— Валька, открой! Открой, слышь! Долго ждать-то?
Робкое поскребывание по оконному стеклу, и снова:
— Валька! Ну, Петровна! Будь человеком!
Валька нехотя просыпается и какое-то время лежит в полудреме, прислушиваясь к возне за окном.
— Чтоб вы подавились… проклятые! Когда ж вы ее уже напьетесь досыта?!
Валька вздыхает, сползает с высокой перины, шлепая босыми ногами, выходит в коридорчик, где в кладовой аккуратно расставлены десятки бутылок из-под водки и пива. В бутылках – самогон. Пройдоха Валька безбожно разбавляет продукт водой, а чтоб клиента побыстрей забирало, настаивает самогонку на табаке и карбиде.
Но Валькина клиентура, хоть и догадывается, что дело нечисто, однако отказаться от гремучего зелья не может – внутренний огонь не дает. Опять же отпускает свою бормотуху Валька дешевле других. И не только деньгами берет, а и тряпьем не брезгует, вещичками, золотишком. Вот и тянутся мужики со всей округи к заветному домику. Стучат в окошко. Знают, Валька хоть и поворчит, а не даст пропасть похмельной душе. Любит Валька деньги, больше покоя своего, даже больше ласки мужской.
Валька берет одну бутылку и возвращается в комнату. Не включая света, приоткрывает окошко.
— Деньги! — бросает она темной фигуре за окном.
Смачно зевнув, Валька включает фонарик. Свет падает на щетинистое опухшее лицо страдальца.
— Витек? Давно тебя не видала. Говорят, в больнице лежал?
— Да! С того света вытянули. Поживем еще, попьем, Валюха! Надо отметить мое возвращение.
— Халявы не будет. Ты знаешь, я в долг не даю, — равнодушно говорит Валька и снова зевает.
— Обижаешь! Вот! Держи!
Вальке в ладонь ложится колечко. Она долго рассматривает его, высвечивая фонариком пробу, примеряет, вертит рукой так и этак.
— Никак, обручальное? — спрашивает она, протягивая бутылку Витьке.
— Не твоя печаль!
— И то верно! — Валька закрывает окно, гасит фонарик и заваливается спать. Засыпая, она еще слышит как по крыльцу, по листьям сирени за окном рассыпаются первые капли дождя.
Она просыпается, услышав свое имя. Чей-то голос протяжно зовет ее. Вальке грезится продолжение сна, и в этом сне ее зовут настойчиво и властно. Но даже во сне Валька знает, что откликаться нельзя – плохая примета. И она молчит, прислушиваясь, как сонная тишина наполняется звуками. Плотный шорох за окном – это дождь. Вот рыкнул и заурчал холодильник в коридоре. Валька шевельнулась, и кровать под ней тягуче заскрипела. Значит, не сон. Кровать-то, вправду, скрипит. Открыв глаза, Валька размышляет, приснился ей голос или, в самом деле, кто-то звал ее.
И тут опять донеслось от окна:
— Валюха! Валюха! — снова Витьку нанесло.
Валька соскакивает с постели, кляня свою злосчастную долю. Ни днем, ни ночью нет покоя от этих алкашей. Она сердито топает босыми пятками, распахивает окно. В душную комнату врывается свежий запах дождя и умытой зелени. На улице не просто дождь, – ливень. Мокрая фигура под окном тычет ей в руки что-то.
— Витька, паразит! Ты, чего приволок? — ворчит Валька, хлопая по столу в поисках фонарика. Находит, включает.
Острый луч выхватывает из темноты суровое лицо в белой бородке, церковно-славянскую вязь букв, золотистый нимб над седой головой. «Батюшки! Да это ж икона! Ну, удумал!»
Мгновенно рассвирепев, Валька толкает икону назад в окошко.
— Провались ты пропадом! Забирай ее и вали отсюда! Я сказала, халявы не будет!
— Да, какая ж халява, Валечка, она денег стоит. Ей Богу! Это святой! Николай Угодник!
