Лида мечтала, чтобы он умер. Умер, исчез, испарился – все что угодно! Этот мальчик был внебрачным ребенком ее мужа, и если с изменой мужа она легко смирилась, то этого мальчика никак не могла принять.
Ребенка муж нагулял в те пять месяцев, что они не жили вместе. История была типичная – дочери погодки одна за другой упорхнули учиться, при этом обе решили покорять Северную столицу, а они, оставшись вдвоем в опустевшем гнезде, заскучали. Лида принялась ходить по всяким кружкам, как в детстве – правополушарное рисование, фламенко, книжный клуб. А ее муж Максим купил новую машину и завел молодую любовницу Юлю, к которой и переехал спустя две недели знакомства. Лида, конечно, всплакнула, выпила с подругой бутылку вина, но сильно расстраиваться не стала – ну а что тут расстраиваться, не будет же она его силком держать? Даже вещи помогла собрать.
Через несколько месяцев муж вернулся. Оказалось, что Юля терпеть не может готовить, а от покупной еды Максима начало пучить, утюга в ее квартире в принципе не было, так что рубашки теперь у него были неглаженные, о чем неоднократно намекала ему деликатная секретарша, а плюс ко всему эта злосчастная любовница оказалась еще и воцерковленной! Когда Лида поинтересовалась у мужа, как тогда такая девушка могла встречаться с женатым мужчиной, он ей ответил:
— А она сразу поинтересовалась, венчаны мы или нет. Если бы да, то и разговаривать со мной не стала! А, вообще, она исповедоваться ходила каждую неделю.
Чужая душа – потемки, решила Лида и приняла мужа обратно. Все же родной он, привычный, ну, погулял немного – прямо как их кот Аристотель – того не было три летних месяца. Вернулся он со рваным ухом, обломанными клыками и блохастый. А муж ничего так, только рубашки мятые.
Пять лет они прожили спокойно – муж увлекся хоккеем, в качестве болельщика, конечно, Лида сменила рисование на кулинарные курсы, дочери доучились, но домой, конечно, не собирались, да и замуж пока тоже.
А потом раздался звонок. Муж слушал молча, но кровь отхлынула у него от лица. Положив трубку, он обхватил голову руками и глухо произнес:
— Юля умерла.
У Лиды в груди неприятно кольнуло – он что, общался с ней все эти годы? Муж, словно прочитав ее мысли, добавил:
— Я не знал ничего, но, кажется, у нее родился сын. Мой сын.
Дочери, когда услышали эту новость, убедили Лиду, что нужно сделать ДНК тест. Да Лида и сама думала об этом, но когда увидела мальчика, ей даже смешно стало – какой тест, если он одно лицо с Максимом!
Мальчик вызвал у нее отторжение сразу, и она не скрывала это ни от мужа, ни от самого мальчика. Максим старался как мог – все взял на себя, даже одежду сам сыну стирал и гладил, чего за всю семейную жизнь с ним никогда не было. Но мальчик к отцу так и не привык – сторонился его, а тянулся все больше к Лиде, наверное, мать вспоминая.
— Тетя Лида, а давайте шоколадные кексы испечем, мама всегда мне пекла!
— Я тебе не мама! – резко бросала Лида, а Максим тут же пытался сгладить обстановку и вел сына в парк или в кондитерскую за кексами. И это злило Лиду еще больше – те черты, которые раньше в муже ее умиляли, теперь стали раздражать, особенно когда она стала замечать, что мальчик не только внешне на него похож, но и повадками: так же хлюпает чаем, так же чавкает несмотря на замечания. Атмосфера в доме накалилась, при этом куда больше чем тогда, когда вся эта история только начиналась, когда была лишь некая незнакомая Юля и не было никакого Юрки.
Максим умер внезапно – на работе, сидя за столом, просто рухнул в один момент на этот стол, не успев подписать лежащий перед ним документ, и все. Лопнул сосуд, кто бы мог знать. И вот тогда дочери, которые настаивали на генетической экспертизе, заявили Лиде, что если она бросит несчастного сироту, может считать, что дочерей у нее тоже нет. И уж эти, если что решили, на своем всегда стояли крепко, все в мать пошли.
