Тоска вначале крутилась по пуговицам, потом забралась на шарф, заскользила по шее. Он прямо ощущал, что снова накатывает. То самое ощущение, которое так и не ушло с детских лет. Вроде бы, что переживать? Но почему снова сжимается сердце, нечем дышать.
Наверное, не надо было самому приезжать на объект. Для этого другие люди в фирме есть. Но он жил стройкой. Начинал когда-то с малого. И сейчас постоянное присутствие на объектах, а не в кресле в кабинете, давало возможность отвлечься. Видеть, что на месте старого появляется новое. Что тут было? Несколько покосившихся домиков. Вроде тех, где когда-то прошло его детство. Теперь будут коттеджи. Невдалеке стоял помощник, еще несколько людей.
Что-то обсуждали, спорили. Надо было сосредоточиться. Вздохнул.
65-летний мужчина по имени Марк Максимович, с удивительно молодым лицом, только весь седой. Когда его насильно разлучали с сестрой, на следующий день проснулся — а висок белый. А был-то тогда мальчишкой...
Это сейчас — с тяжелым подбородком, резкими чертами лица, хотя все такой же стройный и подтянутый. А вот глаза остались прежними, удивительными — большие, зеленые, цвета травы после дождя, в обрамлении темных пушистых ресниц. Когда-то жена, смеясь, сказала, что это им, женщинам, нужны такие красивые глаза. И что именно из-за них она в него и влюбилась. Последние пару лет его Оленька никуда не выходила. В основном лежала. Лучшие клиники. Он боролся и борется. Только пока ничего. Состояние вроде бы стабильное. А улучшений — нет.
Зазвонил телефон. Сын. Он воплотил его мечту, стал врачом.
— Пап... Я поздно буду. Тут бабушку одну привезли. Не так давно. Тяжелый случай. Ты меня слышишь? — кричал ему в трубку Паша.
Конечно, он слышит. Хотя... Какое дело до какой-то там бабушки? Жена больна, на сердце снова та самая тоска. Из-за этих вот бревенчатых домов. Назад в детство, блин. Не хотел он так. Только дай себе слабину, ночи не уснешь потом.
— Папа? Ты что молчишь? Мама как? — выдохнул сын.
— Нормально. Как обычно. Что ты там говорил? — Марк Максимович попытался собраться с мыслями.
— Я про то, что перелом у нее сложный был. И знаешь... она не борется совсем. Не нравится мне ее настрой. Пап, она из этих мест, где ты сейчас. Я когда по коридору проходил, зашел к ней. И ... она на меня посмотрела, за руку схватила и сознание потеряла. Неужели меня можно испугаться? — спросил сын.
Взрослый мужчина, а все как мальчишка! Испугаться? Да им любоваться можно! Взял лучшее. От него — глаза. Черты лица матери. Хоть на обложку. Девушки вздыхают, а он жениться не торопится, весь в работе. Дежурства берет дополнительные.
— Ладно, Паша. Я позвоню тебе потом. Тут люди ждут! — Марк Максимович хотел было развернуться, чтобы идти к машине.
Тут было больше нечего делать. Скоро этих домов не будет. Как вдруг... Что-то белое метнулось ему под ноги. Отшатнувшись, он вздрогнул.
— Чур меня! Чур! Уходи, с детства их боюсь, каркуши противные! А эта еще и ненормальная! Она цвета странного! Наверное, к беде! Гоните ее! — раздался голос единственной женщины, которая была с ними.
Бухгалтер, Ирина Николаевна. Ее надо было потом в другое место по пути завести, да и изъявила желание посмотреть на будущий объект.
Марк Максимович взглянул под ноги. Там уже никого не было. А вот на расстоянии, переваливаясь, ковыляла ворона. Белая. И каркала. Ирина Николаевна уже взяла комок земли, замахнулась, но он оставил — не сметь! Схватился за сердце, кольнуло. Этого не могло быть... Просто не могло. Словно не было этих лет. Он снова у себя, в прошлом. Вместе с любимой сестренкой Павлой. Она собирает травы. А на плече у нее покачивается белый вороненок. Как его звали? Господи, как?
— Подснежник, — пересохшими губами произнес Марк Максимович, словно вчера все было...
Сердце забилось все сильней. Он вспомнил весь ужас тех лет. Вечно пьяного отца. Маму, что замерзла из-за него вместе с братиком. И единственного родного человека, который у него остался. Павлу. Она была сводной сестрой. Отец прижил ее когда-то с Марусей. И о том, что у Марка есть сестра, он узнал много позже. Просто однажды, голодный, брел по улице, когда чья-то теплая ладошка взяла его за руку. Ему было всего пять лет. А ей — 15.