Витька приплясывает и аж приседает от нетерпения и жгучего желания, во что бы то ни стало уговорить Вальку.
— И что мне с ним делать?! Олух ты царя небесного!
— На стенку повесишь, молиться будешь!
— Вот ты вешай и молись! А мне такого добра не надо! – Валька выталкивает икону за окно.
Витька пытается втолкнуть ее обратно. Они сопят и ругаются матом вполголоса. А дождь припускает все сильнее. Струйки воды забиваются в комнату, Валька ежится от холода. Потом, чертыхнувшись, достает из-под стола полбутылки настойки на курином помете. Этой настойкой Валька растирает поясницу, чтоб радикулит не хватал.
Витька довольно урчит и тут же, запрокинув бутылку, пьет настойку из горла.
Валька тихо смеется:
— Как приспичило! Ну, поправляй здоровье! Там тебе и выпивка, и закуска в одном флаконе.
Витек, видимо, добрался до «закуски». Отшвырнув бутылку, он тихо матерится, плюется, утирается рукавом и вдруг падает, как подстреленный, под окном.
«Господи! мне только жмура не хватало!»
Она высовывается из окна, включает фонарик. Витек лежит на боку, свернувшись в клубок, как младенец в чреве матери. Дождевые струйки сбегают по небритому лицу. Мокрый пиджак в свете фонарика бликует, как лакированный. Валька прислушивается, затаив дыхание.
Но вот до Вальки доносится храп.
«Заснул, зараза! Ну, ничего, пусть его! Быстрее протрезвеет».
Икона, изрядно промокшая, лежит на подоконнике. Валька небрежно отодвигает ее в сторону, закрывает окно и снова ныряет в постель.
Ей снится море. По волнам плывет лодочка, а в ней седой старичок с бородой. Он машет Вальке рукой, мол, плыви сюда, деточка. Лицо у него строгое, но доброе. Валька оглядывается увидеть, какую деточку он зовет. Но никого вокруг нет, и она понимает, что старик зовет ее, Вальку.
И еще она обнаруживает, что превратилась во сне в маленькую шестилетнюю девочку. Вот и платье на ней то самое, белое в красных и желтых горохах. Как раз в этом платье Валька прыгнула в яму с водой спасать котенка. А там глубина три метра. И пошла она камнем на дно – плавать-то не умела. И до сих пор не умеет. А после того случая и вовсе воды боится панически.
Хорошо, сосед тогда услышал ее крик, нырнул следом и вытащил, и Вальку, и котенка. Валька перепугалась тогда до смерти, нахлебалась грязной воды, и ее долго рвало на новое платье. Мать взяла крапиву и отстегала этим букетом. Плачущая Валька с котенком спряталась от материнского гнева в лопухах за сараем. Горели обожженные крапивой ноги, но котенок благодарно тыкался мордашкой в ее ладони. Жаль, запачкалось платье. Зато котенок жив! И Валька чувствует себя счастливой. Она даже вспомнила, как его звали: «Барсик!»
И вдруг ледяная волна захлестывает ее с головой. И нет уже лодочки с белобородым старцем, нет котенка.
А из мутной воды выплывает на Вальку страшное лицо Витьки. Вместо глаз темные ямищи, разинутый рот разорван безмолвным криком.
Перепуганная Валька почему-то кричит Витьке: «Брысь!» И захлебывается в мучительном кашле.
Она открывает глаза, пытается встать и уходит под воду. И это уже не сон. Черная непроглядная тьма вокруг наполнена ледяной водой. Валька судорожно тычет во все стороны руками. Натыкается на что-то скользкое верткое… и это так страшно, что она взвизгивает и снова давится водой. Какие-то обломки попадаются ей под руки, размокшая бумага. Валька отпихивает их. Она пытается встать на ноги, но сильный поток сносит ее к стене, ударяет о шкаф.
На какой-то миг Валька погружается в воду с головой, но тут же выныривает, отчаянно колотя руками и ногами. Она кричит! Вонючая вода вновь накрывает ее с головой, Валька захлебывается, и ее тут же выворачивает в приступе рвоты.