Лида с удовольствием сдала бы мальчика в детский дом, и несколько раз уже порывалась позвонить в опеку, но рука не поднималась – ей казалось, что ее муж и эта его Юля смотрят строго на Лиду со своих небес и осуждают. А потом из опеки сами позвонили – мальчик был на Максима оформлен, нужно было что-то решать. И Лида решила – оставила мальчика до совершеннолетия в своей квартире. Именно так – становится ему матерью она не собиралась.
Первое время это не особо получалось – он вечно ныл, требовал к себе внимания, не знал, где лежат его вещи, а Лида тем более не знала. По ночам он писался в кровать и приходил зареванный к ней, а Лида заставляла его самостоятельно менять постельное белье и ложится спать, потому что никаких монстров не существует. Но со временем Юра усвоил, что свои проблемы он должен решать сам, так что даже в школу на первое сентября он отправился один – а что, школа через два дома, а то что его старшие сестры не приехали, которые так обещали на похоронах, что помогут Лиде заботиться о младшем брате, так это не Лидина вина.
В школе Юра учился неважно, но из класса в класс кое-как переходил. Учительница первое время пыталась ее вызывать ,а потом ,видимо, опустила руки. Матери его одноклассников часто жаловались Лиде, что Юра сбивает их мальчиков с толка – подбивает их сбежать с уроков, водит на какие-то заброшенные стройки, где они занимаются новомодным паркуром.
— Это что еще за паркур такой? – удивлялась Лида, которая и правда ничего такого не слышала.
Когда одна из мамаш прислала ей ролик, Лида даже обрадовалась – смотришь, и голову когда-нибудь свернет. Если бы была иная возможность от него избавится, Лида бы не была так категорична, она даже пыталась пристроить его в кадетский корпус, так не взяли же! Каждый раз, когда Юра задерживался дотемна, она думала: «Хоть бы не вернулся, хоть бы сбежал куда-нибудь, что ли...». Но он возвращался – грязный, с дикими глазами, от одежды разило табаком, а иногда и алкоголем. Лида замечаний ему не делала, только если он в своей грязной одежде на чистую кухню заваливался, тогда она его шугала:
— А ну, иди, чистое надень! А это в стирку немедленно.
— Ладно, ладно, – покорно соглашался Юрка, который с ней никогда не спорил.
Впрочем, любить он ее тоже не любил, может, тоже мечтал, чтобы она со света сгинула. По крайней мере, когда однажды он сильно загрипповал, и Лиде пришлось вызвать участкового врача, та сказала шутливым тоном:
— Так, все у нас будет хорошо, успокоим твою маму – легкие чистые, а это самое главное!
— Она мне не мама, – прохрипел Юра безразличным тоном, а врачиха смутилась и потом косо посматривала на Лиду, которая даже дату рождения ребенка не смогла четко назвать.
Лида не была жестокой – когда Юра болел, она добросовестно выполняла все положенные функции: измеряла ему температуру, выдавала таблетки, если она поднималась выше тридцати восьми, следила, чтобы он полоскал горло, и приносила ему противный сироп в десертной ложке. На тумбочки у кровати стоял апельсиновый сок и тарелка с мандаринами. Завтрак, обед и ужин она приносила сюда же. Но особого сочувствия к мальчику она не испытывала – побелеет и ладно, все дети болеют.
Юра и правда стал самостоятельней, и почти не нуждался в Лидином присмотре: одежду он стирал сам, гладил тоже сам (как и отец, оказался приверженцем отутюженных вещей, терпеть не мог измятые рубашки), был способен сварить себе пельмени или пожарить яичницу. Они, собственно, жили параллельными жизнями, почти не пересекаясь, даже ели за разными столами – он за кухонным, а она, если им приходилось завтракать или ужинать вместе, уносила свою тарелку в комнату, где включала телевизор, отгораживаясь от его хлюпанья и чавканья.
В тот день Юра, как обычно, где-то носился до ночи, вернулся поздно – бледный, сгорбленный. Лида сидела на кухне и перебирала ягоду на варенье.
