Кладбища никогда меня не пугали, даже наоборот – притягивали своим величественным покоем, манили своей тишиной и умиротворением, здесь всегда можно было уединиться для того, чтобы привести в порядок мысли и найти решение каких-то проблем, которое не приходило в голову в суете и многоголосье человеческой толпы и будней.
В детстве я постоянно приходила туда погулять и побродить среди могил, пока однажды про это не донесли моим родителям, городок у нас не так, чтобы очень уж мал, но и не велик, он является районным центром, и многие здесь друг друга знают.
Родители сначала устроили мне взбучку, пытаясь донести, что кладбище – не место для прогулок девятилетней девочки, мало ли кто там может бродить и караулить одиноких посетителей, а после сделали мне строгий выговор и взяли клятвенное обещание, что больше никогда ни ногой. Я пообещала, конечно же. Выбора у меня особого не было.
Однако, едва прошла зима, и наступила весенняя благодать и тепло, в первые же солнечные дни я вновь была на своём любимом месте – в дальнем углу кладбища, там, где под кустом сирени приютилась заброшенная могила, такая старая, что вся она поросла сорняками, а заржавевший крест валялся на земле, только на этот раз я была умнее, и заранее подговорила девчонок, чтобы они прикрыли меня, раздав им за это по шоколадному батончику. Вика, Светка и Наташа обещали молчать даже, если их будут пы тать. И я со спокойной душой отправилась на погост.
Кладбище располагалось в черте города, будучи отделённым от жилого массива неширокой, но весьма густой посадкой, и было уже весьма старым, особенно по меркам девятилетней девочки, для которой временной отрезок в двести лет казался чем-то неизмеримо длинным.
Я приходила сюда гулять уже два года, тайком естественно и иногда официально – мои многочисленные родственники тоже не были бессмертными, и, как и все остальные люди имели свойство время от времени умирать. На кладбище я знала уже практически каждую могилу «в лицо», это лишь на первый взгляд все они кажутся одинаковыми и унылыми. На самом же деле каждый холмик был со своим характером, даже те, на которых не было фотографий и памятников, а лишь стояли металлические или даже деревянные кресты.
Это зависело от многого, не только от внешнего убранства могилы, но, как я поняла уже намного позже, ещё и от ауры того, кто покоился в ней. Возле одних могил мне хотелось задержаться подольше, мимо других пробежать поскорее, не задерживаясь и не оборачиваясь, такую неизбывную тоску, а порой и откровенную злобу, источали они.
Любимой же моей могилой была та самая, что располагалась в дальнем углу кладбища, под кустом сирени. Именно там я ощущала себя лучше всего, я садилась на покосившуюся гнилую лавку, закрывала глаза и наслаждалась покоем или же читала очередную книгу, захваченную с собой из библиотеки, я была тот ещё книжный червь.
Часто я видела боковым зрением какие-то тени, что мелькали в воздухе, светлые и тёмные, однако стоило лишь мне повернуть голову, как всё исчезало. Иногда мне даже казалось, что я слышу тихие голоса, похожие на шорох сухих листьев, колышимых ветром, что переговаривались между собой. Но списывала всё на своё богатое воображение, развитое огромным количеством прочитанных книг.
Прошли годы, мне уже исполнилось двадцать четыре, я по-прежнему жила с родителями и вот уже пять лет, как работала фельдшером на станции скорой помощи и помогала людям, но моя любовь к кладбищам осталась неизменной. Теперь, правда, у меня не было столько свободного времени, и я приходила к своим любимым холмикам гораздо реже, чем в подростковые годы, лишь тогда, когда мне требовалась «перезарядка», когда я уставала от нескончаемых дежурств и морально выдыхалась, глядя на человеческую бо ль и стра да ния. А их хватало с лихвой.
Если выдавался спокойный день с вызовами к бабушкам на гипертонические кризы или гипертермию, можно было радоваться. Но чаще было иначе, и мы порой не успевали даже перекусить, мотаясь с одного конца города на другой, а то и в деревни или же на трассу, участок которой так же обслуживала наша станция СМП. Всякое бывало, тяжёлые случаи врезаются в память надолго. Но была у меня одна особенность – в мои дежурства никто не умирал. Почему так было, я не знаю. Я была не умнее своих коллег, и уж, конечно, не опытнее, работала по тем же алгоритмам и теми же препаратами для оказания первой помощи, однако факт оставался фактом – всех, даже самых тяжёлых пациентов, я довозила до стационара живыми и впоследствии они обязательно поправлялись. Коллеги шутили:
— Похоже, у Оксанки подписан договор с самой Смертью!
