Жизнь моих родителей была тесно связана с геологией, мать была гидрогеологом, отец – старшим буровым мастером. Жили мы в первые годы в ведомственных полубараках при экспедиции. А поскольку декрет в то время составлял всего лишь два месяца, для моего дальнейшего присмотра была вызвана из деревни моя прабабушка. Отец работал неделя на неделю или две недели на две, в зависимости от расстояния до объекта.
Это случилось в самом начале зимы, а может и в конце осени, но на улице стояли уже приличные морозы, а всё вокруг было покрыто белым пушистым снегом. В тот заезд на отцовскую смену выпали тампонаж скважины и переезд на новую точку, которая по привязке топографа находилась на окраине леса. Чтобы поставить буровую на точку, пришлось спилить несколько деревьев, расчищая площадку. И надо же было такому случиться, что именно на этом пятачке находилась норка, в которой мирно спал ёжик. Хорошо, что его вовремя заметили и не похоронили заживо под колёсами буровой, а отнесли в безопасное место.
Несчастный полусонный ёжик грустно сидел в снегу, недоумевая: зачем его вытащили из тёплой норки? И как же ему теперь быть дальше?
Небольшая ремарка. Обыкновенный ёж — это животное, активное в ночное время суток. Не любит надолго уходить из своего дома. День ежи проводят в гнезде или других укрытиях. С наступлением заморозков европейские ежи плотно закрывают вход в нору и впадают в зимнюю спячку. Обычно такая спячка длится с октября по апрель. Во время спячки температура тела ежа падает до 1,8 C. После спячки не выходит из гнезда до тех пор, пока температура воздуха не поднимется до 15 C.
Огромные железные чудовища громко гудели, очень пугая ёжика, да и громко говорящие и суетящиеся вокруг люди, тоже не вызывали доверия. Но больше всего ёжик испугался от того, что исчез привычный мир: нет ни земли с её густой травкой, ни знакомых запахов. Всё вокруг было покрыто чем-то белым и холодным. Ёжик несколько раз тяжело вздохнул и обречённо потопал по расчищенной от глубокого снега дорожке, сам не зная, куда и зачем.
— А ведь пропадёт ёжик… Замёрзнет, — сказал мой отец, руководивший установкой буровой.
— Да, не повезло ему. Не в том месте норку вырыл. Бывает, — бросил на ходу помощник. – Ещё на полметра вперёд, давай-давай...
И бригада продолжала свою работу, не обращая никакого внимания на ёжика.
Отец ещё некоторое время наблюдал за ковыляющим ежиком. Вот зверёк уткнулся своим носиком в сугроб, дальше дорожки не было, потоптался на месте, а затем свернулся в клубочек и замер.
— Эх, бедолага, — выдохнул отец и решительно направился к ёжику, поднял, сунул за пазуху.
— Что ты с ним будешь делать? — смеялись вечером в вагончике мужики. – Слушай, а давай из него суп сварим! Слыхал, что наваристый суп из ёжика получается.
— Никакого супа. Завтра пересменка, домой заберу, пусть поживёт до весны. Он же не виноват, что мы припёрлись на его территорию.
Так у нас появился ёжик.
Первое время ёжик очень боялся и при малейшем шуме тут же сворачивался клубочком. Был он таким несчастным, таким одиноким, что прабабушка не выдержала и решительно взялась за приобщения этого лесного зверька к новой обстановке. Сначала она решила познакомить ёжика с нашей кошкой Муркой. Мурка была уже довольно старой, она досталась нам «по наследству» от предыдущих хозяев. Это была очень умная, миролюбивая и добрая кошка (ссылка на рассказ о Мурке будет в конце).
— Мурка, иди сюда, — позвала прабабушка кошку, держа в руках свернувшегося в клубок ёжика.
Кошечка тут же подошла, вопросительно смотря на прабабушку своими большими изумрудными глазами.
— Смотри, Мурка, это ёжик, — протянула прабабушка кошке колючий клубок. — Его дом разрушили, и остался он неприкаянной сиротинушкой без кола и двора. Все чужие, всего боится, есть и то боится. Пропадёт ведь так совсем. Нас, людей, он не понимает, а ты ж, как и он, зверь. Так вот растолкуй ему, что мы для него не враги, обидеть не хотим, наоборот, от холода да мороза спасти хотим.
Мурочка внимательно выслушала прабабушку, а затем потянулась своей мордочкой к клубку, издавая еле слышные звуки. Через некоторое время ёжик зашевелился, вытащил свою мордаху на волю. Маленький чёрный носик смешно подёргиваясь, вытягивался навстречу Мурке, пока не соприкоснулся с кошачьим розовым носом. Звери замерли на несколько секунд. Наверное, в это время Мурка мысленно передала ёжику все прабабушкины слова, ну, и от себя немного добавила для окончательного успокоения этой колючки.