— Теть Лид, живот что-то крутит, – проскулил он.
— Опять гадости какой-нибудь наелся, – бросила она, оценивающе изучая зеленоватый оттенок его лица. – Сейчас уголь тебе дам. И Но-шпу, спазмы снять.
Воду он глотал жадно, и Лида про себя отметила, что даже пьет он так же, как это делал Максим – наклоняя не кружку, а словно лошадь, опуская вытянутые в трубку губы внутрь кружки, до тех пор, пока еще мог доставать воду. Именно поэтому все его кружки, как когда-то кружки Максима, были осушены только наполовину.
Ночью он разбудил ее и опять жаловался на живот. Лида спросонья сунула ему еще две таблетки Но-шпы и выругалась – ну что за наказание, в собственном доме поспать не дают!
А утром, когда Юра собирался в школу, все еще бледный, с лихорадочными глазами, он внезапно потерял сознание. Лида сработала мгновенно – одной рукой щупала пульс, второй вызывала скорую.
Когда она приехала, Юра уже пришел в себя, но подняться с пола не мог – любое движение отдавалось в нем болью.
Фельдшер, молодой усатый парнишка, сделал большие глаза и сказал:
-Скорее всего, перитонит. Давно на боль в животе жалуется?
-Со вчерашнего вечера, – растерянно проговорила Лида. Это слово «перитонит» всплыло практически из подсознания: именно из-за него когда-то совсем еще маленькая Лидочка потеряла свою любимую бабушку. Бабушка у Лиды была не похожа на других бабушек, чем Лида очень гордилась – бабушка была геологом, на все лето уезжала в поля и привозила оттуда Лиде самые разные диковинные вещицы: необычные пестрые перья, из который мама потом делала ей на Новый год костюм индейца, круглые камушки, похожие на пестрые яйца, заморенных в банках усатых жуков.
Однажды бабушка не вернулась из полей, и Лидочка тогда услышала это страшное слово: перитонит.
Лида сама от себя не ожидала, но в скорой она поехала с Юрой. Он лежал на кушетке, бледный и тихий, закусив нижнюю губу. Почему-то Лида вспомнила, что Максим тоже так делал, когда ему было больно или очень страшно: у младшей дочери в детстве был стеноз, и когда он пытался впихать в нее лекарство, его руки ходили ходуном, а губу он прикусывал до крови. В душе у Лиды поднималось уже давно забытое чувство – животный, всепоглощающий страх. Она понимала это с удивлением и недоумением – ведь кто, как ни она, мечтала избавиться от этого ненужного ей ребенка? Лида протянула руку, положила ее на лоб мальчику и сказала:
— Ничего, держись, скоро приедем в больницу, и там тебя быстренько прооперируют. Не бойся, это не больно – поставят укольчик, и ты уснешь, а проснешься уже здоровенький, вот увидишь! Я испеку тебе шоколадных кексов, как ты любишь, а сверху мороженого положим — вкуснотища!
— Не слушай маму, – сказал усатый фельдшер. – Шоколадных кексов тебе будет нельзя. И вообще, сначала почти ничего нельзя, но ты не переживай – на вас, мальцах, быстро все заживает, потом мамка тебе все что хочешь наготовит.
Лида ждала, что сейчас Юра скажет – никакая она мне не мамка, но Юра молчал. Наверное, просто не мог говорить. Да и сама Лида уже ничего не могла говорить – она вдруг поняла, что, если скажет хотя бы еще одно слово, то разревется как девчонка. Поэтому она прикусила губу, прямо как Юрка, и стиснула его узкую горячую ладонь. И так они ехали до самой больницы, где в приемном покое его погрузили на каталку и увезли, а Лида стояла, потерянная и одинокая, и про себя молилась: «Если вы там что-нибудь видите на своих небесах, сделайте так, чтобы он выжил».
И Юрка выжил. Правда, целых три дня пролежал в реанимации, сказали, что поздно привезли, заражение пошло. Лида за это себя долго не могла простить. А кексов она Юрке напекла. И ели они их вместе, за одним столом.