— Ты не бойся больше ничего, слышишь, малыш? Я всегда теперь буду с тобой! — наклонилась к нему девочка.
У нее были такие же глаза. Большие и зеленые.
— Ты кто? — спросил маленький Марк.
— Я твоя сестра, Павла, — раздалось в ответ.
— А поесть дашь? Я только картошину ел. Одну. Позавчера, — отозвался Марк.
Она взяла его на руки. И понесла к себе. С этого дня жизнь изменилась. Никогда не просыхающий отец был только рад. Он и сам давно хотел рассказать старшей дочке, которая с матерью перебралась из соседней деревни в их село, что есть еще Марк. Павла-то без брака родилась. Это потом он на матери Марка женился.
И так получилось, что девочка тянула на себе всю семью. Странной ее называли. Но способной. Павла людей умела лечить. Травами, прикосновениями. Не все к ней обращались. Кто-то колдуньей презрительно обзывал. Не в мать она пошла. А в бабушку. Только благодаря ее таланту в доме и мясо было, и яйца, и хлеб. Благодарные приносили, хотя сама она никогда и ничего ни у кого не просила.
До сих пор Марк помнит, как засыпал на теплой перинке на сундуке. И вокруг пахло травами. Они были повсюду, висели пучками. И светлячков они вместе с Павлой ходили смотреть. И звезды в хороводе видели. Он снова стал нормально засыпать по ночам, не боясь воплей отца. И сны снились хорошие, светлые. И всегда, когда бегал по дорожке, оглядывался, где же Павла? И тянул к ней ручку, зная, что ее возьмет теплая ладошка сестры.
А потом отца не стало. И начался кошмар. Его увезли в детский дом. Павле не отдали. И он вырывался, бежал к ней, она кричала, что заберет его, скоро. Надрывно каркал Подснежник, их питомец, белый вороненок, которого Павла когда-то нашла к лесу, когда пошла за первыми цветами.
Он любил сестру за всех. За мать, за отца. Она была для него всем. А он — для нее.
Ну а потом за Марком пришли. Красивая женщина и мужчина в длинном плаще. У него появилась своя комната, много игрушек и все-все. Только ему хотелось назад. В деревню. К Павле. Как он плакал и умолял приемных маму и папу взять ее. Обещал, что будет всегда-всегда хорошо себя вести. И что Павла такая хорошая! Они лишь переглянулись. Но когда он впервые сбежал из дома, поняли, что не шутит. Отец куда-то уехал. А вернувшись, посмотрел в сторону и сказал, что Павлы больше нет. Заболела. Не спасли.
— Но... она не могла. Она умеет лечить. Она... не могла меня оставить! — закричал Марк и первый и последний раз за всю жизнь потерял сознание.
Он метался в бреду несколько дней. Выжил. И столько лет жил с мыслью, что сестры больше нет. Новый удар получил, когда мать покаяться решила. Сказав, что на самом деле жива Павла была. Просто они ее брать не захотели, больно уж в деревне нехорошо о ней отзывались, колдуньей кликали.
— Она же меня ждала... Все эти годы... Господи... ждала, — прошептал Марк.
Он поехал туда. Только оказалось, что Павла почти сразу после визита его приемного отца исчезла. Куда? Никто не знал. Просто уехала.
И он смирился с этой мыслью. Почти. Только вот тоска часто ползала-крутилась, жить мешала. Держал себя в руках. Старался.
А сегодня... Эта ворона!
— Марк Максимович, вы куда? Стойте! — кричал сзади помощник Кирилл.
Но он не слышал его. Просто побежал к дому, в воротах которого только что исчезла птица. Там почти ничего не было. Половики на полу. Скатерть с ромашками. Но он из миллиона узнал бы этот запах. Ворона, нахохлившись, сидела на спинке кровати. Подошел. Чтобы не закричать в голос, вцепился зубами в кисть своей руки. Слезы покатились. Фотография. Старая, выцветшая. Он и сестра. Снимок валялся возле кровати.
— Марк Максимович, с вами все в порядке? — вбежал внутрь Кирилл.
— Кто... Кто здесь жил? Где человек, который тут жил? Где? Говори! Ты за это отвечал!