Вода прибывает, и Валька, цепляясь за дверцу шкафа, поднимается вместе с водой. Наконец, она заползает на шкаф. Голова упирается в потолок, и Валька с ужасом понимает, что еще чуть-чуть… и она утонет, захлебнется.
Смертный ужас охватывает ее – она зовет на помощь. Ее крик переходит в отчаянный визг.
Валька полулежит на шкафу, опираясь на руки, и всем телом чувствует, как вода охватывает бока, заливает спину, подбирается к шее. Изогнувшись так, что лицом она почти упирается в потолок, Валька судорожно дышит, хватая воздух широко раскрытым ртом. И снова визжит, пока визг не переходит в хрип. Она сорвала голос, и теперь никто не услышит и не придет к ней на помощь. Дом Вальки чуть в отдалении от других, да еще в самой низине. Эту-то низину и затопило!..
«Вот она, смертушка, и пришла». Валька закоченела и почти не чувствует тела. Руки, ноги онемели, шею свело. Либо сейчас ее затопит прибывающая вода, либо она сама упадет со шкафа и утонет.
– Господи, спаси меня – грешную! — хрипит она, повторяя и повторяя эти слова, как заведенная.
Других молитв она не знает. И теперь, в эти последние секунды жизни, остро жалеет об этом.
Она вдруг вспоминает, что на окошке осталась лежать икона, которую принес Витька. Кажется, Николая Угодника.
Слезы застилают глаза, она плачет навзрыд и хрипит, уже не веря в спасение:
– Батюшка Николай! Батюшка Николай! Батюшка!
Говорят, видит перед смертью человек всю свою жизнь.
Вранье! Валька ничего не видела. Только небритая опухшая физиономия Витьки с провалами вместо глаз маячила перед ее внутренним взором. И никак не отвязывалась!..
И Валька вдруг поняла, словно откуда-то со стороны пришло к ней это знание: Утоп Витек. Где же ему пьяному, да сонному… спастись! Потому и явился ей, словно укор. Мол, что ж ты, Валюха, со мной сделала?! Это ж ты меня своей бормотухой сгубила!
– Да, разве ж я думала, Господи?! – в ужасе шепчет Валька.
Вода подобралась к самому подбородку и вот-вот накроет ее с головой.
– Да, если б мне только выбраться отсюда! Да я бы больше ни-ни! Эту проклятую самогонку! Прости ты меня, Господи, дуру бестолковую!
Валька всхлипывает, беззвучные рыдания сотрясают ее тело. Она вдруг вспомнила, как соседка Лидка кричала на всю улицу: «Стерва ты, Валька! Я тебя спалю! Что ж ты делаешь, подлюка?!»
А что она сделала? Разве ж ее вина, что и Лидкин муж, а теперь и сын к ней, Вальке, заглядывают? Она им насильно в рот не заливала.
Бабы на улицу высыпали, и никто за Вальку не вступился. Конечно, одинокую женщину каждый обидеть может. А разве ж только она виновата, что их мужики водку пьют? Небось, от хороших жен не пили бы! А Валька что? Она ж их не зовет – сами идут! А потом ее же и срамят.
И так Вальке стало жалко себя, так обидно! Ну, не сложилось у нее женское счастье: ни мужа, ни детей. А жить-то как-то надо. Вот она и живет... Никого не жалеет?! А кто ее пожалел?!
Время, словно замерло. Валька не знает, сколько прошло. В какой-то момент она понимает, что вода немного отступила, и уже не надо тянуться лицом к потолку, чтобы не захлебнуться. Валька облегченно плачет. У нее нет сил шевелиться. Она просто лежит на шкафу, радуясь передышке, а слезы текут и текут, не прекращаясь.
Когда чернильную темень ночи чуть размыл рассвет, Варька увидела заполненную водой комнату. Вода отступила, но не ушла. Она остановилась на уровне шкафа. Кровать с периной скрыты толщей воды, и Валька горько вздыхает – ей жаль перины.