Опущенный на пол ёжик робко поковылял за кошкой в кухонный уголок комнаты. Прабабушка тут же схватила со стола первую попавшуюся тарелочку (за что была вечером отчитана, любящей во всём строгий порядок, моей мамой) и налила в неё молока, а Мурка старательно продемонстрировала своему новому подопечному, что с содержимым этой самой тарелки нужно делать.
— Тарелку она для ёжика пожалела, тьху, — сердито бурчала прабабушка, — вон их полный стол стоит. Не ту взяла… «это для людей», — передразнила маму, — забыла, как сама в детстве свою миску с недоеденным супом Полкану носила, ещё и брехала, что помыла. Вумная дюже стала… Уеду к чертям собачим назад в деревню, сама своё дитё гляди! Вычитывать она мне будет!
Мама потом долго извинялась, но красную бумажку всё же с обратной стороны тарелки приклеила и хитровато закончила:
— Бабулечка, не жалко мне тарелки, вот смотри, я даже наметила её, чтобы кроме ёжика и Мурки никто больше не трогал.
Ёжик ожил, но ещё долго ходил за Муркой хвостиком и даже спать предпочитал с кошкой в уголке за печкой. И Мурка ничего не имела против такой компании, она была очень доброй и мудрой кошкой.
А потом ёжик окончательно освоился и обнаглел (что ещё раз подтверждает, что животные и люди обладают, в принципе, одинаковыми чувствами). Теперь, когда прабабушка наливала в тарелку молоко, жадный ёжик старался оттолкнуть Мурку, грозно сопел и сердился, наставляя на кошечку свои колючки. Добрая Мурочка никак не могла понять, что это нашло на ёжика и старалась с краешку лизнуть молочка.
После чего вредный ёжик вообще пришёл в бешенство. Он влез в тарелку с молоком всеми четырьмя лапами, уселся там и грозно оскалил свои острые зубки.
— Ты ж посмотри, какой бесстыжий захватчик, — всплеснула руками прабабушка, — Мурочка, иди сюда, моя хорошая, я тебе вот в другую тарелку налью.
И Мурка, ни сколько не обижаясь на наглого ёжика, побежала к прабабушке, она была мудрой кошечкой. Поэтому, когда жадная колючка, выкупавшись в молоке и насытившись, хотела по привычке улечься под тёплый бочок Мурки, кошечка решительно выкатила зарвавшегося наглеца лапкой из уголка за печкой.
Не ожидавший такого поворота, ёжик долго топтался по средине комнаты, громко сопел, потом тяжело вздыхал и в итоге потопал своими маленькими лапками к прабабушке, уткнулся носом в ногу и заснул.
Так закончилась тёплая дружба между ёжиком и кошкой.
Надо сказать, что к тому времени ёжик уже полностью освоился в доме и никого не боялся. Лишённый из-за собственной глупости тёплого уголка за печкой, наглая колючка начала присматривать себе новое место в доме. А поскольку ёжики – народ ночной, то делал это наш лесной зверёк ночью.
Один угол в комнате был оборудован мамой, как детский игровой уголок. Там на полу лежал пушистый толстый ковёр, и стояла длинная двухъярусная полочка для игрушек, специально сделанная отцом по настоянию матери. Дело в том, что моя мама в то время была просто помешана на чистоте и идеальном порядке. Я думаю, это она так хотела доказать отцу, какая она заботливая и ловкая хозяйка. Хотя моему папе ничего не надо было доказывать, потому что он любил мою маму безгранично, просто за то, что она есть рядом.
Перед сном все куклы, мишки, зайчики, кубики должны были не просто аккуратно стоять на полочках, но ещё и в строго определённом мамой порядке, каждый на своём конкретном месте. Вот только большая железная грузовая машина (маленькая копия настоящей в то время) на полочку не помещалась, и стояла рядом. А в кузов этой машины должны были быть сложены все сосновые шишки, которыми я тоже активно играла.
Эти шишки напоминали ёжику о своём естественном месте обитания, они пахли лесом, пахли домом. Поэтому вовсе не удивительно, что он облюбовал именно грузовичок с шишками, чтобы устроить себе подобие норки. Ёжик активно трудился, забравшись в кузов и выбрасывая лишние шишки. При этом гремел, сопел, пыхтел он так, что казалось, в комнате находится не маленький безобидный ёжик, а слон. Я и прабабушка спали крепко и ничего этого не слышали, отец был на смене, а вот мама спала чутко и всё слышала. Больше всего ей не давал покоя тот факт, что ёжик нагло нарушает её установленный идеальный порядок, выбрасывая шишки на пол. Она сердито вскакивала среди ночи, выбрасывала ёжика из кузова и наощупь собирала разбросанные шишки, складывая обратно. Такие подъёмы случались несколько раз за ночь, и через несколько дней мама уже буквально валилась с ног от постоянного недосыпания. Она ужасно злилась на ни в чём не повинного ёжика, который не терял надежды обустроить себе норку для дневного сна в кузове грузовичка среди шишек.
