Анюта лежала повернувшись к стене, моля ее обрушиться и придавить ее насмерть.
Молила землю, что бы та разверзлась и поглотила ее вместе с этой, пропахшей больницей, кроватью.
Припухшие и сузившиеся от слез глаза ,блестели ядовитой желчью принятого решения.
Какое-то отрешение от мира сего, парализовавшее ее тело, добралось и до сердца, покрыв его стенки холодным инеем.
Дверь палаты с шумом распахнулась, зацепив спинку ее кровати.
— Доброе утро мамочки... а мы тут кушать захотели... разбираем быстренько своих... — пожилая медсестра, уставшая за ночь, повторяла заученные, ставшие привычными, слова.
Палата враз заполнилась ласковым говором мамочек и требовательным плачем малышей, которые поймав грудь, тут же успокаивались, жадно чмокая.
— А ты же чего не берешь своего... аль заболела... посмотри какой бутузенок... — недоуменно обратилась к ней медсестра.
— Я не буду его кормить... унесите его отсюда... — срывающим голосом, близким к истерике, попросила Анюта.
— Да как это не буду...эт ты о чем, девочка моя... одумайся, не бери греха на душу... — взволнованно заговорила женщина.
— Что тут не понятного... заберите его от меня... я не буду его брать... я умереть хочу... уйдите все... — сердечко Анюты не выдержало и сорвалось в крик.
Натянув одеяло на голову Анюта забилась в плаче. В палате стало тихо, только сладкие почмокивания нарушали нависшую тишину.
— О, Господи, Царица Небесная... сейчас девочка, сейчас... что плачешь, это хорошо... сейчас...
— Ольга Владимировна, Оленька... тут такое у нас ...помочь надо девоньке... — уже из коридора слышался взволнованный голос медсестры.
Анюта спала. Укол сделанный, прибежавшей на шум, Ольгой Владимировной вернул ей спокойствие и восстановил тишину в палате Измученное и мокрое от слез ее лицо вызывало скорее понимание и желание помочь девочке, чем жалость и осуждение.
— Ну вот, поспи милая, поспи... а поговорить мы еще успеем. — Ольга Владимировна подтянув одеяло, прикрыла голые плечи Анюты.
— Вы девочки повнимательнее тут... всяко может случиться... если что, кричите меня. — добавила она выходя из палаты.
...А Анюте снился Максим: его жадные руки бесстыдно скользили по ее телу, губы до боли впивались поцелуем в ее, не умевшие еще отвечать взаимностью.
Сладостный поток обволакивая ее тело ,настойчиво увлекал ее к опасному водовороту из которого трудно будет выплыть, но Анюту это отнюдь не пугало, с ней был Максим, ее Максим.
Звездное небо колыхнулось, мигнув светом звезд, как фарами, предупреждающие опасность и закрылось лицом Максима...
— Да не ной ты... теперь такая, как все... а то не подступись прямо было... — злой хохоток Максима бичом полоснул по открытой душе ,оставляя кровоточащую рану.
— И не вздумай пойти с другим... увижу, грохну... — добавил он плачущей Анюте.
— И ни слова никому... тем более дома... иди, еще увидит кто... — ветки ивового кустарника шевельнулись и скрыли Максима из вида.
Потом из под сознания выплыла другая картина: проснувшись однажды утром она пошла на кухню попить воды, но учуяв запах зажарки, мать готовила обед, зажав рот рукой ,опрометью выскочила из комнаты.
— Я давно приметила, да не верила... добегалась таки шалава... — догнал ее возле туалета визгливый голос матери. Ее долго выворачивало на изнанку и обессилив она сползла спиной по стенке, сев прямо на холодный пол.
— Да как теперь жить... что людям сказать... где шлюха подцепила... отвечай... — мать с силой тарабанила в закрытую дверь.
— Открой дверь, гадина такая... срок то хоть какой... — продолжала бушевать мать.
Решение родителей было законом и и уставшая от всего этого, Анюта согласилась на опрометчивый проступок...
— Ишь чего удумали, ишь чего... сами они шалавы... оба шалавы... — обеспокоенно говорила бабушка, прижимая ее плачущую к себе.
— Чай не 41 год...прорвемся внуча... — успокаивая ее, она тайком вытирала и свои набежавшие слезы.
Потекли тогда одноликие дни: старалась меньше показываться на людях, берегла бабушку от лишних пересудов, да и себе так спокойнее было.
Но чем ближе подходили роды, тем увереннее склонялась она к решению родителей, кому нужна она с ребенком, а одной не поднять, на помощь родителей не приходилось рассчитывать даже в мыслях.
Анюта проснулась ночью и долго лежала с закрытыми глазами, боясь потревожить тишину.
— Да ты посмотри на сына... какой бутуз... красавец прямо... — явно послышались ей слова медсестры. Закусив до боли губу, Анюта затаив дыхание откинула одеяло и на цыпочках, стараясь не привлечь к себе внимания, вышла в коридор.
Он был пуст, одинокая лампочка горела в конце коридора и Анюта придерживаясь одной рукой за отдающую холодом стену, другой за низ живота, пошла на свет.
Найдя нужную дверь, оглянувшись по сторонам она открыла ее, протиснувшись боком во внутрь.
Кинув взгляд по верх голов малышей Анюта задержалась на одном приковавшем ее внимание.
Малыш ворочался, будто ему было не удобно лежать и выпростав путем усилий ручку, засунул свой пальчик в рот. — «Голодный наверное... не доел» — подумалось ей и тут же ее сердечко зашлось в трепетном ритме.
Это был ее сын... ее сын.
— Боженька моя... какой хорошенький... — Анюта наклонившись потрогала рукой его щеки.
— Как бархатные... ну иди же ко мне... иди к дурочке такой... прости меня маленький... прости... — почти ничего не видя от слез Анюта взяла его на руки и выпростав набухшую грудь, за которую он сразу ухватился и по деловому зачмокал.
— Ничего... не 41 год...прорвемся... бабушка не даст пропасть... да и родители тебя еще не видели... — жарко шептала Анюта сыну, покрывая поцелуями личико...
...За стеклянной дверью, сливаясь белым халатом с ней, стояла заведующая отделением, Ольга Владимировна. Вытирая набежавшие слезы ,крестя через стекло всю детскую она шептала.
— Ну вот, девонька моя... не долго же пришлось тебя караулить... сама дорогу нашла... не пропадешь ты с ней малыш... я вижу это... вижу...
Начинался новый день с приятной вести, судьба отвела еще от одного малыша мыканье по белому свету, вырисовывая явно светлые, радужные полосы в его жизни.
— Ну и слава Богу... ну и слава... лучше позже, чем никогда.
Автор: Марина Каменская-77