Какие-то бумаги, щепки, обрывки травы, еще какой-то непонятный мусор болтается в воде.
Валька вдруг вспоминает, что в тайнике под половицей в коробке из-под чая у нее лежат деньги – 50 тысяч. Целы ли?! По рублику собирала. Легко ли с алкашами валандаться, каждый день жизнью рисковать?! Теперь, когда неминуемая смерть отступила, Валька остро жалеет свое имущество. Вспоминает, сколько отрезов лежало в шкафу. И куда теперь их девать? На мусорку?!
«А шуба?! – вдруг пронзила ее ужасная мысль. – Шуба-то совсем новая! Ай-ай-ай!»
Валька хрипло стонет, на глаза опять наворачиваются слезы. Она вспоминает, как ездила за шубой в краевой центр, долго примерялась, приценивалась и, наконец, купила. Богатую, длинную. Как у барыни. Валька скулит от жалости.
Дом вроде выстоял. Хороший дом. С высокими потолками, как в городской квартире. Ничего, стены просушит, полы поменяет, деньги на ремонт вытребует в поселковой администрации.
«Пусть только попробуют отказать! Она до губернатора дойдет, но свое получит!»
Сколько раз она просила укрепить дамбу над балочкой. Дожди ее подмывали, подмывали – и размыли. Вальку и раньше подтапливало во время дождей, но не сильно. Вода заливала подвал, мелкой лужей стояла во дворе. А такой большой воды не бывало.
«А все-таки фартовая она! Ведь и плавает, как утюг, а спаслась! Вот такая она ловкая, ни в огне не горит, ни в воде не тонет».
Впервые за всю эту ужасную ночь губы Вальки трогает слабая улыбка. Живому — живое! Нет, она еще повоюет. Ее цепкий ум снова прокручивает уже привычные картинки. Ничего! Вот сойдет вода, заделает Валька не одну, а две фляги браги или даже три. И вернет свои денежки до копеечки. На ее век алкашей хватит. И шубу купит!
«Главное, что? Главное – жива осталась!»
Шея затекла, Валька осторожно поворачивает голову к стене и… вздрагивает от неожиданности! Прямо напротив ее лица, прислонившись к стене, стоит икона. Седой старец строго и даже как-то с укором глядит на Вальку.
Ей становится не по себе. Она никак не может понять, каким образом икона попала к ней на шкаф. Предположим, водой ее смыло с подоконника и потоком же занесло сюда. А потом, когда вода сошла, икона должна была лежать?! Лежать на шкафу?! А она стоит! И кто же это ее поставил, к стеночке прислонил?! И что еще более странно – икона должна быть мокрой! Валька хорошо помнит, как за ненадобностью оставила икону на подоконнике. И всю ночь она плавала в воде, раз ее на шкаф занесло. Плавала! В воде! А стоит сухая!
«Да, нет! Ерунда! Сказки! Просто она устала, вот и мерещится всякое!»
Валька попыталась повернуться и лечь поудобней. Закоченевшие ноги отказывались слушаться. Валька попробовала согнуть их – мышцы мгновенно свело судорогой. Жгучая боль пронзила ее. Она резко изогнулась, пытаясь дотянуться до ног, чтобы растереть.
От движения ее грузного тела намокшие стенки шкафа заскрипели и неожиданно разъехались.
Скрюченная болью Валька соскользнула с верхней полки и рухнула в воду, взметнув фонтан брызг. Корчась от жгучей боли в ногах, она еще пыталась всплыть на поверхность, отчаянно взбалтывая руками мутную воду. Но почему-то медленно, но верно ее начало затягивать под стол.
Там она до последнего, пока хватало дыхания, билась за жизнь. Несколько раз пыталась всплыть, но каждый раз упиралась головой в крышку стола.
Там, под столом, ее и нашли к вечеру, когда вода сошла.
Удивленно вытаращенные мертвые глаза и широко разинутый рот.
И… чужое обручальное колечко на распухшем пальце...
Автор: Нина Роженко Верба