В ту ночь мамино терпение лопнуло. Она вскочила среди ночи, схватила ёжика и выставила его на промёрзшую небольшую веранду, собрала шишки и провалилась в сон. Ситуация усугублялась ещё и тем, что следующий день был выходной, а значит, маме не надо было рано вставать.
Не известно, чем бы это всё закончилось для несчастного ёжика, если бы ни Мурка, которая хоть и выгнала нахала из тёплого уголка за печкой, но зла ему не желала. Когда начало светать кошка подошла к спящей прабабушке и начала настойчиво тыкаться ей в лицо своим холодным мокрым носом. Прабабушка проснулась. Она подумала, что кошке надо срочно выйти на улицу по своим делам, тихонько встала и пошла к двери. Мурка всячески подгоняла старушку, нетерпеливо подмяукивая. Прабабушка уже «боролась» с замком на веранде, когда заметила, что Мурка не топчется рядом, а отчаянно мяукает, пытаясь что-то достать из под тумбочки.
— Что там, мыши? – спросила прабабушка.
Мурка наконец-то выкатила свернувшегося в клубок, замёрзшего ёжика. Кошечка громко кричала и жалобно заглядывала старушке в глаза, прижимала свой нос к иголкам, пыталась их лизнуть…
— Батюшки, ёжик, — воскликнула прабабушка, подняла колючий клубок и понесла в комнату.
А дальше мирный сон мамы (да и мой тоже) был мгновенно нарушен дикой руганью прабабушки (надо сказать, что по натуре она была очень вспыльчивой, активной и какой-то бесшабашно смелой. Моя мама её ещё с детства всегда побаивалась). Прабабушка носилась по комнате, как фурия, и безбожно ругалась, упоминая чертей направо и налево:
— Порядки тебе нужны! Не так тарелки поставила… не так дитё игрушки тебе посадила… Ёжик спать мешает… На кой ляд тебе эти шишки в машине? Положи их на ковёр и всем хорошо будет! Тебе что главнее: твои порядки или мир и покой в семье, чтоб все довольные были, чтобы не думали куда ступнуть…
И вся эта прабабушкина ругань сопровождалась быстрым разгромом маминого идеального порядка руками старушки.
— Ты на кого стала похожа? Ты из-за своих порядков живую душу не пожалела, на мороз, на смерть лютую выкинула! Игорь приедет со смены, скажу, чтоб разводился с тобой! Он ёжика пожалел, привёз, бог знает, откуда, верил, что ты не обидишь животинку, а тебе порядки главнее! Кто ты после этого?! Самый, что ни на есть фашист!!! – грохнула прабабушка в сердцах стопку тарелок об пол.
Уже потом, гораздо позже, когда я училась в старших классах, а прабабушки уже давно на свете не было, мама рассказывала, что именно тогда, благодаря ёжику и прабабушке она, как бы очнулась от болезни идеального порядка.
— А и правда, — говорила мама, — кому это надо? Убрано, чисто и хорошо. Сама сейчас удивляюсь: что на меня тогда нашло? Какая я была дура!
Но вернёмся к ёжику. Пока прабабушка грохотала, ёжик согрелся и ожил. Произошедшее дальше никак, кроме как то, что животные гораздо умнее, чем мы о них думаем, объяснить не могу. Наш ёжик не пошёл к Мурке за печку, очевидно помня, как он себя по свински повёл в отношении к этому добрейшему пушистому созданию, не пошёл к грузовичку с шишками, где так порывался устроить себе норку, а тихонько шмыгнул к прабабушке под кровать, где стояла коробка с порезанными на полосочки кусочками материи, из которых старушка плела матерчатые круглые коврики.
Когда прабабушка, устроив в комнате полнейший кавардак, наконец-то угомонилась, потому что устала, и вспомнила о ёжике, то после продолжительных поисков нашла его в своей коробке с лоскутками. Ёжик очень добросовестно намотал на себя тряпичные полосочки, сколько смог. Наверное, он готовился на всякий случай к новому выбрасыванию на холодную веранду.
Реакцию прабабушки я помню сама до сих пор. Она всплеснула руками, бережно вытащила ёжика из коробки, положила себе на колени и тихонько заплакала.
— Сиротинушка ты на чужбинушке, никому не нужный, никто не пожалеет, не приголубит, — бормотала прабабушка распутывая застрявшие между иголок полоски ткани.
