— Ты как хочешь, а я против. Девка-то грех хочет прикрыть, а нашего телка только помани, — Нинка с силой стукнула сковородой о стол.
— Что ты расходишься, Нина Ивановна, может, любит он ее. Ведь любишь, сынок? – Николай Васильевич участливо посмотрел на сына.
Тот сидел за столом, низко опустив голову и молчал.
— Что молчишь-то, отец? — мать с грохотом метала на стол приборы. – Ешь, давай, папаша.
— Я, мать, в обиду Вальку не дам, — оторвался от созерцания собственных брюк Ванька.
— В обиду, — передразнила сына Нинка. – Гляди, как бы она тебя не обидела. Твоего мальца-то носит? Поди таких папаш в городе…
— Ну что ты несешь, — не выдержал отец семейства, отбросил ложку и выскочил из-за стола. Открыл дверь, но обернулся, буркнув от порога: – Придумаешь тоже, слушать тошно.
— Тошно ему, — тяжело плюхнулась грузная Нинка на табурет. Уронила голову на сложенные руки и завыла горько, по-бабьи.
— Мам, ну ты что? Словно по покойнику.
— А и по покойнику. Тяжело материнскому сердцу видеть, как заживо себя хоронишь, как на страдания себя обрекаешь за чужие грехи.
— Да почему за другие? Мой это ребенок, я точно знаю. И какой грех в младенце?
— Намаешься, на чужого жилы тянуть, вспомнишь мамку, — еще причитала Нинка, когда Иван наскоро нацепив телогрейку, выскочил во двор.
— Что, сынок, бушует? – отец сидел на лавке у крыльца.
— Плачет.
— Ну, значит, скоро успокоится. Ты и ее понять должен, она все мечтала Нюрку в невестки, давно девка в твою сторону смотрит.
— Так не люблю я ее!
— А тут привезешь городскую, незнакомую, да еще и с ребенком.
— Ребенка-то еще родить надо. А она хорошая, бать, она тебе понравится. На повара-кондитера учится.
— Командовать будет над моими кастрюлями, — показалась Нинка на пороге.
— Вы вот что, решайте. Валюшка уговаривает просто расписаться, без всякой свадьбы. Дядька ее обещал комнату в общежитии, как поженимся.
— Ишь, что удумал, чтобы вся деревня смеялась, мол, голытьба, одному сыну свадьбу не сыграли!
После свадьбы остались молодые жить в доме жениха. Утром уезжали на автобусе в город, вечером возвращались. Валентина доучивалась в техникуме, Иван работал на стройке. Молодая жена плохо переносила беременность, уставала от поездок, поэтому Нина все так же управлялась с хозяйством без помощницы.
— Что за сноху привел, — жаловалась она бабам, — хоть бы миску помыла за собой. Что ты – городская…
Валентина свекровь побаивалась. С первого своего приезда в дом жениха чувствовала, что Нина Ивановна выбором сына недовольна. На свадьбе вроде и улыбалась, а глаза злые-презлые. Мышкой пробиралась невестка в маленькую душную комнатку с мутным окошком, заросшим геранью. И хоть комнату эту отвели им с мужем, свекровь заходила туда в любое время даже без стука.
— Ваня, давай в город уедем, плохо мне здесь.
— Что ты выдумываешь? Куда мы уедем? Скоро ребенок появится.
— Боюсь я…
— Глупая, — выдыхал Иван, обнимая молодую супругу.
В тот день они вернулись из города раньше, на стройку, где работал Иван, не подвезли раствор. Валентина рассказывала что-то смешное о своей практике. Так и зашли в дом, смеясь, а дома Нюрка в гостях – разодетая, бусы в три ряда, духами от нее – не продохнешь. Встала из-за стола, потянулась томно, чтобы коленочки оголились, и платье натянулось на упругой груди.
— Как живешь, Ванечка? – пропела с истомой.
Будто и не было рядом жены, нелепо прикрывающей руками распухший живот. А молодой муж вдруг приосанился, посмотрел на Нюрку с прищуром, плечи расправил.
Всхлипнула Валя и бросилась в маленькую комнату, озаренную закатным солнцем. За ужином свекровь была слаще меда, все подливала и подливала молодой снохе горячий сладкий чай.
***
А ночью боль острыми клинками вонзалась в живот, вырезала, выталкивала неродившуюся жизнь. В больнице усталый врач вышел к испуганному Ивану: «Ребенка спасем, а жене вашей придется полежать». И Валюша терпеливо лежала неделю, две, три.
