Вечером, после бани, троица уселась на крылечке – отдышаться после пара. Полуденный зной уже спал, и с вечерних лугов повеяло прохладой, пастух уже пригнал деревенское стадо, и пыль, поднятая копытами радостно-спешащих к хозяюшкам коровок, улеглась рыже-жёлтой мукой на придорожные травы.
— Схожу-ко я до Игната, — после долгого молчания произнёс, наконец, дед Семён, — Проведаю, как дела у него. Давненько чой-то я у его не был.
— Да прям, давеча только ходил, — откликнулась баба Уля, прислонившаяся спиной к перилам и утиравшая лицо переброшенным через шею полотенцем.
— Когда это – давеча?
— Да позавчера.
— Ну, дак и чаво, за два дня мало ли что могло у человека случиться. Схожу.
— Смотри там, шибко много-то не узнавай новостей, — не утерпела поддеть мужа баба Уля, — Прошлый раз вон пришлось мне с утра за чекушкой бежать на опохмел, голова у него «словно черти долбят» разрывалась. Э-ех, старый, и не стыдно, перед внучкой вон?
— Да пусть деда отдохнёт, — улыбнулась Катюшка, — Он ведь не буянит, как дядя Миша, а наоборот, песни поёт, как выпьет. Мы с ним так душевно сидим, все песни перепоём!
— Ишь чо, защитница нашлась у деда, — покосилась баба Уля, — Ладно уж, сходи, прознай.
Дед Семён довольно подмигнул Катюшке и, поднявшись со ступеней, тут же скрылся за старой тюлевой шторой, повешенной на дверь от комаров да мух. Через пару минут он уже появился снова, одетый в рубаху и штаны, а на голове красовалась клетчатая кепка.
— Бы-ыт-тюшки, — развела руками баба Уля, — Так бы скоро в магазин со мной собирался! Ну, ступай, ступай. Да долго-то не засиживайся.
Деда не пришлось просить дважды, в мгновение ока он уже вышел за ворота и бодро зашагал по тропке, что вела вдоль забора, к дому своего старого друга Игната.
— Вот чёрт старый, — беззлобно сказала баба Уля, глядя вслед спешащему деду, — Всю жизнь они с Игнатом дружат, и ни разу не поссорились. Нет, правда раз была меж ими размолвка, да и то пустяшная. Один другого не понял, вот и вышло так. А мы с тобой, поди, чайник поставим, да на веранде чаю попьём?
— Ой, давай, бабуль, — Катюшка тут же побежала ставить чайник и готовить на стол. Вскоре круглый стол, что стоял на веранде, уставлен был вазочками с душистым липовым мёдом, с золотистыми грушами в сахарном сиропе, с крыжовниковым вареньем, с баранками да вчерашними ватрушками с творогом. В больших пузатых чашках с золотою каймой и расписными боками разлит был ароматный чай.
— Хорошо-то как, — выдохнула баба Уля, — Вот и дожила я до тех лет, когда внучка за мной ухаживает. Раньше-то, бывалоча, наоборот бабушка за тобой ходила.
— Бабуль, — сказала задумчиво Катюшка, — А вот мне вчера сон такой тяжёлый приснился, перед тем, как Танька прибежала. То ли от пекла полуденного, то ли ещё из-за чего. А я и сказать забыла, когда проснулась «Куда ночь, туда и сон», как ты меня учила, Танька меня уже трясла вовсю, и за собой тянула. Да и сработает ли это днём? Сон-то дневной был…
— Что ж тебе привиделось-то, расскажи?
И Катюшка поведала бабуле и про лес, и про серых страшных существ, похожих на мелких гномиков, только совсем не добрых, и про чёрное «одеяло», что слетело с ветки, подобно огромной ширококрылой птице, и накрыло её так, что сделалось трудно дышать.
— И ночью мне снова кошмары всякие снились. Отчего это, а, бабунечка?
Баба Уля выслушала внучку, задумалась, после сказала:
— А мы с тобой, когда в последний раз в лес ходили, ты там ничего не брала необычного?
— Не-е-е-т, — протянула удивлённо Катюшка.
Да и что могло быть в лесу необычного? Травы собирали, коренья. После домой вернулись. Было это на Ильин день.
— В лесу ведь без спросу ничего брать нельзя, я тебя этому с детства учила, — продолжала баба Уля, — Всё надобно делать с поклоном да с просьбой у Лесной хозяйки.
— Бабуль, — вдруг побледнела Катюшка, — А гнёздышко считается?
— Какое ещё гнёздышко? – не поняла баба Уля.