А пациенты радовались, если на вызов приезжала именно я, говоря:
— Ой, как замечательно, что Вы приехали, значит, всё будет хорошо. Мы знаем, мы верим в вас.
Поначалу я боялась этой слишком безоговорочной веры в мои «чудесные» способности, ведь от кого больше ждут, с того больше и спрос. Но со временем подуспокоилась, видя, что, действительно, мне словно помогает кто-то невидимый. Иногда ситуации были просто немыслимые, казалось, ну всё, вот оно, этот-то точно не доедет до приёмного покоя, не жилец. Но пациент не только доезжал, но после ещё уходил домой со своими вещами наперевес. Не иначе, как чудо.
Коллеги желали работать со мной в паре, просились поставить на сутки « с Оксаной», меня же это всегда до ужаса смущало, и я испытывала неимоверный стыд перед своими куда более опытными, пожилыми напарниками и поэтому пыталась отшучиваться, краснея и переводя тему. Я не считала себя какой-то особенной, да и вообще никогда не любила повышенного внимания к своей персоне. Вот на кладбище мне было хорошо: все молчат и никто не нарушает покоя другого. Ну-ну, как же я была наивна все эти годы! Но обо всём по порядку.
В тот день нам поступил вызов на «плохо с сердцем», вызывали посетители на моё любимое место – на кладбище. Что ж, мы с напарницей Маринкой, загрузились в машину и водитель Алексей Петрович тронул в путь, включив маячок. Сердце, знаете ли, не шутки и промедление тут чревато. Хотя зачастую под «сердцем» оказывается межрёберная невралгия или прочие прелести, которые хотя и весьма болезненны, но относительно безопасны и не требуют срочного вмешательства. Но лучше перебдеть…
— Уже покойнички стали вызывать скорую? – пошутил Алексей Петрович, мужчина в годах, наш бессменный водитель, всю жизнь отработавший на скорой, добродушный весельчак и оптимист.
Мы слабо поддакнули, размышляя, что там может быть.
— Шучу, — оправдался тот, — Эх, хоронят, поди, кого нынче, вот и плохо стало кому-то из родных. Смерть дело такое… Невесёлое.
Вскоре мы подрулили к главным воротам, и, захватив с собою укладку, которая довольно увесиста и весит около семи килограмм, поспешили по главной аллее кладбища к скамейке вдали, на которой лежала женщина, а рядом с нею стояла другая, помоложе.
— Здравствуйте, — поздоровались мы, — Это вы вызывали скорую?
— Да, — поспешно ответила молодая, — Моей тёте стало плохо, горе у нас… Она единственного сына похоронила вчера. А сегодня вот уговорила меня прийти проведать Сашеньку. Я, дура, согласилась, а ей тут плохо стало. Довела себя. Не надо было мне идти у неё на поводу.
— Так, понятно, — ответила я, — До машины далеко, поэтому ЭКГ будем снимать прямо тут, освободите, пожалуйста, грудную клетку. Как зовут Вашу тётю?
— Ираида Павловна, — ответила взволнованно племянница.
Я склонилась к женщине:
— Ираида Павловна, как вы себя чувствуете?
Она открыла глаза, слабо улыбнулась:
— Ой, детоньки, простите, что я вас потревожила. Да это просто сердечко немножко прихватило, я сейчас полежу да пойду домой. Это вот Оленька испугалась просто, и вызвала вас.
Она вяло кивнула в сторону племянницы.
Маринка, моя напарница, тем временем проверила давление, молча показала мне тонометр. Я кивнула. Давление было низким. Запищал аппарат ЭКГ, с гудением поползла из него розовая разлинованная лента с кривой линией. Я внимательно всмотрелась – дело плохо, судя по всему мы имеем инфаркт.
— Так, Марин, беги к Алексею Петровичу, захватите с собой носилки, а я пока тут разберусь.
Открыв чемоданчик, я достала две таблетки и положила в рот Ираиде Павловне:
— Пожалуйста, разжуйте хорошенько!
Та послушно кивнула и принялась тщательно жевать.
— Сашенька мой, — вдруг заплакала она, — Сыночек…
— Так-так, Ираида Павловна, Вам сейчас сосвершенно нельзя лишний раз волноваться, я Вас очень прошу, не плачьте. Я соболезную вашему горю, поверьте, мы тоже люди, я всё понимаю. Но умоляю Вас, не сейчас, нельзя плакать. Сейчас мы с Вами поедем в больницу.
— У меня что-то серьёзное? У меня уже не так сильно болит в груди, может, я пойду? – и женщина даже попыталась привстать со скамейки.
— Нет-нет, ни в коем случае, — тут же пресекла я все попытки, и уложила её обратно, — Сейчас мы Вас положим на носилки и донесём до машины скорой помощи. Вам нужно в больницу.
