Гришаня сидел под деревом и горько плакал. Сидел один, а вокруг ни одной души, только птицы тихонько перекликались, да жучки ползали в траве. Ноги были искусаны комарами. Он грязной ручонкой провёл по ногам, убирая капельки крови после укусов. Было больно. Но боль терпима. Не впервой царапать ноги и сбивать колени.
Страх пригвоздил Гришаню к дереву, да так сильно, что у него не было сил подняться. Пытался вспомнить, как оказался сам в лесу. Почему так тихо? Где мама, сестра Люська и бабуля Пелагея? Где все из села?
И как только в его голове появились родные и дом, сразу вспомнил как через их небольшое, всего в десять улиц село, прошли грохоча танки, казавшиеся огромными рядом с деревенскими домиками. Вслед за ними появились солдаты, остановившиеся на отдых.
Все обрадовались им. Свои, соколики, пришли, а не немцы. Матери присматривались к посеревшим от пыли лицам, искали своих сыновей и мужей. Хотя чего было искать. Ведь если бы был кто из села, то бежал бы к самому дорогому – родным, даже если бы не имел сил. Все вышли со своих изб подать воды и еды.
Солдаты пили воду, умывались, радовались освежающей влаге больше чем еде. А как они истосковались по свежему молоку! Люди несли с погребов все запасы молочных продуктов: сметану, творог, масло. Благо, что было лето и коровки сами себя кормили. Утром уходили со двора к лесу, где было много высокой сочной травы, и паслись. К обеду возвращались пить и отдать накопившееся молоко.
Хозяйки давали часа два им на отдых в тенёчке и снова выпроваживали с наказом, чтобы вглубь леса не шли и чтобы не в ночь возвращались. И они уходили пастись без пастуха, собираясь в гурт, как подружки. Каждая имела кличку и, услышав её, шла на зов, как на верёвочке. Хозяйки и позвали своих кормилец, чтобы угостить солдат парным молоком. Хоть по стакану, но чтобы досталось каждому. Один молоденький солдатик выпил молоко и заплакал. Вспомнил маму, свою деревню, сестёр. Жалко было смотреть на него.
Гришаня подошёл и погладил солдата по руке. Тот вытер слёзы, взял его на руки и подарил пуговицу от кармана гимнастёрки. Он обрадовался блестящей пуговице со звёздочкой и побежал показывать её своим друзьям.
И это Гришаня чётко вспомнил, когда в кармане обнаружил пуговицу. Потом солдаты пошли дальше. А мама и бабушка ещё долго вздыхали и вытирали слёзы и тихо говорили друг другу: «Где-то и наши мужья да сыновья сейчас идут такой же пыльной дорогой, изнемогая от жары. Господи! И откуда взялось на наши головы такое горе – война?!»
Беспокойно стало у всех на душе. Даже собаки не лаяли. Поджав хвосты, наклонив головы, спрятались в свои будки. Закат кровавый. Многим не спалось в эту ночь. А утром и петухи неохотно пели. Так, для порядка кукарекнули и затихли, словно забыв ноты своих песен.
Воздух с самого рассвета такой густой был, проглотить было его трудно, словно густую мамалыгу без молока. Разговаривать ни у кого не было желания. Держались друг дружки и от избы старались далеко не уходить. Работа с рук валилась. Даже председательша, Мария Ивановна, не звала ни в поле, ни в огородную бригаду.
Молчала, поддерживая нежелание односельчан выходить со своего двора. И только неугомонная «тараторка», бабушка Глаша, не изменила своему прозвищу. Ходила и всё причитала: «Ой, бабоньки, чует моё сердце, что неспроста тишь тягучая да тяжёлая над селом нависла и давит нас горем предстоящим. Такая жуткая тишина была и перед голодовкой, что унесла столько жизней».
Некоторые пытались урезонить бабушку Глашу, чтобы не дай Бог не накликала беду на их головы.
— Молчи не молчи, а моё сердце ещё никогда меня не подводило. Затишье перед бурей бывает.
— Буря, так буря, не впервой непогоду, ветры, град да грозы нам переживать. Одолеем и эту.
Не одолели. Посыпался всё-таки град на село с неба, да не ледяной, а свинцовый. В полдень и посыпался. Только бурёнок успели подоить, как вдруг загудело, завыло в небе, словно Змей-Гориныч тысячеглавый прилетел, небо застил и огнём извергает. Заполыхало всё вокруг. Горят дома, камышом крытые, словно факелы, куры, живность разбегается из разбитых сараев. Люди закричали так, что и небо ввысь бы поднялось от силы крика, боли, страха, отчаяния.
Но не остановил их крик немецкие самолёты, которые так внезапно появились из-за деревьев, что люди не успели спрятаться в погреба. Спасательная дорога в лес была отрезана и перерыта бомбами. Плачь, крик, слёзы… Кто-то зовёт потерявшегося ребёнка, а кто держит уже мёртвого на руках, продолжая разговаривать с ним, не веря в то, что он не ответит. За столбами пыли, камней, щепок не было видно жив ли ещё кто или нет. Это был последний день небольшого села Лесное на опушке леса.
Гришаня за не полных шесть лет первый раз оказался в лесу один. От того, что плакал и всё время звал маму, бабушку, Люсю, охрип. Голос шипел, и он не стал больше кричать. Походил по лесу. Везде были одинаковые большие деревья. Хотелось пить. Хорошо, что вчера прошёл дождь. На некоторых, свёрнутых на конце листочках сохранилась дождевая вода. Он слизывал её и нечаянно острым листом порезал язык. Беззвучно заплакал и повалился от усталости в густую траву. Стало быстро темнеть. Ребёнок совсем растерялся. Так было страшно, что в ужасной сказке не описать.