— Да такое, из веточек, из перьев, я в траве его нашла, кро-о-охотное, с мою ладошку. Но оно брошенное было, — заверила она, — Я гнезда не разоряла. В нём даже паук уже паутину сплёл, я паутину стряхнула, а гнёздышко в корзину себе положила, а дома на полку над кроватью поставила – красивое.
— Неси-ко, своё гнездо, поглядим на него, — нахмурившись, сказала баба Уля.
Катюшка резво сбегала в избу, принесла находку, положила перед бабушкой на стол.
Та, лишь завидев гнездо, охнула, руками замахала.
— Катя, Катя, разве ж можно такое брать? Беду на себя навлекла.
— Да что же это, бабуля? – испуганно спросила Катюшка.
— Не гнездо это никакое, а отвод.
— Что за отвод?
— А вот обратился какой-то человек к колдунье, говорит – не везёт ни в чём, и болею, и работа не ладится, и личное счастье не складывается. А она ему и отвечает, что порча на нём. А после делает вот такое «гнездо», из веточек да перьев чёрных, вплетает в него нитки, втыкает иголки, воском закапывает, потом в глухое место относит да там оставляет человеческую беду. А ты вон подняла, да домой принесла.
— Я ведь не знала, бабунечка, — проскулила Катюшка, — Что же будет-то теперь?
— Отведём мы от тебя эту гадость, а впредь умнее будь, не хватай что ни попадя, а уж тем паче в дом не тащи.
— Я думала гнёздышко, — жалобно повторила Катюшка и заплакала.
— Да ладно уж, не реви, — смягчилась баба Уля, — Наука будет. Гнездо это мы сейчас сожжём сходим на перекрёстке, в руки ты его всё равно уже взяла, можно не церемониться. А после тобой займёмся. Будешь три дня в ночной воде купаться.
— На речку что ли ночью пойдём? – не поняла Катюшка.
— Нет, потом покажу, а сейчас пойдём, смеркается как раз. Самое время, на закате и сделаем, чтобы всё в ночь ушло.
Они собрались, баба Уля взяла зачем-то новую пачку соли из шкафа и свечу, во дворе захватила пук соломы. Скоро вышли они за деревню. Солнце уже садилось и луга стали багровые от последних лучей небесного светила, словно налились к р о в ью.
Баба Уля огляделась по сторонам – никого. Разложила на перекрёстке четырёх дорог солому, в середину «гнездо» сунула, после принялась читать что-то, Катюшка прислушалась – бабушка читала псалмы. Вот уже и половина огненного шара утонула в реке, бабушка кончила читать, достала церковную свечу, подожгла, после от свечи подожгла и солому.
Пламя занялось тут же, вспыхнуло столбом, будто плеснули в него жидкости для розжига. Горело с треском и какими-то вздохами, придыханиями. Солнце почти ушло за горизонт и кругом стали быстро опускаться тени, мир погружался во тьму. Катюшка поёжилась, прижалась к бабушке. Наконец на месте «гнезда» осталась лишь горстка чёрного пепла. Тогда баба Уля достала из корзины пачку соли, и рассыпала её поверх пепла так, чтобы та покрыла полностью всё, что осталось от колдовского предмета.
— Идём теперь, — сказала она Катюшке, — Да смотри, назад не оборачивайся. Блазниться сейчас может всякое.
Катюшка быстро зашагала с бабой Улей к деревне, где в окнах зажигались первые огни. Всю дорогу слышался за спиной топот маленьких ножек, но Катюшка помнила бабушкин наказ — не оборачивалась.
На ночь поставила баба Уля три ведра воды во дворе. Сказала, что то и будет ночная вода, вберёт она в себя лунный свет, силу его, звёзды в ней всю ночь отражаться будут. Особая вода станет.
Поутру вывела баба Уля Катюшку во двор на утренней заре, когда ещё всё кругом в росе было, поставила её на траву босиком, раздетую, в одной тонкой сорочке, да и окатила с головы до ног всеми тремя вёдрами. Зажгло кожу, закололо тысячами иголочек, а после тепло разлилось по всему телу и хорошо так стало, словно заново родилась, смеяться захотелось и петь.
— Ещё два дня так делать станем. После пройдёт всё. Уйдёт плохое. Беги теперь, одевайся, да не обтирайся, гляди!
Баба Уля прижала ладонь к глазам, посмотрела на поднимающееся над землёй громадное, в пол неба, рыжее солнце и улыбнулась:
— Свет-то он завсегда сильнее тьмы.
Автор: Елена Воздвиженская
