уныния и страхов. Подготовитесь к причастию, причаститесь, и Господь даст вам силы. Только потом не забывайте о храме. Богослужения и молитва — это нарабатывается душой как спортивная форма. Только сбавил режим тренировки — сразу трудности. Все решится. Будьте уверены. Я буду ждать вас.
Я взялся молиться об Анне. Такая усталая хрупкая душа, но такая сильная в своем беззлобии…
Поисповедовалась и причастилась Анна через две недели. Я подарил ей маленькую икону Божьей Матери «Казанскую».
Какая приятная метаморфоза произошла с Анной! Ее глаза стали больше и ярче. И осанка! Ушла унылая сутулость. Милая юная стройная девушка стояла передо мной. Вот бы ей еще улыбку…
Потом Анна позвонила мне через полгода уже из Петербурга. Она нашла свою тетю Лизу, получила ее «добро» на приезд. И состоялся тот решающий разговор с матерью. Анна старалась не дрожать и попросила разрешения матери уехать и начинать строить собственную жизнь.
Алла Станиславовна молчала минуты две, показавшиеся Анне вечностью. Она про себя непрерывно повторяла: «Господи, помилуй!»
Потом мама вздохнула и сказала:
— Ну что же. Ты выросла. Теперь я это вижу. Устраивайся как считаешь нужным. Меня не забывай. Но на меня не рассчитывай.
Анна со слезами поблагодарила мать и ушла. Потом полдня еще прорыдала — то ли от счастья, то ли от того, что детство и правда кончилось.
Алла Станиславовна дала ей десять тысяч рублей на «новую жизнь». Анна добралась до Петербурга, отсыпалась на уютной даче тети четверо суток, потом посмотрела город, влюбилась в него. Да как же в него не влюбиться?
Анна спросила себя, чем хочет заняться. И ее потянуло водить экскурсии по этому прекрасному городу, на русском, английском и французском языках. А еще выучить китайский. Но и, конечно, репетиторствовать.
Еще Анна влюбилась в Александро-Невскую Лавру. Там она и молится о себе, о маме, о доброй тете, о докторе Зинаиде, обо мне, недостойном иерее, о новых друзьях и благодетелях, об умерших родных. Так хочется благодати и покоя для всех — и живых, и мертвых.
Слава Богу за все!
Автор: Игорь Сильченков