Стук маленького сердечка, гулкий и частый, отдавался в голове мальчика тяжёлым набатом. Болел язык, искусанные комарами ноги, руки. Глаза закрывались сами собой. И заснул бы, но сон перебила большая чёрная птица, вылетевшая из дупла соседнего дерева. Гришаня увидел это дупло и пошёл к дереву. Ему показалось, что оно невысоко от земли. Ошибся. Он никак не мог влезть на дерево. Обошёл толстенное дерево и увидел с другой стороны внизу большое углубление, как нора. Потыкал палкой в средину. Никто не выскочил, не запищал. Нарвал травы постелил в этой норе и уснул.
Разбудил его рёв коровы. Открыл глаза, подумал, что это их Красава во дворе бабушку или маму приглашает подоить её. Но увидел дерево над собой. Вылез из норы, но коровы, которая так же, как и он вчера, кричала печальным голосом, звала свою хозяйку, не увидел. Пошёл на этот голос. Вскоре между деревьев увидел её в бело-бежевых пятнах с чёрной кисточкой на конце хвоста. Это была Мунька тёти Клавы, жившей от них через три дома. Она была единственной коровой, имеющей такой окрас. Другие были бежевого цвета.
Мунька тихая, спокойная и её в селе никто не боялся. Как же обрадовались два оставшихся в живых существа друг другу! Гришаня гладил Муньку, обнимал её ноги, а она облизывала языком его руки. Он впервые увидел, что коровы тоже, как и люди, могут плакать. Корова постанывала, словно хотела что-то рассказать ему. Когда хотел обойти её, то увидел, что из вымени течёт молоко. Без боязни взял один сосок в рот и начал жадно пить. Глотал тёплое, вкуснейшее молоко, а слёзы ручьём бежали по щекам.
Они спасали друг друга. Мунька Гришаню от голода, а он её от боли в переполненном молоком вымени.
Бурёнка отходила от него только попастись. И при этом пощипывала траву не около их места обитания, а уходила подальше от его домика под деревом. Бывало, уходила надолго. И только значительно позже он узнал, что она ходила пить воду к притоку небольшой речки.
Теперь мальчик питался молоком, земляникой, ягодами, которые к концу лета стали созревать.
Ночами становилось холодно. И тогда он ложился около теплой Муньки и засыпал. И она не поднималась с земли до самого утра, чтобы не разбудить его.
Гришаня всё время разговаривал с коровой. Рассказывал о маме, бабушке, сестрёнке, о тете Клаве, её хозяйке. И видел, как Мунькины глаза наполнялись слезами, когда она слышала имя «Клава». Рассказывал своей спасительнице стишки, которым научила его Люська. Сам придумывал сказки. И были они о том, что все живы, что войны уже нет, и что мама его находит в лесу. Он каждый день просил свою спасительницу, об одном и том же — найти дорогу в их село.
Но она никогда не давала ему иди рядом с собой. Перед тем как уйти на водопой головой подталкивала малыша к дереву и как «прибивала» его к нему. Как-то вороны стали низко кружить над Гришаней, то Мунька подняла такой сильный рёв и бегала по кругу вокруг него, что вороны с громким хоровым карканьем улетели. Белок мальчик не боялся. Но не знал, как и куда спрятать от них, собранные орехи. А вот волков боялся. Однажды совсем недалеко увидел волка. Тот, почти на брюхе подползал к месту, где они лежали вдвоём.
Мунька учуяла хищное зверьё и так быстро и неожиданно вскочила на ноги, что чуть не придавила Гришаню. Наклонив голову до земли, выставив вперед своё грозное оружие – рога, словно разъярённый бык на арене, мчала на волка. И хищник злобно рыча на Муньку отступал в лес до тех пор, пока она не оставила его и не возвратилась к Гришане. Больше волки не беспокоили их. Вероятно, тот волк приходил на разведку, или так же как и они, одинок.
Когда листья в лесу стали желтеть и опадать, а бока коровы уже не могли согревать как раньше, он всё чаще стал бегать по лесу, чтобы согреться и таким образом всё дальше и дальше отходил от своего «домика». Уставал. Но стоило ему остановиться, как тело моментально пронизывал холод. Гришаня заболел. Болела голова, горло, начинался кашель. Ноги мёрзли так, что он не мог терпеть холода. И снова пытался ходить и ходить, хоть делать это было ему всё труднее и труднее. За ним всегда следовала Мунька.
А однажды Мунька, повела его за собой. Если отставал, приостанавливалась и ждала его. Гришаня не мог придумать, как взобраться Муньке на спину, чтобы она везла его. Он просто шёл с ней рядом. Дошли до речки. Не верил, что наконец-то увидел воду и… людей! На противоположном берегу неширокой речки было село.
Люди увидели грязного, в изорванной одежде ребёнка и рядом корову, которая звала их на помощь. Она ревела так сильно и неистово, словно последний раз в жизни. Этот рёв усиливался многократным эхом, отражаясь от поверхности реки, от лесных деревьев. Он поднимался в небо, призывая всех, кто слышит, в ком есть частица страждущей души, спасти Гришаню.
Автор: Евгения Козачок