Несколько раз отпрашивалась, чтобы сдать экзамены, а потом возвращалась в больничную палату. Она успокоилась, ребенок развивался нормально. Через три недели ее выписали, пришлось вернуться домой. Она сразу поняла, что за время ее отсутствия что-то произошло. Нина Ивановна была подчеркнуто вежлива, вела себя отстраненно, будто сноха никак не повлияла на жизнь семьи. Николай Васильевич пропадал где-то вечерами, являлся глубоко за полночь. Но больше всех пугал Иван, он стал молчалив, угрюм, часто возвращался с работы пьяным. Валентина несколько раз съездила с ним в город, получила диплом, и теперь целыми днями находилась дома в ожидании ребенка.
Нюрка зачастила в гости к Нине Ивановне, приходила почти каждый день. Валентине лишь скупо кивала, а со свекровью шепталась как с подружкой. Вскоре случился следующий приступ. Валентина с ужасом смотрела на багровые пятна крови.
На третий день госпитализации, когда опасность миновала, лечащий врач зашел в палату к Валентине. Он долго расспрашивал пациентку, интересовался, как та живет, бытовыми условиями, предупредил, что до родов ей придется лежать в больнице.
— Вы второй раз попадаете в критическом состоянии, с угрозой выкидыша. Не знаю, почему организм так реагирует, но до родов, а вам осталось не очень много, вы будете находиться под нашим присмотром.
Валентина даже обрадовалась, в больничных стенах она чувствовала себя гораздо спокойнее. Ее часто навещала тетка, сестра матери, в семье которой она жила до свадьбы с Иваном. Тетка и заменила девочке мать, когда ее сестра сбежала, бросив Валюшку совсем маленькой.
— Доченька, что происходит с тобой? – спрашивала она племянницу, но та отмалчивалась в ответ.
Иван к жене не приходил, не приходила и свекровь. Зато как-то явился Николай Васильевич. Вызвал сноху в коридор, сунул пакет в руки и прошептал: «Беги от нас, девочка. Нинка ведь травит тебя. Они что-то с Нюркой задумали. По бабкам ездят, какие-то бутылочки привозят. Ваньку не узнать – похудел, почернел. С Нюркой шашни крутит. Не возвращайся, дочка. Я вот с теткой твоей поговорил – они заберут тебя. Помогать буду, чем могу. Главное, мальца роди здорового».
Сказал – и ушел. А Валюшка еще долго смотрела в темноту больничного коридора. В палате рассмотрела гостинец: в пакете лежали яблоки и пачка денег, завернутых в бумагу. Денег было много.
Сына Валентина назвала Костиком. Иван не явился даже на выписку, но молодая мама смирилась, ребенок не оставил места другим переживаниям.
Как-то, гуляя с подросшим Костиком, она заметила Нюрку. Соперница пряталась в тени парковых деревьев, стараясь быть незаметной. Неприятный холодок пробежал по спине молодой мамы, она поспешила к дому. Нюрка догнала ее во дворе.
— Твоя взяла, — заявила, даже не поздоровавшись.
— Ты о чем?
— Будто не знаешь. Нинку парализовало. Лежит теперь, мычит, Николай Васильевич за ней ухаживает.
— А Ваня? – не выдержала Валентина.
— Ванька, — рассмеялась вдруг Анна, — Ванька допился, в психушку положили.
— Как?
— Где же он такую дурочку-то нашел? О белой горячке слышала? Его увезли, когда за матерью с ножом бегал. А мамашка испугалась до инсульта. Одна вот ты стойкая. Мы ведь тебя извести хотели, все ездили, порчу наводили, Ваньку привораживали, а оно вон как обернулось.
— Я знала, мне Николай Васильевич рассказал.
— Тихоня… Сын-то Ванькин? – Нюрка попыталась заглянуть в коляску. Но Валентина закрыла собой ребенка.
— Ванькин, конечно.
— А Нинка все твердила: «грех прикрыть, грех прикрыть». Ну да ладно, поговорила с тобой – и вроде легче. Вроде прощения попросила. Знаю, к Ваньке не вернешься, но такой и мне без надобности. Прощай.
К Ивану Валентина не вернулась. Изредка навещала больную свекровь, даже один раз привозила Костика, но Нина Ивановна, заметив мальчика, возбужденно замычала и замахала работающей рукой. Иван умер через два года после рождения сына, замерз, не дойдя до дома несколько метров.
Автор: Елена Гвозденко