Она выпутывала тряпичные полоски из ёжика почти до вечера и тихо плакала. Сейчас я думаю, что, наверное, в это время она вспоминала свою тяжёлую жизнь. Когда её, молодую девчонку, родители просватали за богатого старика в соседней деревне. Как она бежала со своим возлюбленным, как их поймали. Парня отправили в царскую армию, где он и погиб, а прабабушку сильно избили (у неё не было переносицы, она была раздроблена) и приволокли, привязанную к лошади, полуживую к крепким воротам жениха. Как она жила там, в чужой деревне, чужом доме с ненавистным человеком, что думала, что чувствовала, не знает никто. В её жизни не было ничего хорошего: революция, коллективизация, голод, война, на которой погиб единственный сын. И не было в её жизни человека, который бы приласкал, утешил в трудную минуту. От того и была она вся такая, как этот ёжик, в «колючках», как в панцире, оттого и плакала сейчас, увидев в этом ёжике себя и всю свою жизнь, называла сиротинушкой неприкаянной.
Конечно, моя мама извинялась, обнимала прабабушку, и они долго сидели и плакали, выпутывая ёжика из полосок ткани. Заодно с ними ревела и я, не понимая почему, просто что-то большое и горькое окутало тогда всю мою душу, я тупо ревела, потому что так было легче.
А потом мама достала небольшой старый чемоданчик, сложила туда шишки и посадила ёжика, который, немного пошебуршав, наводя свои порядки, улёгся спать. Теперь у ёжика был свой маленький уголок для жизни (это очень важно иметь СВОЙ уголок, а не жить в прыймах у кошки, пусть и доброй)
Приближался Новый Год, и отец привёз большую, пушистую сосну в шишках. Как обрадовался маленький ёжик, он даже на время забыл, что днём должен спать. Ёжик усиленно сопел, топал лапками, как стадо слонов, и всё наматывал круги вокруг деревца. Отец, видя такое поведение зверька, улыбнулся и сказал:
— Домом запахло сопуну.
Он обрезал нижние ветки и положил их в ёжиков чемоданчик. Тогда я единственный раз в жизни увидела счастливого ёжика. И потом, на протяжении всей зимы, отец привозил ёжику свежие сосновые веточки.
Наступила весна. Дни становились длиннее, солнце пригревало всё сильнее, и вот наконец-то снег растаял. Весело зазеленела первая травка, птицы начали возвращаться из тёплых краёв. Отец собирался на очередную смену.
— Пора отпускать ёжика, — сказал он.
Мама с прабабушкой, улыбаясь, дружно закивали головами, а я заревела. Мне очень не хотелось расставаться с ёжиком, которого я полюбила всей своей детской душой.
— Дочка, — строго сказал папа, — если бы тебя отдали в чужой дом, чужим людям, где не было бы меня, мамы, бабы Сюты, но было бы много кукол, мишек, сладостей, мультфильмов по телевизору, ты бы осталась там жить навсегда?
Я засопела (мне тогда было около пяти лет), долго молчала, думала. Никто меня не торопил, три взрослых человека спокойно ожидали моего ответа. Наконец- то я всё себе представила и закричала:
— Нет, нет! Мне ничего не надо. Я хочу жить дома, с вами.
— Вот также и ёжик хочет жить дома, в лесу вместе с другими ёжиками, — сказал папа.
Я плакала и прощалась с ёжиком. А он будто всё понимал: тянулся своим маленьким, вечно подвижным носиком, забавно сопел. Ёжик благодарно попрощался со всеми, а Мурке (мне так показалось) сказал какие-то особенные слова.
И папа увёз ёжика в лес. Там его дом, и пусть ему в лесу не будет так безопасно жить, как у нас дома, и может, он вскорости погибнет от суровых условий реальности, но только там, на свободе ёжик будет воистину счастлив. И в тот момент это понимали все: от очень старой, доживающей последние годы, прабабушки до меня – глупого ребёнка, и кошка Мурка это тоже очень прекрасно понимала (с ней ёжик прощался дольше всех).
Всего несколько месяцев в нашей семье жил маленький лесной ёжик, но именно он помог маме и мне понять, что нельзя подстраивать чью-ту жизнь под себя. Потому что твои желания и мысли – это всего лишь ТВОИ желания и мысли, которые далеко не всегда соответствуют истине.
PS.
Этот рассказ я посвящаю памяти своей прабабушки: Трофимовой Аксиньи Пимоновне. Именно она растила и воспитывала меня до семи лет, пока мои родители старались построить мифический коммунизм (тогда они в это действительно верили). Псютик, Сютка так называли мою прабабушку в деревне и побаивались. А этот безграмотный «псютик» сумела пронести через всю жизнь любовь и сострадание к всему живому.
Виктория Талимончук
