Как только я женился, мама моя приняла решение, что мы с Таней жить будем в той самой квартире, где я появился на свет. Сама же она переберётся в бабушкин однокомнатный, со всеми удобствами «замок», который со дня смерти последней так и стоял «замурованным и запечатанным» в ожидании своего часа на самой вершине панельной пятиэтажки в тихом зелёном районе нашего города.
Вот срок настал…
Мои слабые попытки невнятно блекотать что-то о том, что это «наверное, не совсем правильно», что лучше маме остаться жить с нами, «да и Таня будет рада!», мама, очевидно, всё давно уже продумав, пресекла жёстко:
— На кой чёрт мне нужны конфликты с твоей женой из-за ложек-поварёшек! Да и я ещё «накойчертее» Тане твоей нужна. А так, иногда (редко!) вы будете приходить ко мне в гости. Мои же ответные визиты будут ещё более нечастыми. Уверяю тебя, мой дорогой, от этого родственные узы между нами только окрепнут.
Итак, мама моя переехала туда, где за стенкой у неё жил Кирилл – сын её лучшей школьной подруги, которого мама моя обожала всегда… даже больше, чем меня, как мне иногда казалось.
Все эти годы Киря времени зря не терял, а рос. И к моменту, о котором я вам рассказываю, превратился уже в молодого дяденьку, вступившего в законный брак с Юлькой – нашей с ним одноклассницей, которая тоже стала молодой (и очень симпатичной!) тётенькой.
Оба они были компьютерными гениями, а потому у каждого был свой автомобиль, на которых они совершенно автономно, не завися один от другого, блестяще решали проблемы запутавшихся в сетях современного компьютерного мира бизнесменов в различных районах нашего немаленького города.
Как-то так получилось, что в промежутках между этими постоянными разъездами по делам, они умудрились ещё и дочку родить, хотя Кирилл страстно мечтал о сыне. А потому, чтобы хоть в мыслях остаться верным своей мечте, дочь свою Маргариту звал Киря «Ритутусий» и воспитывал по-спартански.
К моменту, о котором идёт речь, было Ритутусию пять лет от роду, и она занималась хоккеем на траве и посещала судомодельный кружок. Когда родителям было особенно не до неё, они «подкидывали» Ритутусия моей маме, которая культивировала в девочке исключительно дамское начало и старалась приобщить её к женскому образу жизни: пыталась научить её вышивать гладью и лепить пельмени.
Я просто обожал их подслушивать, когда приходил навестить маму, а Ритутусий оказывалась в очередной раз её гостьей. И только однажды я посмел вмешаться в их разговор, спросив, знает ли Рита, как будут звать её по имени и отчеству, когда она станет большой. Ни секунды не сомневаясь, она ответствовала:
— Как-как! Ритутусий Кириллыч, конечно!..
— Минутку, дорогая, — отвечаю я со всем напором своего возраста и опыта. — Почему «Кириллыч»-то? Ты же девочка!
— Да?.. – секундная растерянность, по которой я вижу, что это для Ритутусия большая новость. – Тогда «Ритутусий Кириллна», чё спрашивать-то!..
Потом она прерывает такую примитивную, на её взгляд, тему и обращается уже к моей маме:
— Баб Нин! – со вздохом говорила юная соседка. – чёт надоели мне твои пельмени. Давай я тебе чё-нить починю лучше.
Мама моя, несколько стушевавшись, отвечает:
— Да у меня, вроде бы, благодаря стараниям моего сына Сергея, всё в порядке…
Рита окидывает меня взглядом, насквозь пропитанным скепсисом, и продолжает:
— А вот мы вчера с папой заметили, что кран на кухне капает, и решили до маминого прихода его починить. Ну, чтобы нашей любимой было приятно. Сняли, значит, кран с раковины, разобрали, устранили неисправность, а потом, когда обратно собирали, то всё время почему-то у нас оказывались лишние детали. Тогда мы быстренько сгоняли в хозяйственный и купили там точь такой же. Поставили. Мама, когда пришла, то просто объизумлялась вся: какие же у неё муж и дочь хозяйственные.
Ритутусий почувствовала, что исчерпала тему, а потому, без всяких пауз заговорила о другом:
— Баб Нин, а вот скажи мне: почему сын твой Сергей с тобою не живёт, а только иногда приходит, поест, на диване полежит и уходит…
Мама чуть смутилась, а потому отвечала не сразу:
— Видишь ли, Риточка, у него же куча забот, своя семья… Устаёт он очень…
В этот момент я ещё больше начал обожать свою маму!
— А ты разве не его семья? – продолжала познавать жизнь Ритутусий.
— Как тебе сказать, детонька, теперь … не совсем…
Мысль начал ускоренно блуждать по лику Риты, и она изрекла:
— А я вот, ну, когда поженюсь…
… очевидно, увидев лицо моей мамы, она сама себя перебила:
— … не щас, конечно. Я пока маленькая ещё, а женятся, наверное, в семь…
И опять, скорее всего, мама моя выражением лица внесла некоторую неуверенность в проистекание ритутусичной мысли. Потому она скорректировала себя:
— … или даже в девять. Но я торопиться не буду. Поживу лет до пятнадцати, наберусь ума-разума. Ты вот научишь меня борщ варить, а тогда уж… Но папу с мамой своих я с собой заберу, потому что они сейчас моя семья. И я хочу, чтобы всегда ею и были…
Если бы это была театральная пьеса, автор написал бы после этих слов: АПЛОДИСМЕНТЫ!!!
Автор: Олег Букач