— А что со мной? Это инфаркт, да, девчата? Да и пусть бы, зато с моим Сашенькой вместе буду, на что мне теперь эта жизнь.
И Ираида Павловна, несмотря на все мои увещевания, вновь горько заплакала, племянница гладила её ладонь, утешая и успокаивая, а я выполняла необходимые медицинские манипуляции, подключала растворы, чтобы обеспечить венозный доступ. Внезапно меня отвлёк какой-то оклик. Я подняла голову, думая, что это Маринка или Алексей Петрович зовут меня зачем-то, но они ещё только выходили из машины там, вдалеке, за воротами. Я оглянулась по сторонам, на кладбище никого не было, по крайней мере, в поле видимости, однако же, голос доносился откуда-то рядом. Я вновь посмотрела по сторонам.
— На углу Комсомольской и Садовой аккуратнее, — донёс до меня ветер.
— Что к чему? – подумала я. Голос принадлежал молодому парню, но вокруг никого не было.
— Ок, не до загадок сейчас, — отвернулась я, вернувшись к пациентке.
И тут случилось весьма нехорошее – женщина отключилась. Пульс был нитевидным, дыхание слабым.
— Марина, скорее! – закричала я и принялась «качать» сердце, благо женщина лежала на прямой и твёрдой поверхности. Водитель с напарницей бросились бегом ко мне на помощь.
Шли драгоценные минуты, меня сменила Маринка, мы обе вспотели, проводить непрямой массаж сердца дело не из лёгких, компрессия за компрессией, ну же, Ираида Павловна, возвращайтесь к нам! И тут, будто сквозь туман, я вновь услышала тот же самый голос:
— Мама, тебе ещё рано сюда, уходи.
И в тот же миг Ираида Павловна открыла глаза и слабо застонала. Не медля ни минуты, мы погрузили её на носилки и бегом направились к нашей машине скорой помощи, за нами следом, плача и прижимая к себе тётушкину сумку, бежала племянница.
Включив мигалки, мы летели на красный свет, и вдруг внезапно перед нами вылетела легковушка, за рулём котрой сидел молодой парень, один из «блатных», которым плевать на всех, он, видимо, решил показать свою удаль и что он не такой лох, как остальные и не намерен унижаться и уступать дорогу каким-то там «скоровикам», которые, наверное, едут с мигалками до ближайшей чебуречной, чтобы пообедать.
Есть такие, их, к счастью мало, но хватает. Алексей Петрович выругался и нажал на педаль тормоза, резко вывернув руль. Нахал пронёсся мимо, мы же вылетели на клумбы. Мы с Маринкой еле удержали нашу Ираиду Павловну, столкнувшись с напарницей лбами, так, что впоследствии вылезли шишки. Отойдя от потрясения, я подняла глаза, и тут новое удивление ожидало меня – на углу дома красовалась табличка «Улица Комсомольская и Садовая».
— Не может быть. Про это мне и говорил тот голос на кладбище. Что же это было? Кто это был? – молнией промелькнуло в моей голове, но тут же я переключилась на свои обязанности медика.
Ираиду Павловну мы довезли благополучно, и впоследствии она даже приходила лично на СМП с пирогами и конфетами, благодаря нас за спасение, а я ещё долго думала о том голосе, что я услышала на кладбище. Уж не сын ли Ираиды Павловны предупреждал нас об опасности и велел своей матери не торопиться к нему? Я даже навестила в один из выходных его могилу. Она располагалась неподалёку от той скамейки. С фотографии на памятнике на меня смотрел с чистой светлой улыбкой веснушчатый парень. Я вздохнула, положила на холмик пару конфет, что были в кармане, и сказала:
— Спи спокойно, Саш, жаль, что ты ушёл таким молодым. А маму твою мы спасли. Сделали всё, что могли. Спасибо тебе за предупреждение, хотя я и не прислушалась к нему поначалу. А ты был прав. Ведь это ты предупреждал нас, правда?
Постояв ещё немного, я пошла прочь.
— Спасибо за маму, — прошелестело мне вслед.
Я резко развернулась и уставилась на дорожку – никого, лишь ветер растрепал листву.
— Отдыхать надо больше, — я покачала головой и направилась к выходу.
Всё, произошедшее тогда, я списала на усталость, да, вы будете смеяться, но я упрямо не хотела верить в то, что слышала тогда голос покойника. Однако, спустя некоторое время события повторились, это случилось уже совсем при других обстоятельствах, но… Это уже совсем другая история и возможно однажды я расскажу её вам.
Автор: Елена Воздвиженская
Фото: Вадим Бурковский