— Так... Им же квартиры дали, всем. Просто... Именно здесь бабка жила. несговорчивая такая. Ни в какую уезжать не хотела. Все говорила, что ей дождаться кого-то там надо. Что к ней скоро приедут. Тут мужик -сосед говорил, что она не в себе. Мы ее в больницу хотели поместить, куда их там кладут, с головой-то больной, старперов таких? И подписывать не хотела, и уезжать. Чего надо, спрашивается? Ей жилье с удобствами, она в эту хибару вцепилась. Маразматичка. К ней потом ребята ездили. Птицу вот эту поймали, сказали люди, больно ее бабка любит. А она вон, опять тут. Бабка сразу все подписала, когда сказали, что этого альбиноса вороньего если что шлепнем. Нет, ну надо такой упертой быть. Ей же в итоге квартиру дали, все ж честь по чести. А потом она на пороге все равно встала. Пришлось ее убирать отсюда. Марк Максимович, с вами точно все хорошо? — Кирилл схватил шефа за плечи.
— Убери руки. Ты... Ты больше у меня не работаешь.
Почему ноги кажутся такими тяжелыми, когда так надо спешить? Оглянулся по сторонам, сдернул тонкую скатерть. Ворона прыгнула в руки почти сама. Прижимая ее к себе, побежал к машине. Только бы успеть... Картинка сложилась.
— Дождись меня, слышишь? — мысленно кричал он сейчас сквозь все годы своей сестре...
Почти не помнил, как доехал. Сын выбежал встречать.
— Папа? Ты чего здесь? Это что, ворона? Белая? Я про таких только читал. Пап, ты куда с ней?
— Паша... Послушай. Та бабушка... О которой ты говорил. Сложный перелом. Сегодня. Мне. Как ее зовут? Имя, Паша! — прошептал Марк Максимович.
— Да ты чего? Бледный такой. Пап, ты нездоров? А вы разве знакомы? Не может быть! Ты раньше не рассказывал. Имя? Да чудное такое. Павла ее зовут. Папа! Папа, стой!
Коридор был длинным. И он просто бежал. Интуитивно. Даже не зная, куда. Расступались люди. Позади он слышал голос сына, который говорил, что это его отец, что ему нужно внутрь.
— Папа! Она в пятой! — донеслось сзади.
Руки разжались. Белая птица влетела внутрь и села на кровать.
— Ой... Ворона. В палату таким посетителям вообще-то нельзя! — испуганно сказала медсестра.
А он уже был внутри. Упал на колени. Взял руку. И снова заплакал, как тогда, в детстве.
— Пап, ты чего? Папа, кто это? Да скажи ты, наконец! — его сын в белом халате шагнул внутрь.
— Это тетя твоя, сынок. Это моя сестренка, Пашенька, — и Марк Максимович прижал руку сестры к губам.
Она открыла глаза. Вся в морщинах, старенькая. Но в них была вся зелень мира! И доктор понял, что отец не шутит. И как он сам раньше не понял? Она же брала его вот также, за руку, что-то пыталась сказать. Его родная тетя.
— Пашенька... Это сынок мой, я его в честь тебя назвал. Видишь? Он знаешь какой? Он махом тебя на ноги поставит! Мы с тобой еще танцевать будем! А ворона-то... Как зовут-то? Тоже Подснежником? Да? — смеялся, и плакал одновременно Марк Максимович.
— Подснежник... Помнишь, значит... Я и этого нашла, когда в лес ходила. И тоже белый. Надо же... Ты не плачь, Маркуша. Дай я на тебя погляжу. Знала, что свидимся. Не плачь. Все позади. Все страдания стоят этой минуты. Есть вещи, которые надо пережить, перетерпеть, чтобы потом обнять того, кого ты любишь. Даже в конце жизни. Один день может стоит многих лет, Маркуша. Не горюй раньше времени. Не ухожу пока. Мне еще Олюшку, жену твою, надо на ноги поставить. Знаю, как, — прошептала бабушка на кровати.
Слово свое она сдержала. Жена Марка Максимовича действительно поправилась. А сам он просто летал от счастья. И сын порадовал — жениться решил вдруг. На медсестре из своей больницы. Оказывается, любовь у них. И уже пополнения ждут. Да чего там — девочка будет! Назвать в честь тети, Павлой решили.
Марк Максимович часто рассказывает эту историю. Подытоживая словами:
— Подснежник бросился под ноги, а потом заковылял к покосившемуся дому. Указал место, где пропавшая сестра жила!
Кто их семью знают, верят безоговорочно. Некоторые скептически улыбаются. А зря.
Просто очень может быть, в эти самые минуты, несется по дорожке к вам, изо всех сил перебирая ножками, протягивая навстречу ручки, простое жизненное чудо!
Автор: Татьяна Пахоменко
